Осколки (СИ)

— Боже… — кажется, даже объятия Кары не смогли защитить от стылого ужаса, сковавшего вмиг. Кэлен затрясло. — Это… Господи, это отвратительно! Плевать, что смотрел на меня… но слушал… слушал то, что предназначено было только тебе… и подслушивать… вторгаться в это… мерзко! Это ведь было только наше, только между нами, Кара! Если это и правда Сайфер, я его убью! Убью его! Разорву просто на мелкие клочки!

— Да… — улыбнулась весьма сочувственно. — Это и правда очень неприятно.

— Неприятно?! Кара, ты слишком деликатна! Неприятно, надо же, а! .. — Кэлен посмотрела на её губы. И отчего-то именно сейчас, — совершенно ведь неуместно, учитывая тему разговора! — они вдруг показались ей особенно вкусными… манящими… такие нежные, мягкие… вкусные, боже! Какого дьявола она, Кэлен, сейчас делает? Почему она думает о работе — от которой, на минуточку, её отстранили? Почему она болтает о деле, которое у неё отняли, вместо того, чтобы наслаждаться губами Кары, млеть под её руками, сходить с ума от удовольствия, которое они, эти губы, руки, всегда ей дарят? Зачем Кэлен тратит драгоценное время, время, когда есть Кара, его ведь, этого времени, и так вечно не хватает же, ну! Какого черта она сидит тут в объятиях Кары, своей любимой Кары, совершенно голой, между прочим, Кары, и обсуждает Сайфера? Ну, категорический бред же! Кэлен провела кончиком языка по нижней губе, обвила шею Кары руками:

— Какого черта я делаю? Зачем я трачу наше с тобой время на разговоры о работе? Ты не знаешь, случайно?

— Работа важна для тебя, — Кара пожала плечами с легкой улыбкой.

— Не важнее тебя, моя радость.

— Кэлен, я с твоей работой и не соперничаю, — улыбка стала мягче. — Она важна для тебя, это факт. И я важна для тебя, я в этом и не сомневаюсь, любимая. А говорим мы о ней, о твоей работе, потому что ситуация тревожная. В твою жизнь кто-то вторгается, и меня это беспокоит. Я за тебя волнуюсь.

— Знаешь что? — Кэлен наморщила нос, прищурила глаза, пряча заплясавших в них чертей: — Нянька у меня уже есть. И скоро проснется, кстати. А мы тут тратим драгоценное время…

— Не скоро, — Кара помотала головой. — Без будильника она будет спать долго. Так что время у нас еще есть.

— И сколько?

— Часа три-четыре точно.

— Мммда? И почему же ты меня до сих пор не целуешь?

Кэлен точно, совершенно, абсолютно точно знала, что никогда ни на что не променяет поцелуи Кары. И сейчас поняла, ощутила особенно остро: она зависима от них, просто зависима, да. Эти поцелуи превратились в её наркотик — с того, самого первого, у двери в прихожей, невозможно, невыносимо вкусного! И с тех пор они, поцелуи, становились только вкуснее… Кэлен наслаждалась ими, сходила по ним с ума, томилась без них — и таяла, отдаваясь, растворяясь вся, без остатка. Ее тело подчинялось этим поцелуям безропотно, оно млело, вибрировало, истекало желанием — от одних только этих поцелуев. Удивительно, странно, но на поцелуи Мэйсон Кэлен реагировала иначе, совсем иначе. Она и сама не смогла бы сказать, чем именно отличались одни поцелуи от других, но — они отличались, несомненно. И это тоже бесконечно изумляло её, Кэлен, — как же так, губы-то одни, а целуют по разному? И тело реагирует на эти — одни и те же губы — по разному. А может, тело реагирует не на губы, не на поцелуи, а именно на Кару или Мэйсон? Ведь правду Кэлен говорила тогда Сайферу — любят не только тело. Она, Кэлен, совершенно точно любила не только тело. И — любила не только телом…

А перед самым рассветом небо за окном, до того густо-синее, почти черное, вдруг сбрызнулось звездами, крупными, яркими… Или, может, оно и было таким всю ночь, да только Кэлен не замечала — она и в окно-то не смотрела, если честно, — а вот теперь, млея в объятиях Кары от тихого счастья, заполняющего её всю, целиком, без остатка, вдруг увидела. И аж задохнулась от обрушившейся враз красоты, невозможной, совершенной… завораживающей. Подняла голову, до того уютно лежавшую на груди Кары, выдохнула восхищенно:

— Милая, посмотри, какие звезды! Боже, кажется, я никогда в жизни не видела такого неба! Посмотри, посмотри же, ну!

— Зачем? — Кара покосилась в сторону окна и тут же вернула взгляд на лицо Кэлен. — Зачем мне звезды, любимая, если я могу смотреть в твои глаза? Для меня в них больше глубины… и тайны… и красоты, чем во всей Вселенной.

