Собачьи зубы, собачье сердце (СИ)

Через пару дней Йонг подходит к Рыжему в школе. Он выглядит охренеть, как решительно, даже сложил руки на груди, но надпись «Я Король Единорогов» на футболке видна всё равно. И это пиздец.

— Привет.

Рыжий промокает взмокшее лицо полотенцем. Бросает мяч остальным парням на площадке, сам идёт к лавкам. Йонг торопится за ним.

— Классная футболка, — говорит Рыжий, скручивая крышку с горлышка бутылки.

— Хэ Тянь сказал мне, что ты считаешь все мои футболки кончеными. Но спасибо.

Рыжий молча и жадно пьёт, пока бока бутылки не слипаются посередине. Выдыхает. Осматривает площадку. Нашаривает в кармане сигареты. И натыкается взглядом на Йонга.

Он ещё здесь.

— Что тебе надо?

— Я друг Хэ Тяня.

— Поздравляю. Съебись, дай мне отдохнуть.

— Нет, послушай меня. — Йонг кладёт руку ему на плечо и тут же слегка робеет под ледяным взглядом. Но руку, на удивление, не убирает. Сжимает плечо крепче. — У него сейчас непростой жизненный период. А ты не хороший парень, вся школа знает, кто ты и кем был твой отец. Так что…

Йонг болезненно орёт прежде, чем успевает закончить свою мысль. Он выгибает спину, пытаясь облегчить давление на заломленное за лопатки запястье. Рыжий рычит ему в затылок:

— Ещё раз подойдёшь ко мне, я сломаю её нахуй, ясно?

— Пусти!

— Что ты хотел сказать о моём отце?

— Н-ничего!

— Уверен?

— Да ни хрена я не хотел сказать о нём, отпусти меня!

Рыжий отпихивает его вперед. Йонг сгибается пополам, прижимая локоть здоровой рукой.

— Ты что, дикий?! — орёт он. — Господи!

— Всё нормально, — громко говорит Рыжий вытаращившимся на них парням, застывшим посреди спортивной площадки. Потерянный кем-то мяч катится по асфальту к другой стороне поля.

Рыжий поднимает отброшенную бутылку. Поворачивается к возмущенно растирающему руку Йонгу. Говорит:

— Я не плохой парень.

— Да, я вижу.

— Просто не лезь ко мне. Не говори о моём отце. Вообще ни хрена мне не говори.

Йонг качает, почти трясёт башкой, как будто поверить не может в какую-то чушь. Говорит:

— У Хэ Тяня, по ходу, с головой совсем плохо.

— По ходу, — справедливости ради, соглашается Рыжий.

10

— Я не говорил, что у него конченые футболки.

— Ты сказал, что он трахнутый шизик, который носит шизанутые вещи.

— Это не одно и то же.

Хэ Тянь вздыхает. Рыжий морщится. Слушать эти вздохи, лёжа в своей постели — последнее, чего ему хочется перед сном. Но он, сука, слушает. Потому что, — да, это долбаный шантаж, — но Хэ Тянь пообещал дать ему погонять приставку, если он вечером ответит на звонок. Рыжий вовсе не продажная задница, но…

Бля, он простой смертный человек, у которого никогда не было приставки.

И говорить с ним по телефону оказывается не так уж стрёмно. Хэ Тянь чем-то там гремит — похоже на звук, когда чашку ставят на стол. Рыжий опять морщится. Прикрывает глаза рукой и массирует ноющий висок. Свет выключен, но башка всё равно болит.

В комнату заглядывает мать.

— Доброй ночи, милый.

— Доброй ночи, — слишком быстро отзывается он и слегка напрягается, замерев с приподнятой головой. Прислушивается к динамику телефона.

— У тебя чудесная мать, — наконец говорит Хэ Тянь после короткой паузы.

— Если сейчас опять собираешься пиздануть о том, что я приёмный…

— Не собирался, — негромко смеётся он, и от этого тихого смешка Рыжего внезапно прошибает то ли мурашками, то ли холодным потом. Он напрягается с головы до ног. Его окатывает этим, как кипятком обжигает — сильно и ощутимо.

Чё за…

Он резко прочищает горло. Сверлит взглядом тёмный потолок.

— Ты там? — спрашивает Хэ Тянь.

— Нет, — отвечает Рыжий. — Уже съебался.

— И этим ртом ты говоришь со своей…

— Что я делаю этим ртом, придурок, тебя вообще не… в смысле… — он прерывает сам себя и сдавленно матерится. Хэ Тянь молчит, но когда снова начинает говорить, в его голосе слишком явно слышна улыбка.

