Annularis (СИ)

— Хитрый кошак, — фыркнул вместо ответа парень, подаваясь вперед и обрывая все его отвлекающие от главного разговоры, запутывающие в себе как в ажурной липкой паутине. Тики слушал этот голос — и увязал в словах, и это надо было как-то остановить.

Аллен зарылся пальцами ему в волосы, с наслаждением выдыхая в рот, и прикрыл глаза, прижимаясь ближе, мелко дрожа и ерзая у него на коленях, когда парень скользнул ладонью под кромку его штанов, поглаживая по копчику.

— Вот давно бы так, — заметил он, облизнувшись.

Тики широко ухмыльнулся и снова привлек его к себе. Вечер они провели так и не поднимаясь из кресла.

========== XIII ==========

Тики проснулся оттого, что по лицу его что-то ударило.

Не самое приятное пробуждение, конечно, но за последние несколько месяцев он даже успел привыкнуть. Аллен спал беспокойно, особенно перед рассветом, его мучили какие-то совершенно глупые кошмары и страхи. Мари, правда, как самый мудрый и взрослый (не в силу возраста) на корабле, объяснил, что такая паника перед родами — норма, на что Микк облегчённо вздохнул, хотя беспокойства это не убавило.

На часах было три утра.

Одна из кусачих пастей цветохищника приветственно клацнула зубами, и Тики уже привычным и выверенным движением пульнул в ее сторону кусок свежего мяса, миску с которым держал на тумбе. Вот же повезло, что от запаха крови и сырой свинины (цветочки её просто обожали) Аллена не тошнило.

Микк вздохнул и взглянул на Уолкера. И вновь ощутил, как его накрыла волна нежности по отношению к нему.

Аллен спал на спине, правую руку положив на выдающийся живот, и хмурился во сне. И выглядел даже слишком мило для человека, который может минутой скрутить тебя, не моргнув и глазом.

Правда, сейчас скрутить юноша никого не мог, а потому с ним всегда кто-то находился. Чаще всего сопровождал его, разумеется, Тики (а где Тики — там нередко и Тимоти, собственно), но Линали иногда тоже брала на себя опеку над недовольно шипящим, что он не немощный какой-то, капитаном, как и Мари или Миранда.

В связи с этим Ковчег временно прекратил принимать заказы на поиск артефактов и чаще всего находился на территории штаба Черного Ордена, куда в последнее время стекались все политики. Тики был рад тому, что благодаря Воронам ситуация в мире стабилизируется, но он жутко раздражался, когда его или Аллена куда-то дергали. А дергали их обоих с завидным постоянством, потому что они оказались самыми осведомленными о делах Семьи людьми, и это налагало… определенный отпечаток на отношение людей к ним.

Самого Тики в Ордене сторонились даже притом, что точно никто про него ничего не знал. Непосредственная близость к капитану Уолкеру (которого он трогал и щупал на людях, совершенно плевав на все и всех и стремясь приучить к тому же юношу) и вполне себе дружеские отношение с Линком делали его не всем ясной фигурой (потому что Аллен и Говард все также друг друга недолюбливали, хотя и прониклись друг к другу определенным уважением), а потому по Ордену ползли сплетни. Кажется, все помнили бледного как поганка красавчика в дорогущих побрякушках, появившегося в штабе с год назад и не задержавшегося надолго.

Не меньше доставалось и самому Аллену, из-за которого про Тики сочинялась как минимум половина сплетен.

Потому что куча балахонов живот Уолкера перестали скрывать на пятом месяце. Хевласка, которая кутала юношу собой как плащом, стала неэффективной примерно в то же время.

И если до этого Аллен ещё мог хоть как-то скрыть свою беременность, то сейчас… в общем, капитана Уолкера боялись громко обсуждать — как-никак, он мог и стилет запульнуть, а в таком состоянии, «очень эмоциональном», даже умудрился как-то бедного советника выкинуть из окна (благо, Хев понеслась спасать незадачливого беднягу). Поэтому слухи о нём ползли медленно, почти незаметно, испуганно и лишь лёгким шепотком вдоль стен. Ночью. Ходили даже слухи про эти слухи, что их вообще не было. И что Уолкер — это коллективная иллюзия.

