Зеркало (СИ)

Васькин это член или нет, проверять желающих не нашлось, переходить дорогу тоже, а потому с разборками к нему приходить перестали. Зато с тайными визитами… Что ни ночь — то посетитель: то муж какой, всю жизнь непристойными фантазиями мучившийся, то вьюноша, радужных надежд исполненный, то молодуха, без секса озверевшая и в байки про голубизну не поверившая, то еще кто. Васька всех ублажал — чего ему, кабану, жалко, что ли? И себе хорошо, и людям приятно.

Со временем, правда, ему это все поднадоело (хуй-то не титановый, в конце-то концов), так что с некоторыми из своих посетителей Васька перешел на задушевные разговоры. Именно эти дамы и господа сделали его по-настоящему знаменитым, потому что для них польза от ночных бесед при свечах в постели оказалась очевидной: кто-то пить перестал, кто-то к жене вернулся, кто-то наоборот с мужем развелся, детей забрал и в город уехал.

Народ потек к Ваське-ведьмаку за советом (и не только) рекой (естественно, не с пустыми руками), так что всего через полгода усиленных консультаций (что-что, а мозги людям трахать он мог без перерыва на обед и ужин), заговоров (с этим поначалу было непросто, но едва Васька перешел от чтения заумных книг к просмотру американских фильмов ужасов в качестве пособий по ведьмачеству, как дело пошло на лад) и приворотов (безобидные аптечные отвары приходилось покупать аж в Перми, дабы контору не палить) юный аферист купил себе шикарную кровать (для тех, кому член был важнее задушевных разговоров) и, хоть и бывший в употреблении, но совсем еще не старый и вполне приличный на вид Крузак.

Мудак, приехавший в деревню спустя год бурной половой (а также магической и мозгоебской) жизни деревенского ведьмака, поставил на ней жирный крест, потому что пользовались заросшей ивами тропинкой вдоль правого берега и бродом через реку в основном именно Васькины тайные (и не очень) посетители — в обход расположенного в двух километрах основательного и хорошо просматриваемого со всех сторон моста.

Васька сразу понял, что вот так запросто приезжего нувориша не одолеть, а потому ждал своего часа и следил за разгоревшейся битвой со стороны. Точнее, из своего дома, который стоял на левом, высоком берегу реки прямо напротив объединенного участка. Видимость из окна спальни была великолепная (особенно с армейским биноклем в руках), так что на полгода любимым Васькиным развлечением стала слежка за психом (он маску вообще не снимал!), его стройкой, а потом и за тем беспределом, что творили под руководством хозяина вечно кайфовые гости.

Поэтому ничего удивительного в том, что он заметил то, чего не заметил больше никто, не было: с тех пор, как мудак поселился в замке насовсем, его словно подменили. Если раньше он бузил с ночи до утра, постоянно таскал в спальню шлюх, бухал с размахом и плевать хотел на дом, то теперь он бузил только в присутствии гостей, ложился спать не позже полуночи, заделался монахом, почти не пил, постоянно что-то в доме переделывал и разрисовывал запредельно реалистичными и большей частью жуткими рисунками все, что попадалось ему под руку.

Васька изнывал от любопытства остаток ноября и половину декабря. Следил за психом днем и ночью, расспрашивал о нем городских работников (из деревенских в доме работал только Петрович, из которого и слова не вытащишь, а из дома мудак носа практически не показывал, так что деревенские в статусе дворников и охранников в качестве шпионов не канали), но ничего нового не узнал. К новому году Васька извелся настолько, что проболтался о навязчивой идее семидесятилетнему деду Михею — своему постоянному гостю, которому море давно уже было по колено.

— Друзей надо держать близко, а сумасшедших врагов еще ближе, — сказал дед, усердно вылизывая пах лежащего на столе в кухне абсолютно голого Васьки. — Проберись в его логово, прикинься другом, узнай слабое место и ударь так, чтоб не поднялся.

Стояка у деда уже лет десять как не случалось, но сперму глотать и литое мужское тело облизывать он любил до безумия, а Ваське в последнее время было не до активного секса, так что спелись они очень быстро. Главное было не забывать на глаза молодому извращенцу повязку цеплять, чтоб не видел, кто его так усердно обихаживает, и с мысли не сбивался.