Горло перехватило, и слова застряли там, за этой преградой. Кэлен только и смогла, что улыбнуться, — благодарно, растроганно, светло… влюбленно. Опустила голову на грудь Кары. Зажмурилась. И губу прикусила, сильно, насколько сумела, почти до боли. Вовсе не для того, чтобы остановить слезы — их она сейчас не боялась, и не стыдилась, и категорически не хотела останавливать. Так что слезы были ни при чем, нет, — Кэлен боялась взорваться и расплескать это тихое счастье, что переполняло её. А слезы бежали… щекотали щеки, катились по переносице и, на миг, даже пол-мига зависнув на кончике носа, падали на губы. Кажется, впервые в жизни Кэлен Амнелл плакала от любви.

День.

Мэйсон пела в ванной. Кэлен так и замерла у двери, услышав… нет, если честно, она не сразу поняла, что это такое доносится сквозь шум льющейся воды. А когда поняла, расслышала, то и застыла, потрясенная, да что там, ошеломленная же просто, ну! И вовсе не вокальными данными Мэйсон — хотя, надо признать, пела та весьма прилично, чистенько, и голос приятный, более чем, — Кэлен до глубины души поразил выбор композиции для исполнения: напарница вдохновенно выводила под аккомпанемент барабанящих по дну кабины струй: „Я женщина в любвиии, и я сделаю всёё, ты только в мир мой войди, я тебя удержу…“.

Серьезно? Барбара Стрейзанд? Влюбленная женщина? Кэлен даже головой потрясла: вдруг, ослышалась? Не может ведь, в самом деле, Мэйсон петь такое, не может же, ну? На секундочку Кэлен даже заподозрила, что там, в ванной, Кара — ей такой репертуар куда как больше подходит, правда? И сердце успело радостно ускориться: неужели? Неужели чертова Мэйсон все еще спит, и у Кэлен есть шанс на чудесное, волшебное утро с Карой? Боже, это же мечта, да какой там, сказка, просто сказка! Кэлен, вдохновившись, напрочь забыла, что бежала в туалет, подгоняемая вполне естественной утренней надобностью… и теперь просто стояла, замерев у двери в ванную, прислушивалась — и улыбалась, глупо, наверняка же абсолютно глупо, ну! Она уже начала строить планы на это утро… ну, как утро? Вообще-то, когда Кэлен проснулась, слегка перевалило за полдень, но это не важно, не важно ведь. Она начала строить планы, один интереснее… ммм… возбуждающе интереснее другого, когда внутри кто-то трезвомыслящий и рациональный — разрушитель мечтаний, черт бы его побрал, а! — спросил вдруг: а что ж это Кара тебя не разбудила, если это и правда она там сейчас поет? И добавил, не позволив Кэлен не то, что возразить, даже вдуматься: и Снежки нигде не видно, так? Значит, она там, в ванной комнате, преданно ждет свою обожаемую Мэйсон — ведь Каре Снежка отчего-то не доверяет. Это, кстати, было очень странно и несправедливо, с точки зрения Кэлен, — это вот недоверия щенка к Каре, учитывая, что именно она, Кара, а вовсе не чертова Мэйсон, её, Снежку-то, спасла, подобрала, принесла в теплый дом. Впрочем, загадочная собачья душа сейчас волновала Кэлен куда как меньше, чем тот факт, что её внутренний скептик — детектив Амнелл, не иначе, кто ж еще практически на автомате подмечает детали и тут же выстраивает причинно-следственные связи? — был прав: конечно, там, за этой дверью, Мэйсон. На миг стало грустно, и даже песня — в самом деле, странная, нелепая, да просто невозможная же в репертуаре Мэйсон, ну! — уже не забавляла, не вызывала улыбки. Зато опомнился её, Кэлен, организм — и настойчиво потребовал довести таки его до уборной…

Впрочем, грусть и правда оказалась мимолетной. Да и о чем печалиться? День пролетит, и снова будет ночь — и будет Кара. Кара-Кара-Кара… Словно круглые нагретые солнцем камушки перекатываются в руке. Кара-Кара-Кара… если произносить вот так, быстро, подряд, пусть тихо, почти беззвучно, язык щекочет вибрирующими раскатами, легкими, безумно приятными. И низ живота откликается на это имя томлением, сладким, затягивающим, — даже если Кэлен повторяет его, имя, не вслух, а мысленно. Кара… любимые теплые солнечные глаза… любимые вкусные — невозможно, невыносимо вкусные! — губы… и вертикальная складка от левой брови и вверх — не хмурая, нет, скорее, задумчивая… Кэлен уже снова улыбалась, наливая себе кофе — и наполняясь нежностью, вспоминала любимые теплые руки…