Как братец Лис на Льва спорил (СИ)

Обычно на работе время тащится медленно-медленно! А сейчас! Несётся! Что делать? Время без пятнадцати! Ни хрена! Никуда не пойду! Начинаю быстро собирать сумку, извиняюсь перед Мариной Андреевной, что на несколько минут удеру раньше, лезу за курткой в шкаф, и чуть ли не бегом на выход! И… опоздал. За дверью стоит Ардов, холодно смотрит на меня, презрительно прищурившись:

— Решил сбежать? Не понимаешь, что будет хуже?

Я оглядываюсь назад, в кабинет, где наши вытягивают шеи: им непонятно, о чем там я разговариваю с боссом.

— За мной! — командует Лев Ильич.

Я мотаю головой:

— Это не я! Меня тут не было! Вы же знаете, я болел!

— Знаю! За мной!

Но я упрямый, вцепился в косяк двери, никуда не пойду! И тогда он хватает меня за шкирку и позорно тащит по коридору. Шеи моих коллег из лебединых превратились в страусиные, да и выражения лиц тоже!

— Это нечестно! Меня сейчас во всех прегрешениях всяких идиотов будут обвинять? — лепечу я, хотя понимаю, что выгляжу жалко. — Я, вообще, дома сидел, я ничего не знаю! У вас нет доказательств! Что за ублюдок? Если вы опять… опять это сделаете, я точно уволюсь! Почему мне не верите-то?

— Нина Алексеевна! — бросает он секретарше, дотащив меня до своих апартаментов. — Идите домой! Сейчас! — и я влетаю в его кабинет, за мной — щелчок замка.

Пячусь. Упираюсь в стену. Шепчу:

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо. Я не хочу! Это невыносимо! Мы не можем это продолжать! Это извращение!

Ардов подходит близко, поднимает мое лицо за подбородок и спрашивает:

— Ремень или рука?

— Рука… — вот я это и сказал.

— Снимай штаны.

— Я не могу! Я ненавижу себя за это, я не мо… — и не договариваю: он впивается мне в губы, прижимает всем телом к стене, очень медленно, безнадежно упоительно. Абсолютно точно он делает с моими губами и языком то, что я хотел… Я муха в паутине, я птица в силках, паук не держит меня лапами, охотник не схватил меня руками, но я задыхаюсь, пойман до смерти. Я хочу, чтобы он меня трогал руками и шарил по мне лапами, а он только губами, жалит, прожигает до сердца… Отрывается:

— Снимай!

И я снимаю. Брюки и боксеры удерживаются на коленях. Ардов медленно подводит меня к столу и наклоняет на него.

— Держись руками за край! За что я тебя наказываю?

— Не знаю! — нахожу я в себе силы.

— Значит, семнадцать! Считай!

И без предупреждения! Хлоп! Шлепок с оттяжкой, тёплая рука на мгновение задержалась на коже. Горячо-холодно… Раз! Тут же повтор! Больно-приятно!.. Два! Лоб чувствует деревянную фактуру стола, она мокрая от моих слез. Ненавижу! Ненавижу себя! Три! Судорожный вздох, всхлип, горячо-холодно… Четыре! Кожа горячая, жжет, надо, чтобы ударили еще раз — и облегчение… Пять! Ненавижу! Ненавижу его! Во что он меня превратил? Больно-приятно… Шесть! Хочется, чтобы гладил… это будет потом? Не может не быть! Семь! Я открыт ему своим самым тайным местом, он может… Он может не только бить! Где удар? Ритм? Ах! Восемь! Поджимаю руки под себя, я жалкий комок, в котором вся жизнь ушла в пах, там бьет и колотит… Ну? Где опять удар? Не медли! Ах! Девять! Не ощущаю ни боли, ни стыда, колокол внизу живота, вот что ощущаю! Бам-м-м… Десять!.. А-а-а-а… Мой любимый вопль… уже нужно прислушиваться, чтобы не пропустить шлепок. Одиннадцать… Уффф! Двенадцать! Совсем не больно! Ужасно горячо! Тринадцать!.. И на семнадцатом ударе его рука осталась на мне, она огненная, она раскаленная… а потом вдруг нет руки! Язык? Горячо и сразу влёд, на мокрый след от языка садятся все самые холодные частицы воздуха. Он дует на мой зад! Все, алес, я кончу сейчас!

— Ле-е-е-еффф, прекрати, я уже всё, я не могу терпеть!

Просто лежу на столе. Успокаиваюсь. Отдыхаю. Похуй, что задницей вверх и что он, возможно, рассматривает, мне похуй! Туман в голове. Хочу спать, хочу есть, хочу, чтобы он поцеловал, чтобы не выгонял… А он!

— Лисёнок! Это всё. Можешь идти.

— Я не могу уйти… Ты не можешь меня просто отправить… Это… это ужасно! То, что ты делаешь со мной, это… это… неправильно…

— Лисёнок, одевайся! Я тоже не железный! Более того, я очень сдержан. И то, что ты делаешь со мной, тоже неправильно. Ты был наказан! Уходи!

