Как я провела лето (СИ)

- Ты почему на полу спишь? Нехорошо. Давай на кровать ложись.

Пацан спросонья обалдел от такой заботы. Кое-как на ноги встал, поперся на кровать. Белый прям как добрый папа, давай укладывать, да оперся на Сашку, так что тот на кровать и свалился, а Белый на него сверху, подмял под себя и, по ходу, там и дрыхнуть собрался. Я говорю:

- Ты тут останешься?

Он говорит :

- Да.

Слышу, он малому говорит: «Вот видишь, как тебя трясет, замерз совсем на полу-то».

- Как бы пацана, - думаю, - не задавил.

Наутро башка трещала неподобно. Я как раз сидел, пиво пил, когда Владик приперся. «Дай и мне, - говорит, - пивка, самогон, зараза, крепкий у них».

Я говорю:

- Ты дверь во флигеле запер?

Он говорит:

- Нет.

- А если сбежит?

- Да он сейчас не очень в настроении бегать.

Ну что ты тут скажешь. Перед отъездом, думаю, пойду посмотрю, запереть надо бы для порядку. Бежать-то все равно не сможет, ну чтобы по территории не шарашился.

Захожу. Малой, видать, недавно из ванной вылез, следы мокрые. Я к нему в комнату, он у стенки сидит, одной рукой рот себе зажимает, другой за живот держится. Видать, ревел, а как меня услышал - сам себе рот зажал, чтобы я типа не услыхал. Я говорю:

- Может, болит что? Врача позвать?

- Нет! - выкрикнул, со злостью так, как руку от лица убрал и глазами прям показывает, в каком направлении мне дальше двигаться.

Я, конечно, мог бы эту заплаканную мордашку подпортить, но, думаю, кукла-то не моя, пускай Белый сам разбирается. Запер дверь, в дом поперся. Белый на веранде сидит, на виды любуется да пиво глушит.

- Когда ты пацана уже отпустишь, а то он шизует там сам по себе.

- Отгребись ты от меня, и так башка трещит. Бля! Время сколько? Стрелка ж седня!

Ломанулись мы в машину, поперли в Ильичевск. Рожи у нас, конечно, перекошенные были, но гаишники чуть не кланялись, глядя на наше превышение, номерок нашего «мерина» давненько на всех планерках озвучен был, я так думаю.

Влад, все-таки, наверное, потом решил, что перебор какой-то получился, или просто случайно вышло. Через время денек погожий выдался. Солнечный, ясный.

Влад говорит: «Поехали, постреляем по мишеням за полями, а то давно пацаны не отрывались. Форму теряют. Сашку с собой возьмем».

Он ему на выход прикид купил: свитер белый под горло, джинсы, плащ кожаный. Сашка в этом прикиде не пацан был, а так, супермодель хренова.

Организовались быстро. Я бойцам сказал. Мальчишке велел собираться.

Приехали. Погода классная была. Солнце. Тепло. Паутинки в воздухе летают.

Поставили мишени, давай пристреливаться.

Белый мальчишке говорит: «Пострелять хочешь?» Тот мнется, не знает что сказать.

Влад его тогда перед мишенью поставил и объясняет, как целиться нужно.

Выстрелил Сашка, его отдача хорошо дернула, но Влад сзади стоял, подстраховывал.

А пистолет у Влада тяжелый, боевой. Барабан полный. Пацану не так просто его было держать, но он старался, хотя в последнее время ничего тяжелее скрипки в руки не брал. Выстрелили они пару раз.

Потом Влад мальца отпустил и ко мне что-то сказать отвернулся.

Уже никогда не вспомню, о чем мы терли, вдруг смотрю, Влад аж в лице изменился. Оглянулся я, а Сашка уже наган поднимает. Как в замедленной съемке это все было. Наган тяжелый, он его двумя руками держит. В правильной стойке, стервец, стоит. Как сейчас вижу глаза его синие, спокойные такие, внимательные над дулом пистолета. Руки тонкие в рукавах кожаного плаща, скрипач, блин! И не трясутся вообще. Медленно курок взводит. И взгляд такой, что я сразу определил, щас выстрелит.

