Мой любимый враг

Лина Озерова

Мой любимый враг

Пролог

Открытая спортивная машина резко затормозила на подъездной аллее замка Сент-Эгнен-сюр-Шер. Распахнулась передняя дверца, и через секунду высокая черноволосая девушка уже бежала по посыпанной гравием дорожке. У входа ее ждал дворецкий, седой и почтительный, каким и положено быть дворецкому в старинном аристократическом замке.

— Здравствуйте, мадемуазель Николь. Очень рад вас видеть. Жаль, что под родной кров вас привели столь печальные обстоятельства.

Девушка сбросила ему на руки светлый плащ и осталась в элегантном серебристо-сером костюме.

— Как мама, Огюстен?

Дворецкий печально склонил голову:

— Врач сказал, к ночи следует ожидать самого худшего.

Красивое лицо девушки на минуту исказилось, но она быстро взяла себя в руки:

— Неужели так скоро?

— Сожалею, мадемуазель Николь, но врач выразился вполне определенно.

— Отцу дали знать?

— Господин граф прибудет в Тур восьмичасовым поездом. Жан, шофер, встретит его на вокзале.

— А мой брат? Люк здесь?

— Мсье Люк приехал два часа назад и сейчас у постели вашей матушки.

Николь провела рукой по лбу:

— Почему вы не вызвали меня раньше? Дворецкий склонился еще ниже:

— Все произошло так внезапно. Мадам чувствовала себя вполне здоровой, еще два дня назад она собиралась съездить на неделю в Париж по делам благотворительности. Вчерашний приступ был для всех неожиданностью.

— Диагноз подтвердился?

— Господин Шарден, лечащий врач вашей матушки, констатировал инсульт и паралич.

Девушка с трудом сдерживала слезы.

— Мама в сознании? Она может говорить?

— С трудом. Но ее светлость уже несколько раз спрашивала о вас.

— Хорошо. Тогда я пройду прямо к ней.

Взбежав по неширокой каменной лестнице на второй этаж, — Сент-Эгнен был выстроен в одиннадцатом веке и поражал воображение скорее древностью, чем величием, — Николь быстро прошла через анфиладу низких мрачноватых комнат и остановилась у дверей материнской спальни.

Спальней графине долгие годы служила так называемая «королевская комната». По старинному обычаю все французские аристократы обязаны были устраивать в лучшей комнате замка спальню для короля, на тот случай, если Его Величество вдруг соизволит посетить своего вассала. А поскольку Франция давно уже жила без монархии, королевская спальня в Сент-Эгнене служила спальней хозяйке замка.

В большой комнате, обитой голубым шелком и оттого казавшейся какой-то нереальной, все окна были наполовину прикрыты тяжелыми синими портьерами. В огромном зеркале, стоявшем напротив дверей, отражалась широкая постель под шелковым балдахином, тоже синим.

С одной стороны постели сидела медицинская сестра, пожилая румяная женщина. Ее пышущее здоровьем лицо и полная фигура как-то не вязались с полутьмой этой призрачной спальни. Зато брат мадемуазель Николь, Люк де Бовильер, вполне вписывался в обстановку. Невысокий и худой, с вялыми чертами бледного анемичного лица, Люк тоже казался призраком, таким же нереальным, как и вся спальня, как и лежащая на постели седая худая женщина. Узкое аристократическое лицо с орлиным породистым носом утопало в подушках, поверх одеяла лежали руки со скрюченными пальцами, похожими на когти хищной птицы.

Девушка стремительно подошла к постели и взяла эти холодные пальцы в свои ладони, словно пытаясь отогреть их:

— Мама…

Сиделка встала и почтительно отошла в угол комнаты. Люк поднял голову и взглянул на сестру. В его голубых глазах не было ни скорби, ни волнения:

— Здравствуй, Николь. Вот и ты. Отец приедет только вечером, тебе сказали?

Но девушка словно не слышала слов брата. Она напряженно вглядывалась в лицо, покоившееся на подушках.

— Мама, ты узнаешь меня, мама?

Глаза старой графини медленно открылись.

— Николь…

Губы дрогнули, пытаясь изобразить улыбку.

