Как братец Лис на Льва спорил (СИ)

— Не трогай больше мою машину! Если хочешь порку, то просто скажи. Я согласен!

Я дергаюсь от таких слов:

— Я не такой! И вы пороли меня ни за что!

— Такой… Я же вижу! Ну? Дойдешь сам?

— Я ненавижу вас…

— Ну и ненавидь… — с этими простыми словами он отстегивает наручники и тихонько массирует запястья. — Лисенок, надеюсь, наказание пошло на пользу! Иди!

И подталкивает меня к выходу. Пока я боролся с замком, Ардов подобрал мой пиджак и вновь подошел ко мне, чтобы его накинуть. Оглядываюсь, пытаясь вложить во взгляд весь яд, на который способен:

— Я… я… не прощу, я буду мстить!

— Будешь наказан! Ты же не собираешься увольняться? — хитро спросил он; в его глазах теплота и забота. Гребаный извращенец! Я хлопаю дверью.

Еще с полчаса стою в туалете, игнорирую звонки Ника, рассматриваю себя в зеркало. Он гребаный извращенец, а я гребаный урод! Надо просто остановиться! Взять и проиграть пари! Еще пара таких наказаний, и я буду называть Ардова «мой господин» или «мой мастер»! Это будет круто… Или выиграть пари, съездить на Маврикий и уволиться? Осталось пять шагов…

Пять шагов куда?

Комментарий к –- 4 –-

========== –- 5 –- ==========

Ем себя весь вечер. Ненавижу себя! Не его! А себя! Зачем вообще пошел в кабинет? Все ли я сделал, чтобы не допустить порки? На хрена считал? И главное, почему возбудился? Забрался в инет. «Порка». А-а-а-а-а! Натурально ору один дома! Я не такой! И слышу голос Лёвика: «Такой… Я же вижу!» Что там следует за поркой? Связывание, унижение, подвешивание, прижигание, ебля… Мама! Роди меня обратно! Я ведь не хочу, чтобы на мне все это опробовали? Максимум порка. Что? Блядь! Я урод…

А он? Дом. Топ. Мастер. Я вывернул себе шею, рассматривая следы от ремня на заднице. Ни хрена — легкое покраснение, никаких синяков — он мастер. У него явно есть подобный опыт. И потом, эти наручники — они не полицейские. И эти заявочки: «В нашем деле…» Может, он думает, что я в Теме? Так, надо его разочаровать. Я не в теме, я вне! А он поверит? Черт! При этом я чувствую какую-то хрень к нему! И эта хрень всё сильнее. Думаю о нём. Представляю, что он в данную минуту делает. Где он живет? С кем? С кем спит? Что он обо мне думает? Короче, надо увольняться, иначе раздолбаю себе всю жизнь. Не дай бог втянусь…

Но сначала нужно выиграть пари! Я не готов потерять свою машинку и не готов просить Ника прервать договор. Не в моих правилах! Думал полночи, лежа на животе: задница побаливала. Выход нашел! Звоню отцу и умоляю написать больничный: дескать, согласен на любой приличный и неприличный диагноз — дня на три-четыре. Конечно, выслушал проповедь о порядочности и принципах, о том, что я его подвожу, что мы с Ником безалаберные мажоры, нужды не знали и прочая, и прочая, и прочая. Но справочку напишет! С утра звоню Марине Андреевне, сиплым голосом сообщаю, что заболел, что героическими усилиями за дня три встану.

По фигу, что в холодильнике голяк! Несколько дней свободы — подарок и душе, и заднице! Есть время просчитать мои пять шагов. Да и утром все по-другому ощущается, не так депрессивно! Более того, «заболеть» сейчас, отсутствовать на работе — отличный шанс напакостить Ардову так, что тот не прикопается! Лежу, ногами дрыгаю, балдею все утро, до двенадцати! По телеку муть мутнейшая! Наверное, специально такое показывают, чтобы людям на работу захотелось сбежать, там веселее. В животе образовалась неприятная пустота и завывание. Надо бы до магазина сгонять, так ведь это одеваться нужно! Решил, что пока перебьюсь сырым яйцом и растворимым кофе. Отличный завтрак!

У наших начался перерыв, и Ник мне отзванивает. Недоумевает, какого лешего я вчера пропал, завидует моему нежданному выходному, выспрашивает о новой каверзе для его величества Льва Фаворитовича. Я таинственно молчу и говорю, что идея крышесносная! Ник умоляет меня не бросать трубку, а «сходить с ним на обед». Я протестую, так как описание еды вызывает во мне чувство классовой ненависти. Посреди наших препирательств — звонок в дверь! Отец, что ли, пришел? Прощаюсь с Ником. Блин, сейчас вторую порцию морали придется выслушать. Тащусь с унылым видом, в трусах открывать гостю. Открыл и чуть из трусов не выпал! Ардов!

