Зеркало (СИ)

Я наревелся всласть, расслабился, пригрелся и уснул.

…

Проснулся я от того, что по мне прошлась тяжелая когтистая туша. И не просто прошлась, а нагло на мне разлеглась. Ровно посередине меня!

— Тимофей, ты рамсы попутал или как? — возмутился я, открывая глаза. Наглая скотина скосила на меня зеленый глаз, облизала усы и свернулась клубком. — Ну, ты и хамло!

— Проснулся? — заглянул в спальню Василий, чем и спас пушистого засранца от неминуемой смерти. — Семеныч пришел.

— Зачем?

— Отчитаться о проделанной работе и получить ценные указания на будущее.

Я схватился за голову. Что я вчера наговорил?! Вспомнил, что ничего страшного, и расслабился. Шрам, правда, на виске обнаружил. Да не один. Под волосами с левой стороны еще парочка откопалась, но они не болели, не чесались заживающими швами и вообще не отсвечивали. Ну и фиг с ними.

— Леша? — присел на кровать Василий. — Ты в порядке?

— Нет.

— Почему? Что болит? — распереживался он и начал меня с ног до головы рукой обшаривать.

Я насладился бережными прикосновениями, сделал трагическое лицо и сказал умирающим голосом:

— Ты ушел утром и меня на прощание не поцеловал.

Василий моргал растерянно, наверное, целую минуту, а потом зарычал, завалил меня на постель и принялся щекотать, случайно скидывая офигевшего кота на пол. Так ему и надо, засранцу!

— Ты! Поганец! Напугал меня! Покусаю!

— Ха-ха-ха! — не особенно стараясь, отбивался я и нагло пользовался ситуацией, чтобы погладить любимого во всех местах сразу. — Не надо меня кусать. Лучше поцелуй!

Василий немедленно совету последовал, да еще и руку в мои трусы засунул, надраивая и так отменно стоящее в предвкушении грядущего сексуального безумия орудие. Свободу попугаям! Даешь сексуальный беспредел! Я полгода хуйней страдал. Хватит. Настрадался.

— Зайка, сладкий мой, — навис надо мной Василий. Провел кончиками пальцев загипсованной руки по левой щеке. — Ты такой красивый сейчас!

— Я всегда красивый, — запустил руки в его джинсы я.

Поерзал нетерпеливо, устраиваясь под ним удобнее, и обхватил наши члены ладонью. С трудом, надо сказать. Оба в ней не помещались и норовили выскользнуть. Пришлось подключать вторую ладонь. Василий сопел, смотрел, кусал губы, наслаждался и в процесс не вмешивался. Наверное, силу воли воспитывал. Извращенец!

— Хочу тебя, сил нет никаких! — не выдержал и пары минут я.

Схватил его за солнечные вихры. Поцеловал. Прогнулся от сильной руки под спиной. Насладился жарким хриплым шепотом в ключицу, в шею и в губы:

— Если бы ты только знал, как я счастлив сейчас! Видеть тебя таким…

Вежливый стук в дверной косяк обломал нас просто пиздец как:

— Кха, кха, парни, может, вы потом… того-этого? А то работа стоит…

— Блять! Да что же это, а?!

— Твою ж мать, Семеныч! Отъебись! Не видишь, мы заняты?!

— Не вижу. Я за дверью стою. Слушаю. Хотите, чтобы не слушал, скажите, чего в доме переделывать будем.

— Все будем, — сказал я громко, лаская рельефную спину Василия обеими руками и складывая на него ноги в районе бедер. То есть одну ногу. Культяпка соскальзывала, пришлось вернуть ее на постель.

— Все — это что? С чего начинать? В каком стиле дизайн делать? Весь дом под одно или поэтажно? А…

— Семеныч, заткнись! — взвыли мы на два голоса, но его было не остановить.

— Я вас обоих вместе взятых старше, так что нечего тут, понимаешь, мне рот затыкать. С гостевыми комнатами чего делать будем? Срамоту развратную выкинем или народу раздадим, вдруг в хозяйстве пригодится?

— Он не отстанет, — обреченно прошептал мне на ухо Василий. — Да и вкус у него — не чета твоему. Ты же его потом в реке утопишь, а он и ни при чем вовсе.

— Семеныч! — возопил я в отчаянии, роняя конечности на постель. Да что ж мне так с сексом-то не везет? Так ведь и свихнуться недолго!

— А?

— Бэ! Изыди. Встретимся в доме через полчаса.

— Я без вас не уйду. Васька — тот еще кобель. От него быстро никто еще не уходил.