Чего нельзя было сказать о Тики — его обсуждали с завидным упорством. И основной темой было то, как же он умудрился приблизиться к легендарному капитану неуловимого Ковчега настолько близко, что тот… забеременел.

Тики, надо отдать ему должное, не бесился. Сносить поддевки Канды и шуточки Аллена было вообще-то куда сложнее, и у него просто выработался иммунитет на шепотки за спиной еще до того, как эти шепотки начали там действительно раздаваться. Собственно, как раз из-за этого на большинство встреч с Линком (который Ковчег после первого знакомства с Алленом посещать отказывался наотрез, как видно, до сих пор ужасно впечатленный) Тики ходил сам и юношу не таскал.

Да и вообще, у Тики была целая туча других проблем. Хотя бизнес по поиску артефактов был приостановлен, все равно продолжались научные исследования, все равно были зверинец и оранжерея… И парень буквально разрывался иногда между теми людьми в их своеобразной «семейке», которым мог пригодиться в тот или иной момент. Недостатка в деньгах за счет вырученных за артефакты прежде средств никто на Ковчеге не испытывал, но все по инерции продолжали заниматься чем-то, и это иногда переходило все границы. Ну потому что в период «декрета» своего капитана каждый член экипажа корабля получил возможность делать то, что сделать давно хотел.

Но даже не это было самым страшным — не вся эта какофония чужих дел, где Тики постоянно был нужен Лоу Фа или Мари (потому что, пожалуй, слишком много знал, а показывать этого не стоило). Дело было в Аллене и в его постоянных болях, которые со временем только усилились. И — нет, Уолкер старался вообще не беспокоить парня этим, но Тики все равно видел, насколько порой его мальчику плохо, и просто не находил себе места от бессилия.

Микк понимал, что Аллен волновался по поводу его загруженности, даже разговаривал с членами экипажа и пытался сам взяться за работу, но, к сожалению, он стал настолько медлительным и слабым, что любые резкие движения или попытки взять что-нибудь тяжёлое проваливались, даже не начавшись: юноша сваливался в обморок через полчаса от переутомления.

Поэтому Уолкер занимался сугубо, как называл это Лави, гуманитарной деятельностью — планы различные писал, карты чертил, свои ловцы снов создавал, книги читал, в музыкальной комнате пропадал, в зоопарке с животными перерыкивался, пусть и с неохотой, но помогал с исследованиями. И ходил на встречи с политиками, которые расспрашивали его о Семье, о связи с Адамом, о родителях, о Ковчеге, о лабораториях… Тики иногда срывался и, сердито ударив по столу, с шипением и матами забирал усталого и спрятавшегося за вежливой ухмылкой и ледяным взглядом Аллена из зала.

Юноша обнимал его всеми конечностями, как только они выходили за дверь, и вздыхал, смиренно терпя чужие взгляды, пока Микк нес его через полштаба на руках к огромной махине стоящего неподалеку Ковчега. Иногда ему, правда, даже и терпеть не надо было — он просто сразу засыпал, и тогда уже никакие взгляды его не волновали.

Тики же, принеся юношу в комнату, укутывал его одеялом и укладывался рядом, стараясь не мешать капитану и в то же время как-нибудь хоть немного облегчать его боли.

Потому что, помимо всего прочего, у Аллена очень болела грудь, и это неизбежно накладывало отпечаток на его настроение каждое утро.

Сам Уолкер, правда, лишь отмахивался, говоря, что на восьмом месяце это совершенно нормально: грудь готовилась к вскармливанию, накапливалось небольшое количество молока и так далее, из-за чего весь этот процесс и сопровождался болями, но Тики это не успокаивало.

Микк даже очередной массаж научился по такому поводу делать (Линали подсказала, что нежное массирование помогает в таких ситуациях), но капитан чувствовал себя хорошо относительно непродолжительное время.

Тики даже как-то набрался храбрости и спросил, а также ли проходила и первая беременность, на что Аллен легко рассмеялся и, сразу же помрачнев, заявил, что тогда ему было плевать на всё, кроме собственной смерти, отчего он совершенно не помнит, насколько было больно.