— Я привезу приставку завтра утром. Будь дома.

Он видел его нормальную улыбку всего один раз — и уже почти забыл, как она выглядит. Без налёта выебонства и всего остального говна. Простая и искренняя улыбка. И сейчас он не может себе представить эту улыбку в сочетании со стеклянным взглядом Хэ Тяня. Он вообще не собирается её представлять. Но улыбающийся голос лизнул в самое ухо, и теперь Рыжий чувствует, как быстро и неприятно потеют ладони.

Он стискивает зубы и отнимает горячий телефон от пылающего уха. Сбрасывает звонок. Подвисает на пару секунд, а потом бьёт мобильным по одеялу.

— Твою мать, — шипит он и зарывается лицом в прохладную наволочку.

— Придурок, — шипит он.

11

— Какая радость! — восклицает мама.

— Мам…

— Почему ты не сказал, что твой друг снова придёт к нам в гости? Проходи, пожалуйста, Хэ Тянь!

Рожи довольнее, чем у Хэ Тяня в тот момент, когда он с приставкой подмышкой переступает порог их дома, Рыжий не видел уже очень давно. Он с мрачным смирением смотрит, как мажорчик нежно улыбается Пейджи, и у него в сердце на секунду отказывают все имеющиеся клапаны. Просто небольшой и застывший толчок. Но через секунду всё снова нормально.

Хэ Тянь поднимает взгляд и легко подмигивает ему. Рыжий закатывает глаза и идёт в гостиную. Он честно заслужил эту приставку. Отработал целую неделю игры на ней.

— Ты голодный, Хэ Тянь? Позавтракаешь?

— Нет, спасибо, — говорит Хэ Тянь. — Я ненадолго.

И заходит в комнату за ним. Мама торопится следом.

— Я почти закончила готовить рисовую лапшу, — частит она, прижимая руки к груди. — И Гуань только что заварил целый чайник травяного чая.

— От чая не откажусь.

Маму сносит на кухню со скоростью ветра. Рыжий со вздохом закрывает глаза.

Он упрямо отрубает в себе тот отдел мозга, который со вчерашнего вечера пропитывает его голову мыслями, что Хэ Тянь снова почувствует сраный контраст между их домами. Этот мажор из крутейшей стеклянной высотки с сияющими лифтами и перламутровым жидким мылом только что поднимался по старым, скрипучим ступенькам и шагал по затёртому коврику с таким видом, словно его внезапно занесло в Эдем.

— Сюда? — спрашивает он, кивая на телевизор.

Рыжий хозяйским жестом усаживается на диван и складывает руки на груди.

— Ты чё, видишь ещё места, куда можно её подсоединить? Не знаю, попробуй к холодильнику. Кухня вон там.

— Ты всегда недоволен, — говорит Хэ Тянь, опускаясь рядом с телевизором и распутывая провода, торчащие из приставки. — Это ненормально.

Рыжий смотрит на проступающие позвонки у основания черепа Хэ Тяня и думает: я скажу тебе, что ненормально.

Он думает: вот эта вся херня — ненормальна. Наша с тобой дружба, или что это вообще такое. Что бы это ни было. Чем бы ни были эти вечерние звонки и редкие совместные ужины. Чем бы ни были эти шатания по его студии, короткие взгляды в школе, разговоры с Йонгом в стиле «обидишь моего друга — получишь пизды». Вся эта хренотень.

Каждый раз, вдыхая безвкусный запах его квартиры, Рыжий чувствует, что заходит немного дальше, чем в ванную комнату, чтобы помыть руки. Немного дальше, чем на кухню, чтобы взять из холодильника бутылку воды. Немного дальше, чем к книжному шкафу в углу комнаты, чтобы увидеть, что он читает.

Вчера Рыжий, сунув руки в карманы, останавливается у здоровенного окна, глядя как внизу яркими точками фар движется по трассе бесконечный ряд машин. Как зажигаются и гаснут окна в высотках вокруг, как мигает вдалеке вышка. А потом натыкается на отражение собственных глаз. И, чуть дальше, у себя за спиной — на сидящего на диване Хэ Тяня. Он курит, откинувшись затылком на спинку, расставив ноги, поставив на одно бедро стеклянную пепельницу. Курит, повернув голову к Рыжему, глядя на него, и отсюда не видно выражения его глаз. В любом случае, когда Рыжий оборачивается, Хэ Тянь уже залипает взглядом в выключенную плазму и снова выглядит, как долбаный манекен.