Паучий престол I (СИ)

Что-то липкое, словно предупреждающее предчувствие, шевельнулось внутри, своими мерзкими щупальцами опутывая бешено колотящееся сердце, вынуждая его биться в ещё более рваном и нестабильном ритме. Может, в погоне за собственными прихотями он копнул слишком глубоко, добравшись до сердцевины отчаяния, которое наполняло каждое последующее слово Кушины? Может, его эгоизм и амбиции, и правда, мешали ему стать тем сыном, о котором мечтали его родители? Но откуда это все? Кто воспитал в нем эти неуместные качества, если он всегда брал пример с брата, который был безупречным Учиха? И как, черт подери, все это было связано с Намикадзе? Мерзкие щупальца внутри шевельнулись, словно потешаясь и измываясь над его беспомощностью, а Саске лишь крепче сжал кулаки, приготовившись не только услышать правду, но и разделить её с Узумаки Кушиной в равных порциях.

- Гроза была страшной, - и снова взор женщины стал отстраненным, словно она окунулась в тот день, который искромсал её жизнь. – Молнии били о землю, а гром грохотал так, что дребезжали стекла и звенело в ушах. Дождь хлестал, полностью скрывая видимость, а ветер с кореньями выворачивал деревья, но у нас с Минато не было выбора, - Кушина вздохнула, тяжело и надрывно, переступая себя и свою боль, рана от которой уже никогда не заживет. – С моим состоянием здоровья я не могла рожать дома, да и условия были не те: ни света, ни горячей воды, ни телефонной связи, - поэтому Минато принял отчаянное решение двинуться в бурю, надеясь на то, что бог не оставит нас. Но оставил, Саске, - подросток вздрогнул, когда взгляд остекленевших глаз устремился точно на него, будто женщина по его лицу читала воспоминания из своего прошлого, и от этого по телу ползли мурашки, вынуждая задыхаться во тьме и холоде, из-за которого, казалось, изо рта шел пар. – Бог оставил нас с Минато и забрал нашего сына.

- Простите, я не хотел… – пролепетал Саске, даже не пытаясь себе представить состояние матери, потерявшей ребёнка, но от того, что он услышал после, у подростка волосы стали дыбом, а вместо крови в венах запульсировали жгучие клубки страха.

- Мы сами виноваты, - отвернувшись, на грани слышимости ответила Кушина. – У нас с Минато был выбор: либо я, либо наш не рожденный сын, - и мы выбрали меня. Господи, как же это тяжело, - женщина прикрыла лицо руками, её плечи дрогнули, и Саске даже было приподнялся, чтобы подойти, обнять, утешить, пусть он до сих пор не знал, как себя вести. Но ведь примерно так же делают люди, когда хотят кого-то поддержать?

- После мы с Минато изо дня в день сожалели о столь опрометчивом поступке, потому что, как бы там ни было, а мы не должны были опускать руки, а всеми силами бороться за нашего ребёнка. Я не знаю, что двигало нами обоими в тот момент, что мы оба приняли одинаковое решение, - Кушина, немного успокоившись, чинно положила руки на колени и даже больше не смотрела на него, уставившись на собственные пальцы, которыми она до побелевших костяшек вцепилась в подол платья, - но время, действительно, лекарь, и оно залечило наши раны, оставив глубокие шрамы вечной памяти о том, кого мы так и не смогли подержать на руках. Мы думали, - может, Саске и показалось, но это была слегка безумная улыбка, словно женщина и осознавала происходящее, но при этом с головой окунулась в фатум предопределенности, - что останемся безнаказанны за убийство.

Она немного помолчала, словно к чему-то прислушивалась, и Саске молчал вместе с ней, давая женщине, которая будто чувствовала, что её собеседник каждое слово и эмоцию пропускает сквозь себя, более того, позволяет им осесть у себя на душе, время собраться с мыслями и мужеством, чтобы продолжить нелегкий разговор, для них обоих. Саске не хотел так. Он даже подумать не мог, что ему придется столкнуться с настолько жизненными реалиями, но они были таковы, и с ними нужно было смириться и принять их, потому что его любовь к Наруто была настоящей, а настоящая любовь – это не только безмятежность и радость. Любовь – это умение разделить с возлюбленным каждый миг его жизни, в том числе и такой, болезненный и, откровенно говоря, пугающий.

