Начать жизнь заново (СИ)

Маришка всё говорила, не замечая, как захлёбывается слезами, и они стекали по подбородку. А когда сидящий возле неё Кирилл очнулся первым и с тихим «Дурочка» крепко её обнял, положив кудрявую голову себе на плечо, все шумно выдохнули, тут же засыпая утешением.

«Наверное, это страшно — жить в самом низу», — тогда рассеянно произнесла Лера, заворожено смотря на огонёк единственной стоящей на кровати свечи — Жениной.

И мне навсегда запомнился полный горячей благодарности неуверенный взгляд.

Потом рассказывала сама Лера, она не стала вдаваться в подробности, просто оповестила всех, что спит с отцом. По собственной инициативе.

Кирилл сначала ничего не говорил — он был единственным из нас, кто был ещё и в футболке. Развернувшись к нам спиной, парень поднял футболку, и девчонки охнули. Рыжеватое пламя свечи делало ужасные длинные шрамы ещё более жуткими.

«Отчим садист, — он пожал плечами, будто это естественное явление, — так же как и дядя. Поэтому я живу в общежитии».

Следующий на очереди — Ваня — рассказал о своём. И о том, как хотел защитить мать, поэтому жил вместе с отцом, чтобы вся злоба доставалась парню, и о том, что его сестра от другого «хахаля», который, узнав о беременности, трусливо сбежал…

Никита ответил сразу за себя и Алину. Оба нарики со стажем. Большим стажем. А с кокса редко кто соскакивает навсегда. Они двоюродные брат с сестрой, предков посадили за дилерство, а дети прошли реабилитационный курс, так необходимый из-за «любви и заботы» родителей, которые несколько раз поприкалывались на тему «А что, если…», а малолетки, естессно, втянулись. Потом Ник с Алей по протекции отправились сюда, вроде как долечиваться и приводить мозги в порядок.

После всех этих подробностей очередь дошла до меня. Вика смотрела волком, типа: «Ты первый» — и пришлось.

В принципе, моё признание после всех их казалось сущим пустяком, но выговорить его, выдавить из нутра так же трудно, как сдвинуть многотонный грузовик. Я, как и Лера, не стал вдаваться в подробности, только отчеканил, что с детства гей и немного о том, что случилось в моём родном городке.

«Что, прям все?» — не поверила Аля.

«Угу, — угрюмо ответил я, чувствуя, как пальцы дрожат от внутреннего напряжения. — Мой лучший друг после такого выбросил куртку, до которой я дотронулся. Знаете, село, чем и был наш городок, — это как государство. Маленькое, но со своими законами и запретами. А гомосексуализм – один из строжайших. Он — табу. Дети берут пример со старших, а многие старшие не слишком отличаются от детей. Наверное, поэтому…»

Я знал, о чём они думали после моих слов. Нет, не о моём бывшем городке, а о тех месяцах, когда ушел Женя. Уверен, теперь всё представлялось в совершенно другом свете. То, что раньше казалось дружбой, приобретало более глубокий оттенок. Но я не видел отвращения на их лицах… только вот Ванька. Он нахмурился и о чём-то сосредоточенно размышлял.

«Ну, и плевать», — тогда подумал я, закусив губу.

Потеряю друга — значит, потеряю. У Вани, к сожалению, не было такого просвещенного брата, как у Тёмы.

Последней из нас была Вика. Она обречённо вздохнула, но начала рассказ:

«В отличие от вас, я детдомовская. Меня… не любили и не брали ни в одну компанию, поэтому переезжала из одного детского дома в другой. Все считали меня странной, свихнутой на своих картинах и готике девчонкой, я, в свою очередь, совершенно не желала идти на контакт. И за это время у меня началось нестандартное раздвоение личности. Мало кто об этом знает, только директор, личный психолог и вот теперь… вы».

Всё, больше мы не услышали от неё и слова, а вечер откровений подходил к концу. Ошарашенное, потерянное выражение было у всех без исключения, каждый думал о чём-то своём, переваривал тот ворох информации, что свалился на него сегодня, и неуверенно косился на остальных, пытаясь понять, не противно ли им находиться рядом с тем, кто, обнажив душу, показал своё мерзкое нутро.