— Дед, ты чего такой кровожадный?

— Так это… Я в смысле чтоб вражина доступ к тропинке и броду народу вернул. Мне это важнее важного. Пока к тебе через новый мост доберешься, копыта откинешь.

Васька пораскинул мозгами, почесал полегчавшие яйца и на следующий же день подлым шантажом устроился к психу дворником. Познакомился с ним лично, заценил его стройную фигурку и бархатный голос, пришел в тихое бешенство от абсолютно непроницаемой маски и решил со штурмом дома не тянуть.

Ему понадобилась всего неделя (предновогодняя, а посему на закупки богатая), чтобы поймать управляющего хозяйством (а чего мелочиться-то?) на воровстве. На пару с Петровичем они так красиво его спалили, что он вылетел из замка пробкой, а на его место Васька немедленно порекомендовал себя любимого. Пришлось, конечно, поиграть мышцами и поумничать, но оно того стоило: мудак утвердил его в новой должности (с окладом в 40 (!) тысяч рублей) и допустил до тела. В том смысле, что был вынужден общаться с ним лично каждый день и не по разу.

Вот тут-то Васька и убедился в правоте своих предположений: тот, кто строил дом и воевал с деревенскими, вовсе не тот, кто теперь в нем жил.

— Или у него раздвоение личности, или он не тот, за кого себя выдает, — сказал своему отражению в одном из гигантских зеркал, что висели по всему дому, начинающий детектив и опытный психолог Васька (отчего бы не поговорить с умным человеком?) и решил во что бы то ни стало с этим разобраться. — Маска маской, но меня она не остановит.

Ему хватило месяца, чтобы задолбать вежливого (до определенного момента), покладистого (если его не злить, конечно) и грустного (практически постоянно) психа-офигенно-талантливого-художника (которого, вообще-то, звали Алекс) неудобными вопросами и запутаться в своих предположениях насмерть. Но Васька не сдавался: совал нос в финансовые документы работодателя, пытался подловить его без маски и увязал в нем все глубже и глубже, пока не увяз настолько глубоко, что перестал даже бултыхаться.

…

К чести Васьки надо сказать, что окончательно в таинственном работодателе он утонул не сразу — дотянул аж до конца февраля. Мороз тогда стоял лютый, но психа это не волновало. Его волновала баня и возможность во время ее принятия толпой очередных маловменяемых гостей в ледяной реке искупаться. Именно тогда Васька с ним в первый раз серьезно поругался, потому что прорубь в довольно мелкой, но быстрой и полной водоворотов (даже зимой) речке делать отказался наотрез. Они стояли возле бани, на берегу, и орали друг на друга во всю глотку, давая выход накопившемуся за пару месяцев совместной работы напряжению, искрившему так, что мимо проходящие мужики шарахались.

— Вы в проруби потонете, а мне отвечай? Нахуй мне это не надо, срок за вас мотать!

— С чего вдруг мы потонем?

— Затянет под лед, кто вытаскивать будет?

— Ты и вытащишь!

— Ищи дурака в другом месте! Я жить хочу.

— А я не хочу.

— Я тут при чем?

— Я заплачу, — сказал Алекс, как всегда сводя дело к беспроигрышному варианту — взятке. На Кролика из Playboy же Васька согласился! — Сколько?

— Не нужны мне твои деньги!

— А что тебе нужно?

Васька подумал, прежде чем ответить. Псих был упертым сукиным сыном и всегда добивался своего (у него хватит ума деревенских мужиков попросить, а те за бутылку водки в реке не только прорубь — бассейн зубами прогрызут), так что стоило запросить то, что он никогда сделать или дать не сможет, причем здесь и сейчас, пока запал не пропал. И Васька придумал. Расплылся в ухмылке в предвкушении победы (в любом случае в выигрыше окажется!) и сказал:

— Хочу увидеть тебя обнаженным. Полностью.

— Зачем тебе это?

— Ты ж меня видел. Я тоже хочу.