ДНЕВНИК БЕЛОЙ ОРХИДЕИ (Хроники рода Забини) (СИ)

Малфой скривился, как от зубной боли, но промолчал. Иногда по утрам за итальянцем водилась такая мерзкая привычка, когда он, пребывая в состоянии мрачной меланхолии, начинал витиевато и нудно излагать свои ультрарадикальные взгляды. Традиционно он начинал с квиддича, а заканчивал критикой Британского Правительства и английской нации в целом. Все знали, что пока Забини не изольет весь свой яд, заставить его заткнуться было невозможно. Единственный способ прекратить этот словесный понос – это отвлечь Блейза на другую тему, особенно эффективно срабатывали попытки заострить его внимание на какой-нибудь новой сплетне интимного характера, про которую он еще не знал. Забини вмиг забывал о квиддиче, британской политике и нравах этой страны, жадно погружаясь в водоворот школьных интриг.

Малфой продолжал уныло поглощать традиционный школьный завтрак, вполуха слушая оскорбительные для английской нации рассуждения своего любовника.

– Разве может этот мерзкий квиддич сравниться с драконьей охотой или итальянскими карнавалами? – искренне удивлялся Забини, не обращая внимания на сидящего напротив него Урхарта, капитана команды Слизерина, который смотрел на болтливого флорентинца тяжелым взглядом исподлобья. Малфой невольно усмехнулся, представив, как в следующий раз на секс-вечеринке, на которую Урхарт был вхож, капитан команды мстительно вдует обдолбанному «хрусталем» Забини так, что красавчик снова будет страдать утром из-за своей разъебанной жопы. Не считая нужным обращать свое благородное внимание на громко сопящего капитана, Забини тем временем продолжал свои излияния:

– Драко, я тебя умоляю, ты должен это увидеть, более изысканного развлечения даже я тебе не смогу предложить в этой ничтожной стране. Но во Флоренции, mio angelo…

– Va te faire enculer! (Пошел на хуй! фр.) Какие в жопу карнавалы? Ты же отлично знаешь, Забини, что на это лето у меня совсем иные планы, вернее, у моих родителей, – зло огрызнулся Малфой, и Блейз вдруг резко заткнулся, потому что любовник поднял больную для них обоих тему.

Этим летом Драко Малфою вместе с родителями предстояло отправиться во Францию, где должна была состояться его женитьба на Астории Гринграсс, кузине Дафны, которая училась с ними на одном курсе. Люциус Малфой еще в прошлом году начал подыскивать своему сыну достойную партию, рассматривая многих претенденток из благородных династий, но выбор пал на Асторию, англичанку с французскими корнями, которая сейчас проживала в Париже и училась в Шармбатоне.

Семья будущей невесты была самых благородных кровей, имела приличное состояние, но, как подозревал Блейз, выбор пал именно на эту девицу из–за того, что она была натуральной платиновой блондинкой. «Породистая самка», – не скрывая ненависти и ревности, отзывался о ней Забини. Как только претендентка на роль официальной невесты Драко Малфоя была выбрана и утверждена, Люциус развил бурную деятельность и начал вести переговоры с потенциальными родственниками о заключении брачного договора.

О том, что для него подыскивают невесту, Драко узнал в прошлом году из письма матери. Забини принял эту новость со скандалом и закатил истерику в апартаментах любовника, когда тот показал ему письмо. Блейз метался по комнате, швырял вещи, разбил каминные часы и проклинал Люциуса и Нарциссу самыми последними нелитературными выражениями, которыми изобиловал флорентийский диалект, и которые так любили употреблять все его соотечественники, независимо от социального статуса – будь то высокородные герцоги или портовые шлюхи. Малфой угрюмо сидел на кровати с письмом в руке и нервно курил. Жениться в столь юном возрасте он отчаянно не хотел, но существовал священный долг перед семьей, нарушить который не мог никто. Забини плевался и гнусно сквернословил, а затем вырвал из рук любовника злополучное письмо с недоброй вестью и со словами: «Выбрось эту cagata (срань ит.)», – швырнул пергамент в камин.