К утру мы напились до беспамятства, а я, приведя себя в относительный порядок, направился к старику. За ответами.

У него как раз были гости, и не хоть бы кто, а сам директор.

«И тут нашли», — рассеянно проговорил тот, ставя чашку с кофе на стол.

«Думаю, это ко мне», — с усмешкой подал голос старик.

«К тебе, — согласился я. — Но теперь уже к директору».

Тот наигранно тяжко вздохнул: «Нигде от вас покоя нет, каждый год одно и то же. В этом хотел сбежать, так не получилось. Вов, останешься?»

«А как же, — фыркнул старик, — в конце концов, до конца следующего года он мой».

«Ага, раб», — закончил про себя я.

Нет, я не жалуюсь, наоборот, эта определённость обнадёживает. Обещанный год отработаю, а там уже или останусь, или своей дорожкой. Так. Стоп.

«Хах, так школа уже готова?»

«Конечно, — он весело ухмыляется, — мы закончили раньше времени».

Сперва я даже не понял, что тут не так, но интуиция подсказывала, что не всё чисто. И тогда до меня дошло.

«Старик, только врать не надо. Даже Ленин свои пятилетки так быстро не исполнил, а выполнить план, рассчитанный на пять лет, за три нереально».

И для закрепления эффекта повторил последнее слово по слогам.

А тут ещё Слава зашел в комнату, став неожиданной поддержкой:

«Расскажите ему. Он уже не пацан — поймёт».

И старик, бурча: «До чего умные дети пошли» — сдался. Именно тогда я узнал, что он хочет не построить новую школу, а восстановить старую школу-интернат, правда, немного изменив классификацию — она действительно будет спортивной. И требовался ему не просто мастер спорта, а надёжный и проверенный человек, способный понять и обучать трудных подростков. Я идеальная кандидатура: во-первых, такой же трудный подросток, во-вторых, обязан старику, что называется, «по уши», а в-третьих, против фактов не попрёшь, я действительно смог бы понять подростков, похожих на меня.

А насчёт академии… Да, туда принимали далеко не всех, кого попало. В «Синий» класс, конечно, детей тех самых богатых, которые были спонсорами и обеспечивали своё чадо всем, вплоть до личного водителя. Но «Зелёный»… Одного таланта мало. И знаний тоже. Естественно, при приёме они должны быть на уровне, но, помимо того, для поступления должна быть личная причина. Настолько личная, что о ней не знает почти никто. Моей причиной стал побег из-за «нестандартности мышления», как выразился директор. Он знал и обо всех остальных, не поленившись раскопать подноготную вплоть до причин пропусков уроков в первых классах.

Из-за этого мало принимали старших. Минимальный срок учёбы — три года (и я снова попал «в точку»). Проблемы мелких при нужном влиянии решаются намного легче, чем проблемы окончательно запутавшихся в себе старших. Те в любом случае или выпутаются, или запутаются настолько, что обратно не выйдут. Но это всё уже без участия академии — директор не любит рисковать, хотя и устроил всё так, чтобы ученики могли откосить от армии.

Подумав, что в жизни всё далеко не так просто, я попрощался, поблагодарив за ответы.

Дома меня ждали. Все в полном составе. Они знали, куда я ходил, и теперь пришлось рассказать всё до последнего. Это утро и дало нам то, чего не мог дать ни один день, ни один вечер, — доверие. Теперь мы доверяли друг другу как себе, чего уж там, когда все тайны раскрыты. Ещё вечером на лице каждого была робкая улыбка, теперь же — уверенная.

А Ваньке, как оказалось, никакой просвещенный брат и не нужен. Перед тем как попрощаться, он самым последним подошел ко мне и извинился. За плохие мысли.

Смешно, конечно, но он всегда был прямолинейным и искренним…

— Эй, чего столбом застыл? — Юльча раздраженно пнула кресло, на котором я сидел. — Вставай, мы уже приехали.

Вздохнув, я вылез, ну вот, только отвлёкся на посторонние мысли, как меня опять вырывают в реальность. Последний год я не участвовал в наших общих собраниях, но, кажется, подруга уже обзванивает всех, намереваясь устроить внеочередную гулянку. И плевать, что её платье стоит столько же, сколько одна из моих далеко не дешевых картин.