Помню, у меня в башке одна мысль: «Все, трандец. Патронов в барабане еще до хрена!»

Вся жизнь, бля, перед глазами пронеслась. С детьми мысленно прощался.

Не знаю, почему он замешкался немного, две секунды где-то. Может, потому что Влад к нему повернулся, и в глаза они друг другу посмотрели. Влад вроде как к нему двинулся. «Стреляй, - говорит, - прямо в сердце. Не промахнись». Мальчишка на шаг назад отступил. И уже на спуск давить начал.

У меня аж в ушах зазвенело.

И вот этих двух секунд пацану и не хватило. Я и сам не понял, как Белый у него из рук пистолет выбил. Мальчишка на ногах не удержался, упал. Вроде за пистолетом дернулся, да куда уж там. Влад на него сверху навалился, руки его к земле прижал, и глядят они друг на друга так, что можно было спичку между ихними взглядами поджечь.

Ну, думаю, тут он Сашку и закопает. Живьем.

Но нет, Влад так посмотрел на мальчишку, и поднялся.

– Оружие ему больше не давать, - приказал.

И пошел дальше целиться. Пацаны между собой переглядывались, однако ничего не сказали. Пошли тоже своими делами заниматься.

Сашка сел на землю. Сидит, тяжело так дышит, и вроде глаза ему открыть трудно, и ни на что ему смотреть не хочется. Я ему:

– Вставай, застудишься, земля холодная.

Встал он, на меня даже не глянул. Потом повернулся и пошел к берегу речки. И стоял там долго, ото всех отвернувшись. Никто к нему не лез тогда. Я хоть его и караулил, но издали. Смотрел, как ветер с реки его волосы перебирает. Солнце уже низкое и блестит, отражается в его каштановых кудрях. А за речкой - лес золотится в лучах осеннего солнца. Птицы над лесом летят. Небо синее-синее, прозрачное, высокое.

Красиво было.

11. 

Ноябрь уже к концу подходил. Холодно было реально. Влад из Ильичевска явился. С Ванькой, помощником председателя, первым делом все вопросы перетер. На следующее утро Белый, как всегда, пошел своего лауреата навестить. Все как обычно, как зашел, через время слышу, мальчишка начинает причитать. Влад ему по доброте душевной разрешал поплакаться немного в самом начале, типа подождите, больно и все такое. Влад говорит, блин, каждый раз как в первый, поначалу тяжело идет.

Сижу, курю. Попричитал мальчишка, затихло все, ну, думаю, процесс пошел. Где-то через полчаса, слышу, опять причитает - что такое, не понял. Потом, уже после всей феерии, мне Влад рассказал, что этот хитрец давай опять на свободу проситься. Видать решил, раз мужик кайф получил, надо случаем воспользоваться, секс-бомба, бля.

Слышу, Влад орет: «Да куда ты пойдешь? Ты ведь сосать да зад подставлять только и умеешь! На трассу, что ли? Чего нюни распустил? Куда морду воротишь, в глаза, говорю, мне смотри! Что, недоебом страдаешь, по соплякам своим соскучился?»

Что малой пищал, я не разобрал.

Потом опять Влад: «В чем пришел, в том и уйдешь. Сука неблагодарная!»

Тут пацан давай с себя цацки сдирать, которыми Белый его уже обвешать успел, кольца всякие, цепочки. Поснимал все и Владу протягивает: «На, мол, забери».

У того вообще крышу сорвало. Ударил мальчишку по руке, золото во все стороны полетело, Сашка еле отвернуться успел, чтоб в глаза не попало. Стащил Влад с мальчишки халат и в одной рубашке на улицу поволок. Тот еле на ногах успевает устоять, семенит, чтобы не упасть.

