Начать жизнь заново (СИ)

Обдумывая это, я продолжал флиртовать с Виолеттой — отличницей, старшей меня на год. И когда шатен обернулся, меня всё-таки пробило на небольшую пакость - с улыбкой одними губами прошептал: «Будешь моим парнем?» — на что он только закатил глаза, отвернувшись. А я неожиданно для себя рассмеялся, находя этот жест очень даже милым. Да, этот Миша вообще забавная личность… и удары у него четкие.

Последующие наши отношения были довольно странные — он мне нравился, вот просто до безумия нравился. Нравились его глаза, нравились волосы, тело, жесты, голос, в общем, всё, что даже косвенно было с ним связано. Но, вместо того чтобы завоевать его доверие, дружбу, может, даже любовь, что-то внутри заставляло меня вести себя как идиот, постоянно насмехаться и раз за разом делать попытки вырвать Мишу из этого одинокого безразличия. Просто я знал, что так надо. Единственное, что меня бесило, — это сигареты. Нет, не скажу, чтобы я был против, но в таком количестве, по-моему, слишком. И если в первый раз я вырвал сигарету чисто ради издевательства (за что, кстати, и получил по зубам), то, когда стал его соседом, видя, сколько бычков каждый вечер появлялось в самодельной пепельнице, принялся за дело всерьёз. Да, первая отрицательная для меня черта в нём – это никотиновая зависимость. А вторая, и, кстати, последняя, — секреты. Сколько бы я ни спрашивал про его прошлую жизнь, родителей, друзей, всегда получал одно и то же: «Отвяжись уже, а!» И никто: ни Владимир Григорьевич, ни Слава, с которыми я познакомился, когда Нишовский заболел, ни кто-либо из нашего класса — ничего об этом не знал.

И всё-таки, ладно, признаюсь, сначала для меня это было просто игрой. Мишка — жертва, я — охотник. Хотя переселение из дома и вправду вышло случайным… почти случайным. Захотелось сменить обстановку, пожить с кем-нибудь, желательно с каким-нибудь симпатичным мальчиком. Подобрать мне домик с такими критериями я попросил одну знакомую. Она та ещё перфекционистка и трудоголик.

Даже не помню, в какой момент я влюбился в этого противоречивого мальчишку, по-другому Мишку не назвать — временами хмурый, молчаливый, а уже через секунду в глазах такие мягкость и страсть, что хочется плавиться под этим взглядом, никогда не отпуская из своих объятий.

Я снова попробовал разузнать о его прошлом, но уже с большей настойчивостью, даже Калошина спросил. Но он, против обычного, не смерил меня презрительным холодным взглядом, а задумался, под конец признавшись, что и сам толком ничего не знает, так только - Миша переехал где-то в начале лета в дедов дом. Ни про родственников, ни про какие-то события до этого никто не знал, что было по меньшей мере странно. Может, я эгоист и собственник, но терпеть не могу тайны, поэтому сам пытался их узнать, нарываясь на совершенно разную реакцию.

То, что было в первый раз, испугало меня до кончиков пальцев — он просто впал в какую-то прострацию. В такую же впадала мать после самых сильных её истерик. Хотя тут я сам виноват — видел же, он почти готов сорваться, будучи на грани равновесия. Отчасти мне это даже льстило — вроде бы только я смог добиться такого эффекта. Идиотом был ещё каким, поэтому и вёл себя как мразь распоследняя, не понимая, что творится в душе соседа на самом деле.

Последним шагом было то, что я выдохнул в его губы сигаретный дым. После этого он осел на пол и посмотрел на меня такими пустыми глазами, что я испугался. Его шепот походил на слова безумца, если бы был лишен смысла. Миша хотел остаться один. Но зачем? Из-за чего? Узнать мне так и не удалось.

Не понимаю, почему после того он меня вообще не выгнал к чертовой матери. Но именно благодаря тому, что не выгнал, я начал постепенно подбираться к нему, раз за разом переходя новые границы.

До сих пор помню это его: «Я боюсь, Жень. Я серьёзно боюсь». Он ведь не о сексе говорил, если бы о нём, я бы даже проверил, Мишка ли это на самом деле.

Тогда я сходил по нему с ума… Кому я вру, и сейчас схожу, только всё кончено. Вот так глупо и просто. Всего лишь одной фразой: «Да ладно тебе, ещё свидимся».