- Наруто было одиннадцать, - наконец, продолжила Кушина, но, говоря о сыне, её лицо так и не просветлело, а, наоборот, на нем отчетливо проступила сеточка до этого едва заметных морщин, словно печать разъедающей её сердце боли, - и мы с Минато гордились тем, что у нас растет такой смышленый и жизнерадостный сын. Наруто стал нашей отдушиной, за которой мы прятали свою боль. Мы с мужем пытались любить Наруто за двоих, и были за это наказаны, - тяжелый вздох, а после поток просто ужасающих слов, которые для Саске были хуже приговора на мученическую смерть.

- Сперва мы все воспринимали как игру, - с горькой усмешкой продолжала женщина, - ведь многие дети придумывают себе друзей, о чем-то фантазируют, бояться темных чуланов и шкафных монстров, поэтому и не придали значения тому, что Наруто изменился. Знаешь, Саске, - Кушина повернулась к нему, положив руки на стол, и посмотрела, уже не скрываясь, влажными, но все равно так и не пролившими слез глазами, - Наруто так ждал появления братика, что, когда я вернулась из больницы одна, он продолжал твердить, что братик родился. После он стал убеждать нас в том, что играет с неким мальчиком, очень добрым, но слегка задиристым, после, что упал с дерева потому, что его невидимый друг его толкнул, что разрисовал краской школьные ворота потому, что его новому другу это показалось забавным, и прочее, прочее, прочее, на что толкал его этот невидимый некто.

- Для переходного возраста вроде как было рановато, да и не был Наруто никогда столь непослушным и хамоватым. А ведь он, действительно, начал дерзить, - со вздохом продолжила женщина, и Саске заметил, с какой силой она сцепила пальцы в замок только бы не выдать, что у неё трясутся руки, - стал просто неуправляемым, дрался с другими детьми, не слушался ни учителей, ни нас, порой, вытворял такое, что больше походило не на шалость, а едва ли не на преступление. Мы с Минато пытались с ним поговорить, но Наруто все сваливал на своего невидимого друга, мол, это он его заставляет, подначивает, говорит, что, кроме него, его никто не любит и не понимает, что все вокруг считают его монстром и уродом, даже мы, родители, так считаем. А ведь, и правда, - Узумаки удрученно покачала головой, - его так и называли, монстром и уродом, - Кушина резко вскинула голову, - малолетним демоном, - Саске вздрогнул, как от хлесткой пощечины, но заставил себя слушать дальше, хотя, казалось, это было выше его моральных сил. Хотелось все забыть, обратить время вспять и даже не вспоминать о том, что он, ухватившись за осколок истины, вывернул нутро столь зловещей подноготной. Но отступать было поздно. И некуда. Оставалось только смириться и приложить все усилия для того, чтобы понять.

- После очередной выходки, когда домой Наруто привели полицейские, я настолько вспылила, что потребовала забыть об этом друге. Я кричала на него и вымогала отречься от того, кто толкает его на путь злоумышленника, наседая и напирая, считая, что таким психологическим приемом я смогу убедить его в том, что этот некто ушел и больше не вернется. Но Наруто упрямо стоял на своем, и я… – женщина запнулась, внутренняя боль исходила от неё волнами, задевая его, Саске, которому только и оставалось, что приготовиться к чему-то, к чему подготовиться просто невозможно. – Я впервые ударила сына, вцепилась в ворот его одежды, пытаясь вытряхнуть из него все эти дурацкие фантазии о мнимом друге, на что он просто отцепил от себя мои руки и так серьезно, по-взрослому, ответил, что… - и снова тень этой улыбки, безнадежной и надеющейся в одночасье, настолько неестественной, что мороз забрался под кожу, до кромешного ужаса холодя кровь, - что он не может отказаться от него, потому что его братику, Кураме, будет больно, ведь его снова оставят совсем одного.

До этого бешено колотящееся сердце замерло, пропуская удар за ударом, словно отказываясь перекачивать эту горечь и боль, которая мешалась с его кровью. Как бы неуместно сейчас это не звучало, но Саске вдруг понял Ходзуки, который никогда не рассказывал о том, что с ним произошло. Да, подобное больно вспоминать. Такие воспоминания никогда не стираются и не замещаются новыми. Они назидают, порой, словно змеи, выползая на поверхность и ввергая в пучину прошлого. А прошлое никогда не отпускает. Оно преследует, живет вместе с человеком, словно вторая тень, и цепко держит замок из пальцев-воспоминаний вокруг шеи, чтобы периодически сжиматься на ней, не позволяя забыть. Так было и с Узумаки Кушиной. Так было с Минато Намикадзе. Так было с Наруто.