— Николь… моя девочка…

— Да, мама, это я. Я приехала, как только узнала.

Лицо старой графини сморщилось, будто она хотела что-то сказать. Рука беспомощно дернулась. С невероятным усилием она, наконец, выдавила:

— Пусть они…

— Что, мама?

— Пусть все… выйдут. Я хочу говорить… только с тобой.

При этих словах сиделка тут же покинула комнату. Люк сделал было протестующий жест, но Николь гневно сверкнула на него черными глазами:

— Будь добр, подчинись маминому желанию.

И он сник и повиновался, как привык повиноваться сестре всегда и во всем. Плотно закрыв за ним дверь, Николь уселась на краешек постели и снова взяла руки матери в свои:

— Ну вот, мама, мы одни. Я слушаю тебя.

Умирающая смотрела так, словно хотела вложить в свой взгляд остаток жизни, еще теплящейся в ее немощном теле. Голос, напоминающий шелест сухой листвы в осеннем парке, прошептал:

— Твой брат… Он слишком робок и нерешителен. Только ты можешь… Николь…

Голос слабел, становился все тише и тише. Девушка наклонилась, теперь ее лицо почти касалось лица умирающей.

— Что, мама? Что?

— Николь… — Имя дочери как будто придало ей силы.

— Да, мама, это я. Я здесь, с тобой.

— Обещай… Дай мне слово… — От напряжения на белом лбу лежащей женщины выступила испарина. — Дай…

Девушка успокоительно погладила ее по руке:

— Все, что хочешь.

— Твой отец…

— Да?

— Нельзя допустить, чтобы он… опозорил… наследник Ротанов и Ла Треймулей… та женщина…

Умирающая тяжело дышала, каждое слово давалось ей с великим трудом. Но девушка, кажется, поняла, о чем речь.

— Да?

— Не позволяй ему жениться на ней. Все, что угодно… только не это. Обещай…

Женщина конвульсивным движением сжала пальцы дочери. Николь кивнула:

— Обещаю.

Но умирающей этого было мало:

— Поклянись… что не остановишься ни перед чем. Что сделаешь все… Все, что сможешь.

— Клянусь, что сделаю все, что смогу, — твердо сказала девушка.

— И ничто… слышишь, ничто не остановит тебя…

Красивое лицо девушки озарила мрачная улыбка. Вероятно, так улыбались древние жрицы, закалывая жертву на алтаре кровожадного языческого бога. Не колеблясь ни минуты, она повторила:

— Клянусь.

Во взгляде женщины мелькнуло торжество. Получив желаемое, она откинулась на подушки и последним усилием приподняла руку, чтобы благословить свое дитя. Но рука тут же безвольно упала на одеяло, взгляд затуманился.

Через полчаса все было кончено. Высокородная графиня Клотильда де Бовильер покинула сей бренный мир.

Часть первая

Никогда не говори «никогда»

Глава 1

Тень из прошлого

Не поднимая глаз от тарелки, Лариса вяло ковыряла ложкой покупной салат. Олег сидел напротив, за другим концом старинного дубового стола, над тарелкой с таким же салатом. Он всегда сервировал ужин в гостиной, а вечером и свечи зажигал, даже если еда была не бог весть какая, вроде гречневой каши с вареной колбасой или готового «оливье» из ближайшего магазина.

Большая комната в три окна, — такая большая, что кабинетный рояль, стоящий в углу, сразу можно было и не заметить, — эта комната казалась частью дворянской усадьбы прошлого века. Слева — рояль, справа — массивный резной буфет, на столе литые подсвечники, на стенах — чьи-то портреты и пейзажи в старомодных багетах… Словом, комната напоминала мхатовскую декорацию к «Вишневому саду».

Окна в этой громадной квартире были распахнуты настежь, но в них лился не аромат цветущих вишен, а тянуло запахом гари и бензина с Тверской. «Вот ведь и во двор окна выходят, а все равно дышать нечем, — подумала Лариса. — Что ж, центр — он и есть центр».

— Так что у тебя случилось? — спросил Олег. — Опять на работе неприятности?

— С чего ты взял?