Я с трудом поднимаюсь на локтях, меня шатает, я запутываюсь в штанах, в ремне. И все-таки смотрю на него. Лицо без эмоций, без трепета, без жизни, холодные глаза, спокойный кадык, чуть приподнятые по-будничному уголки рта… и только руки. Он вцепился в ручки шкафов и удерживает себя до белых костяшек, до дрожи и спазма.

— Я уволюсь через три недели все равно! Ты не лев, а кАзел! — заявляю я в эти непроницаемые глаза.

— Я знаю лисенок, я все знаю… — отвечают мне эти глаза и отводят взгляд в сторону.

Иду домой пешком: забыл ауди на стоянке. Иду домой пешком, мне нужен воздух, мне нужен этот мелкий дождь, мне нужен этот грёбаный Ардов. Но я надышусь, я умоюсь, я отомщу и освобожусь! Всего три шага! Всего три!

Комментарий к –- 5 –-

========== –- 6 –- ==========

У меня депрессия. Затяжная. Уже целую неделю. Все заметили. Участливо спрашивают: «Что-то случилось? Ты опять заболел? Может, чем-то помочь?» Да! Операцию срочно! Удалить тот участок мозга, который оккупировал этот извращенец. Бесконечно вспоминаю, что он говорил, как он улыбался, как он кормил меня, как порол. На последнем мысли разворачиваются ко мне: «Я урод! И он это знает! Я урод!» Жалко себя до невозможности. Почему так? Все вокруг нормальные, а я урод! Ник пытается меня веселить, рассказывает о какой-то Стелле, с которой он познакомился в последний глючный вечер в клубе. Взахлеб хвалится своей брутальностью, тем, как он обводил девочку вокруг своих достоинств, как влюбил её в себя, как он раскатывал с ней по городу и раскатывал её на капоте. И сейчас она звонит, а он пережидает, ещё три звонка — и он лениво ответит! Может, даже куда-нибудь пригласит.

— Пойдем с нами?

Я только мотаю головой. Я занят. Я ужинаю дома со своими терзаниями. Ну и что, что воскресенье? Ну и что, что там хорошая компания собралась? Ну и что, что есть возможность на халяву отжечь на чьем-то дне рождении? Я лежу в тёмной комнате с мелькающим телевизором в режиме «mute», отвернулся к спинке и жду. Жду, когда всё это пройдет! Жду, когда он позвонит! Жду, когда мне осточертеет уже жалеть себя! Жду, вдруг он захочет прийти! Жду какую-нибудь светлую мысль для пятого шага! Жду, что он остановит меня, но не выгонит, что прикажет прийти… У-у-у-у-у-у…

Но он не звонит, не приходит, не приказывает, не останавливает! Ни в воскресенье, ни в понедельник, ни во вторник! Я не вижу его, хотя все как обычно: взбудораженная после планерки Марина Андреевна, бэха цвета марракеш под окнами авторского отдела, списки опоздавших с росписью Ардова прикреплены к пробковой доске на первом этаже. Меня даже в этих списках нет! Хотя я опаздываю каждый день, специально выжидаю три минуты на крыльце, не захожу внутрь. Он не интересуется моей работой, хотя я уже давно замутил промоушен через сайт мобберов, договорился, и акция набрала прилично голосов. Назначено на пять вечера на Лубянке в следующий понедельник. Как раз в этот день в Библио-глобус поступает пилот серии «Цвет любви». Ардов велел его предупредить: он хотел посмотреть на такую форму промо. И как его предупреждать? Понимаю, что можно просто позвонить, просто сообщить через Марину и даже просто зайти, он не выгонит и не выпорет за это. Но не могу. Жду, когда он сам позовет.

А потом я вообще понял, что он на акцию не пойдет, у него в этот понедельник день рождения. До обнималок ли будет уважаемому имениннику? Вспомнил, что в субботу у моего племянника день рождения, надо идти за подарком, какую-нибудь игрушку купить, что ли?

В среду после работы иду в большой «Детский мир». Хожу в отделе игрушек. Что понравится пятилетнему ребенку? Мне бы — вот этот плюшевый червяк! Или вот этот ядовито-зеленый гуманоид, ну и тельце! Но боюсь, что Лизавета не оценит. О! Плюшевые танки! Капец! Можно и плюшевую пушку сшить, хотя… она, наверное, на что-то другое будет смахивать! Чем дальше, тем игрушки приобретали более грандиозные размеры. Просто гиганты! И вот я завороженно останавливаюсь перед мягким львом Бонифацием из советского мультфильма — в человеческий рост! Сверху прикольный полосатенький «купальный костюм», в лапе — сачок для ловли бабочек. Подошел, потрогал. Качественно. Мягонький, пушистый, упруго стоит на широких лапах. Глазки маленькие, добрые. Куплю! Мелкому? Неа, себе! Неа, в офис! Точно, пятый раунд. И даже скрываться особо не буду — смысл? Он даже не выясняет: я — не я? Решено! Тащу огромного льва к кассе. Для племянника прикупаю настоящий танк с пультом. Нехрен плюшевым играть! Вырастет еще таким же тютей, как я! И вообще, надо Лизке сказать, чтобы порола сына (за дело, конечно). Меня вон не пороли все детство, на слабо разводили, вот я «недопоротый» сейчас и мучаюсь неслабо!