Дурак! Я бы ради него бросил всё! И этот чертов футбол с его чертовыми перспективами уехать в Америку и уже там стать, мать его, суперзвездой. Нужно ли мне это, когда рядом Он?

Ключ тебе верну,

И двери не открыться

Мне в свою страну.

Ты знаешь, я пришел проститься.

Это только дым,

И в нем нам не укрыться.

Пачка на двоих,

И по вискам стучит, проститься.

Солнце, отпусти меня.*

— Молодой человек, Вам плохо? — вырвал меня из воспоминаний чей-то голос.

— Что? — я поднял голову, фокусируя взгляд на женщине.

— Ох, Вы просто так сидите, будто Вам плохо, — она покачала головой, после указывая на автобус. — Вот, глядите, последний сейчас поедет, и всё тогда — ждите ещё час.

Да, мне плохо, чертовски плохо без Него. Какой идиот сказал, что эмоциональная боль длится не больше двенадцати минут? Как я буду без Него? Без Мишки с его тёплым, согревающим присутствием? Без его мягкой, иногда смущённой улыбки, его рук, последнее время всё чаще выпачканных краской, его глаз и их прямого, честного выражения? Без его дома, ставшего уже почти моим? Без его псин, которых я, как и Он, давно стал различать? Без слова «нас», означающего, что я теперь не сам, не один? Как мне быть без Его слов, помогающих понять, где правда, а где ложь? Он ведь никогда мне не солжет, не сможет, да и не станет. Может промолчать, не договорить, но солгать — никогда…

Ну ладно, пока,

Мне в облака.

Я знаю о том,

Что будет потом.

После дождя, я.*

— Пусть едет, мне всё равно, — безэмоционально отозвался я, снова погружаясь в воспоминания.

Когда я первый раз увидел, как он рисует, то застыл, как вкопанный.

«С таким выражением не рисуют, с таким выражением занимаются сексом», — тогда подумалось мне.

Слишком эротично, слишком откровенно, слишком чувственно и явно не предназначено для чужих глаз. Моих в том числе.

И это действительно выглядело невероятно красиво. Его глаза были затуманены и мечтательно прикрыты, будто смотря сквозь холст. Губы покраснели из-за покусываний, а вторая, свободная, рука придерживала холст, при этом в пальцах зажимая сигарету, которой парень время от времени затягивался, выпуская дым вверх.

Иногда он машинальным движением засовывал карандаш за ухо, беря вместо него ластик.

Щенки уже тогда забежали в комнату, пытаясь забраться то ли на кровать, то ли под неё, но Он их не замечал. Как и меня, чему я очень обрадовался.

За всё пребывание в его доме мне только два раза удалось увидеть, как он рисует. Первый — тогда, а второй вчера вечером, перед тем, как я ушел, трусливо оставив коротенькую записку. Хах, уверен, он даже вздохнул с облегчением, что я уехал, теперь ведь никто не будет его троллить.

Ведь я правда постоянно напрягал Мишку, а помог всего раз — когда к нему «прилипла» Юля. В принципе, ничего бы особенного и не случилось, но всё равно я с трудом сохранил невозмутимое выражение, прежде чем вспомнил, что, в отличие от меня, мой сосед полный гей и на девушек у него не встаёт. Тогда я принял удар на себя, отцепив девчонку и затянув её в поцелуй. Мне всегда говорили, что целуюсь я классно, и вот теперь это пригодилось, так как та сразу же переключилась с него на меня. Мишка сразу же поспешил сбежать, провожаемый моим насмешливым взглядом, в котором всё-таки проскользнуло облегчение.

После я ограничился только поцелуями, так как прекрасно знал и её братьев, и отца, от которых мне бы нехило попало. В прошлом мы часто пересекались, когда я впервые увидел их в нашем с Нишовским доме, ну очень удивился, еле заставив близнеца замолчать, оттащив его во двор. Там мы и договорились, что мой одноклассник ничего не узнает. Не понимаю, почему, но вместо ехидного ответа близнец только серьёзно кивнул, пообещав, что ни он, ни другие и словом не обмолвятся…

Алою водой

На кухне не напиться.

Я дышал тобой,

Но, знаешь, нам пора проститься.