— А-а-а… — по-моему, это наиболее часто произносимый при нем звук. — Я не виноват! Это не я! Я ничего такого не делал!

Меня осматривают снизу доверху. Шаг на меня — и пришлось отступать, впускаю босса в квартиру.

— И чем же ты болен, лисенок?

— Ушиб обеих ягодиц! — дерзко пискнул тот, кто в трусах.

— Симулируешь, значит!

— Да я еле хожу, вообще не сижу, умираю, короче!

— М-м-м? — весело интересуется Лёвик. — Покажи?

— Щас!

Ардов огибает меня и проходит в комнату, морщится, узрев беспорядок. С презрением осматривает стены, на которых креативненько вместо обоев наклеена всякая пердула: постеры, газетные и журнальные картинки, мои же фотки, железнодорожные и авиа-билеты, квитанции из химчистки, рекламки из почтового ящика, цирковые афиши, обрывки разных обоев, упаковочная бумага, флаеры нашей же продукции, кое-где к стене прибиты старые кеды и кроссовки, соломенная шляпа, мишень для дартса, приклеены несколько битых зеркал… В общем, есть на что посмотреть. И Лев Ильич смотрит, шествует медленно вдоль стен, на лице — недоумение:

— Неудивительно, что ты заболел… Что-то психическое?

— Психическое — это когда всякие извращения на ум лезут и честным людям никакого житья от этого нет! А у меня защемление! — и я артистично, как выдающийся трагик, ковыляю к диванчику с моим любимым пледом, изображая боли в пояснице (именно это мне напишет отец, он же не терапевт и не венеролог, чтобы нормальные болезни предлагать).

— И что у тебя защемило? Какой орган?

— На провокационные вопросы не отвечаю! И вообще! Я не одет, стесняюсь, дверь вон там!

— И надолго тебя защемило?

— Три дня как минимум! Видите, ходить не могу. Кстати! А вы больному что-нибудь принесли целительное? Апельсинчики, сок, конфетки, котлетки, икорки?

— Ты есть, что ли, хочешь?

— Ужжжасно!

— Ну что ж! У меня как раз обеденный перерыв! — заявляет Ардов и достает телефон, тыкает большим пальцем, немного ждет, разглядывая постер Леди Гаги в мясном платье. — Алло! Будьте добры, примите заказ… Да. Номер семь… Два бизнес-ланча, ммм, давайте мясных, обязательно с супом… Адрес записывайте: улица Добролюбова, 20, квартира 66. Это второй подъезд… Сколько ждать?.. А быстрее?.. Спасибо! — и уже ко мне: — А ты ложись, ложись пока, болезный. Через пятнадцать минут привезут. Пробок по дороге нет.

Мне пришлось, морщась и вздыхая, укладываться на диванчик. Благо, что здесь я хоть укроюсь от его взглядов в сторону моих голых ног и живота. Замер под пледом, вращаю глазами вслед за дириком, который расхаживает по моей комнате, разглядывая стены.

— Значит, вот как ты живешь! — заключает Ардов. — Ну я, в принципе, что-то такое и ожидал… А где можно присесть?

— У меня только кресло-мешок… — виновато отвечаю я.

— Пардон, я не английский пэр… Двигайся давай! — Ардов бесцеремонно толкает изможденное острой болью тело, освобождая себе место на диване. И вдруг заявляет мне: — Может, тебе просто со мной поговорить обо всем?

— Обо чем?

— О своих желаниях… о своих планах…

— Ну, так я уже вам всё рассказал: я свяжусь с мобберами и на Лубянке у Библио-глобуса всё сделаем в лучшем виде!

— Не хочешь, значит, говорить? — улыбается он мне. — Ладно… Так, где болит? — и кладет мне руку на поясницу. — Здесь?

— Ой-ёй-ёй! Пожалуйста, не надо! — основательно перетрусил я: еще не хватало, чтобы он меня лапал, абсолютно невиноватого. Я ведь даже еще и придумать очередную мстю не успел! Он же руку не убирает, хотя и не водит ей, и не давит, и не двигает никак, гад! Сидит и, прищурившись, смотрит на меня. В гляделки играет, что ли? Да я на спор мог хоть полдня просидеть, практика гигантская! Но я отворачиваюсь от его смешливых бесстыжих глаз! Черт! Утыкаюсь в подушку! Мучение какое-то! На хрена он припёрся? Испугался, что я из-за него заболел? Смотрит тут еще на меня!