— Семеныч! — полыхнул ушами Василий. — Тебя в моей постели не было, так что прекрати сплетничать!

— Не прекращу. Алекс мне вменяемым нужен, а после тебя народ, как после горной лавины: помятый, ошалелый и безголовый больше суток бродит.

— Серьезный аргумент, — смеясь, простонал я, понимая, что пока Семеныч за дверью бубнит, секса нам не видать.

В общем, пришлось одеваться и ехать в замок. Хорошо хоть Василий одежду нормальную из моего гардероба прихватил. Как он меня сонного из замка к себе домой ночью переместил, я знать не хотел. Все живы-здоровы — и ладно.

…

— Багет оставить, картину на помойку. Эту тоже. Эту… фу, срань какая. Сжечь нахер вместе с рамой. Так, парни, все понятно? Михалыч, каталог из галереи Домаревой где? Михалыч! Блять, Михалыч, ты где?!

— Леша, он обедать пошел. Через полчаса будет.

— Это что еще за самоуправство? Кто ему разрешил?

— Я. Мало того, ты сейчас тоже пойдешь обедать.

— Мне некогда.

— Угу, — сказал Василий. Схватил меня за талию, закинул на плечо и потопал в кухню.

— Отпусти!

Я от возмущения аж подавился! Закашлялся. Кулаками по спине и заднице наглому похитителю настучал, но его это не остановило. Он допер меня до разоренной малярами кухни, сгрузил на разделочный стол и придавил к нему здоровой рукой, чтобы не сбежал.

— Петрович, тащи жратву.

— Васька, еще раз мою стряпню жратвой обзовешь, травану так, что с горшка сутки не слезешь.

— Петрович, давай не будем ждать следующего раза, — предложил я, не собираясь прощать конопатому громиле хамское с собой обращение. — И, пожалуйста, на горшок его на двое суток отправь, чтобы впредь неповадно было.

— В следующий раз — обязательно, — рассмеялся сухонький старичок с хитрющими еврейскими глазами и поставил рядом со мной тарелку с одуряюще пахнущим супом, запеченным в хлебе.

— Это мне, — немедленно захапал ее Василий. — А Лешина порция где?

— Это мне! — возмутился я, отбирая тарелку. — А ты сегодня без обеда.

— Почему это?

— Не фиг было меня кверху жопой по дому таскать.

— Не фиг было работать без перерыва с самого утра. Ты Семенычу что сказал? Пару указаний дам, а дальше сами разбирайтесь. И что?

— Что? — прочавкал набитым ртом я.

Суп оказался на вкус еще лучше, чем на запах. Объедение! Василий проводил голодным взглядом мою ложку, и я не смог больше вредничать: набрал вкуснятину и протянул ему. Он чуть вместе с ложкой не сожрал. Зажмурился довольно. Я как раз забрал у смеющегося Петровича вторую ложку. Вручил ее Василию и ускорился. Он же троглодит! Сожрет все, а потом скажет, что ничего не было. Надо успевать.

— Ты ему план работ на месяц вперед расписал! И не только ему. Еще чуть-чуть, и народ начнет разбегаться. Остановись. Передохни.

— Некогда отдыхать, — прочавкал я. — Работы море.

— Ты хотел что-то в городе посмотреть. Поехали? Завтра выходные, мало ли, вдруг магазины нужные не работают?

— Быть такого не может.

— Мы не в столице.

— Ну и что? Чусовой — не такая уж и страшная дыра, не прибедняйся.

— Мое дело предупредить, — отобрал у меня последнюю корочку хлеба Василий.

Заглотил, практически не жуя. Облизал пальцы. Свои. И мои до кучи. Я охнул было от накатившего возбуждения, но он мой «ох» губами выпил. И сам… вкусный такой! Так бы и съел его.

— Десерт, уважаемые, — вклинился между нами Петрович.

— Да поше-о-о-о-о-о!!!

Посыл нахуй при виде торта, идентичного тому, который я ночью облил спермой, превратился в восторженный вопль и едва не смел меня со столешницы. Василий, чтоб ему, помешал.

— Сиди. Петрович, будь добр, разложи по тарелкам, — сказал он, не сводя с меня искрящихся черт знает чем глаз. — И иди, погуляй.

— Нет уж, — упер руки в бока Петрович. — Это вы идите, погуляйте. Ребята сейчас придут все здесь перекрашивать, так что берите торт и валите отсюда… куда-нибудь подальше. Подавайте плохой пример… комарам на какой-нибудь опушке.