В тот вечер оба слизеринца надрались до скотского состояния: Малфой с горя о загубленной юности, Забини от отчаяния потерять любовника в ближайшей перспективе. Полночи они проблевали в малфоевском туалете, в перерывах между рвотными позывами проклиная горькую судьбу аристократов и размазывая пьяные слезы по мокрым щекам. Забини грозился повеситься, если Малфой женится и бросит его. Малфой, в свою очередь, заверял, что даже если женится, Забини не бросит, и после клятв в вечной любви пьяные в жопу любовники, поддерживая друг друга, добрались до кровати и, рухнув на роскошное покрывало из платиновых песцов, погрузились в объятия Морфея до обеда следующего дня. Возвращение в реальный мир было мучительно тягостным. Забини снова заплохело и юный герцог начал блевать на пол, свесившись с кровати. Малфой стонал и подыхал от жуткой головной боли.

В довершение их общего несчастья в этот живописный момент в апартаментах Драко, как богиня Немезида[1], появился невероятно злобный Северус Снейп. С презрением наблюдая за блюющим Забини, декан мрачно сообщил, что с факультета сняли пятьдесят баллов за то, что они оба не явились в этот день ни на одно занятие без уважительной причины. Малфой поклялся все исправить и действительно, уже на следующий день на правах старосты и главы Инспекционной Дружины, имея соответствующие полномочия, бессовестно поснимал баллы со всех других факультетов. Таким образом, Слизерин снова занял лидирующее положение в таблице.

Спустя некоторое время случившаяся трагедия начала сглаживаться, разговоры про будущую женитьбу не возобновлялись, из Малфой–Мэнор не поступало никаких тревожных новостей, и Забини уже стал лелеять надежду, что родители Драко передумали со своим поспешным решением, но вдруг эта история начала принимать серьезный оборот и перешла на новый уровень. Родители наконец–таки выбрали для сына потенциальную невесту и начали вести с ее родней соответствующие переговоры. Об этом слизеринский принц также узнал из очередного письма матери, к которому на этот раз прикладывался портрет будущей жены Малфоя–младшего, Астории Гринграсс. Драко несколько дней не решался сообщить об этом Блейзу, серьезно опасаясь реакции темпераментного и непредсказуемого любовника. И он не ошибся. Всегда ленивый и апатичный Забини начал метаться по комнате, как раненый зверь, изрыгая самые гнусные проклятия и отчаянно злословя. На эти крики пришла Пэнси Паркинсон, до этого момента находящаяся в счастливом неведении относительно будущей женитьбы Драко, в которого она была трепетно влюблена с первого курса. Вечер прошел эмоционально. Портрет Астории Гринграсс, предварительно заплеванный Пэнси и обоссанный Блейзом, догорал в камине, а пьяные любовники Малфоя заливались горькими слезами в объятиях страдающего, рыдающего и не менее пьяного слизеринского принца.

Этим летом, после завершения шестого курса, Драко должен был поехать с родителями во Францию, чтобы обменяться кольцами со своей невестой, назвать ее своей женой, а заодно познакомиться с ней лично. Эта тема была очень болезненной для всех, и сейчас, стоило только Малфою намекнуть об этом, Забини поперхнулся на полуслове.

– Я не могу понять, почему твой отец так торопится? – резко изменив тему и вмиг позабыв о британцах с их квиддичем и итальянцах с их карнавалами, произнес Забини. – Почему ты должен жениться в шестнадцать лет? Я считаю, что в таком деле нельзя допускать такую преступную поспешность!

– Твоя мать вышла замуж в двенадцать лет, Блейз, – ковыряясь ложкой в тарелке, мрачно произнес Малфой.

– Моя мать подзалетела от собственного брата, поэтому семья вынуждена была разрулить проблему в срочном порядке, – прошипел Забини. – Но это единичный случай и ты в него не вписываешься, mio angelo (мой ангел ит.). Che cazzo vuoi (Какого хуя ит.) твой папаша так стремиться быстрее тебя окольцевать?

– Может он подозревает что я педик и трахаю твою блядскую жопу? А может это всего лишь священный долг перед семьей, будь он проклят, – отозвался Малфой.

– Я тебя умоляю, mio principe (мой принц ит.), только мне не рассказывай про это merda (говно ит.) под названием священный долг. Именно из–за него я вынужден был покинуть прекрасную Флоренцию, отправиться в вынужденную ссылку и бесцельно проводить лучшие годы своей жизни в этой ничтожной, примитивной стране, в этой сраной школе, где отовсюду воняет грязнокровками, – преднамеренно повышая голос и разворачиваясь в пол–оборота в сторону гриффиндорского стола, пафосно продекламировал Забини.