Влад его вытащил за дверь да как швырнет с крыльца со всей силы. «Иди, сука, куда хочешь!» Мальчишка ударился, видать, сильно, потому как и подняться не сразу смог, видно, у него аж в голове все помутилось от такого удара. Нет, смотрю, встает, - шатает его, правда, - и на Влада смотрит. «Ну, - думаю, - сейчас прощения попросит, и чтобы обратно в тепло». Потому что на улице реально холодно, а он босой и в одной рубашке.

Так что, ты думаешь, этот стервец учудил? Постоял он так, в себя чутка пришел, пару вдохов-выдохов сделал, да как ломанет к воротам, а они как раз открытые были.

Мы с Владом прифигели оба. Потом давай следом.

Флигелек не так-то близко от ворот был, надо было еще зеленую изгородь обогнуть, которая флигелек от обозрения прикрывала. Но пацан несся так, что Олимпиада отдыхала.

Влад давай нашим сигналить, типа: «Закрывайте!» А мальчишка несется по дорожке - аж пятки сверкают, и рубашка на нем развивается. Он тоже видит, что ворота открытые. Блин, там точно рекорд по бегу на короткие дистанции был, я тебе отвечаю. Еле успели ворота закрыть. А там железная решетка. Он так грудью об нее ударился, как птицы из клетки пытаются вырваться. Вцепился руками в прутья, рвется, кричит что-то, нам оттуда не слышно. Руками что-то показывает на нас. По губам вижу, кричит: «Он отпустил меня, отпустил!» Наши ни-ни - не открывают, а он опять вцепился в решетку и бьется в нее. Потом кинулся к охранникам, хватает их за руки, видно, просит: «Откройте, ради бога, откройте, он же меня отпустил!» Мы так и стоим, глядим на все это. На улице мороз, но он его вроде не чувствует. Те стоят, не знают чего делать, на нас смотрят. Тут Влад в себя пришел, кинулся к воротам, ну и я за ним. Мальчишка, как нас увидел, так опять в решетку вцепился, толкает, рвется, да куда ему, не уйти. Потом смотрит на Белого, глаза огромные, все в слезах. «Вы же отпустили, скажите им, что опустили!» Сам весь трясется, губы синие, да и сам весь синий. И словно не замечает, что совсем заледенел. «Пожалуйста, пусть откроют, пожалуйста». Вид у него безумный. Прижался спиной к решетке, сам еле стоит, смотрит на нас заплаканными глазами. Тут Влад мне: «Забери». Я к малому подходить, а он опять в крик: «Не трогайте, нет!» Кинулся куда-то в сторону, но я его легко поймал, он от холода уже двигаться толком не мог. Схватил я его, а он весь как лед. Кинул себе на плечо. Он кричит, кулаками бьет меня по спине, рвется, рыдает. Я его без труда заволок во флигелек. Ох, и кричал он тогда, скажу я тебе. Все рвался встать. Давно с ним такого не было. А рыдал он так сильно и никак не мог остановиться. Все пытался подняться и из комнаты выйти. Я его хватал, швырял на кровать. Я бы его и привязал, только Влад насчет этого ничего не сказал, пришлось дверь снаружи запереть. К вечеру он затихать стал. Уже стемнело, я у него свет не включал, думаю, он в темноте-то быстрее успокоится. Только стонет он как-то жалобно совсем - пойду, думаю, посмотрю. Захожу, он лежит, постель всю сбил и стонет тихо так. Я ему рукой лоб потрогал, а он горит весь, и бормочет что-то, головой мотает. Простыл. Сколько он голый на морозе бегал. Пришлось Доцента звать, он ему укол сделал. Я на пацана смотрю, а он как неживой - под глазами тени, дышит с трудом. Я спрашиваю: «Чего делать-то с ним?» -«Ничего, - говорит, - пусть в покое лежит. У него простуда сильная, таблетки будете давать, я оставлю. И лучше его не трахать пока, но это вашему жеребцу хрен докажешь. Пусть не трогает его хотя бы сегодня, а завтра я приду, видно будет».