Suavium de sanguis (СИ)

Он ожидал, что Дэмис сейчас запротестует, вскочит с кресла или решительно отстранит его от себя, но некромант даже не пошевелился и не открыл глаз, словно уснул. И Дэми осмелел: он осторожно заскользил губами вдоль его шеи к манящей ямочке у ее основания, едва касаясь легкими поцелуями разлета обманчиво хрупких ключиц, и тем же временем расстегивал несколько верхних пуговиц его рубашки, постепенно возбуждаясь все больше от такой очевидной покорности Дэмиса. Ведь он не возражал… И сердце ускоряло свой ритм, дыхание сбивалось, руки начинали дрожать, рот наполнялся слюной от близости ароматной кожи, биение пульса в ушах оглушало… Дэмиэн старался не торопиться, но ничего не мог с собой поделать, и третья пуговица, которую он лихорадочно пытался вытащить из петли, застряла там. Но когда она уже начала поддаваться, Дэмис резко перехватил его за запястье, но не повернул головы и так и не открыл глаз.

— Если ты сейчас продолжишь, то можешь пожалеть, — предостерегающим тоном тихо прошептал он, глядя сквозь совсем чуть-чуть приподнятые ресницы на потрескивающее пламя, что плясало в камине, жадно облизывая поленья.

— Я никогда не пожалею, — возразил Дэми, соскальзывая с подлокотника на его колени, и решительно взял лицо некроманта в свои ладони.

— Ты не понимаешь, чего хочешь, — Дэмис приподнял ресницы, все еще не глядя на него, и приложил свою ладонь поверх его, поглаживая тонкие теплые пальцы.

— Я хочу тебя согреть, — настойчиво произнес юноша, проводя кончиками пальцев по его губам. — Ты такой холодный.

— Дэми, у меня нет сил, — устало произнес вампир, открывая глаза. И наконец-то Дэми увидел, что в них тьма смешивается с кровью: зрачок и радужка налились насыщенно алым, все остальное же оставалось черным. Жгучий цвет бургунди растворялся в бархатной ночи — голод сливался с желанием.

Дэмиэн задохнулся от восторга, волнения и страха, сердце застучало где-то в горле, и он понял, что наступил тот самый момент, которого он так долго ждал, и если он сейчас упустит свой шанс, то никогда уже не получит другого.

— Я хочу тебя сейчас, Дэмис, — сказал он чуть хрипло. — И потом. И вечно. Подари мне свой поцелуй крови.

— Сначала ты должен кое-что узнать.

— Узнать что? — спросил Дэмиэн, наклоняясь к нему близко-близко и ощущая на своих губах его холодное дыхание.

Дэмис не ответил, впившись взглядом в его глаза, и он вдруг ощутил, что его гипнотизируют, и он падает… Падает куда-то во тьму чужих воспоминаний, растворяясь в чужом я.

Вечная глухая злоба, недовольство собой, постоянное равнодушие ко всему и всем, и самое главное, к себе самому и своему будущему вдруг охватили его, завладевая всем его существом. Лишь тогда вдруг освежал черную душу прохладным порывом долгожданного ветра всплеск интереса, когда он чуял след. Азарт погони горячил кровь, выцарапывая из плена вечного холодного безразличия ко всему окружающему, когда он чуял жертву. И как бы ни была уверена в исходе этого противостояния его добыча, он знал, что рано или поздно найдет ее и убьет. Лишь краткий миг единения со смертью, когда он выпьет ее жизненные силы, впиваясь в трепещущее горло своего собрата, приносил ему мимолетную радость в этой длинной и бессмысленной жизни.

Как он докатился до такого? В его душе царила та же самая бездна, отражение которой можно было увидеть в его глазах. Она очаровывала тех, кто осмеливался смотреть ему в глаза, но затягивала и его самого туда, откуда возврата нет. Он знал, что умирать не больно, но уйти в забвение, как делали многие вампиры, он не мог и не хотел, не желая такого жалкого конца. Единственный, но самый могущественный соперник, которого невозможно было победить ни одному вампиру, да и балансиру в общем, — это вечность.

Но он пока не хотел ей сдаваться. И что его держало, он не знал. Может быть, ему было жалко, что за всю его длинную жизнь у него не накопилось даже парочки счастливых воспоминаний. Уже четыре века он служил своему единственному господину — Владыке. Снискал себе уважение и даже восхищение, а еще страх и злобу окружающих — не только вампиров, но и многих других балансиров, которых устранял по приказу Владыки. Но никакого удовлетворения собой не испытывал. Он понимал, что такова его участь. Некроманты — мастера смерти, те, кто являются ее проводниками в этот мир. Дроу ценят и дорожат этой честью, а он не мог, потому что не был дроу. Возможно, поэтому и страдал так. А может, и нет. В любом случае бездна пожирала его изнутри, неудовлетворенность собой снедала его год за годом, бессмысленность его бытия…

Когда это началось? Он не мог уже вспомнить. Наверное, на сорок четвертом году его жизни, когда он убил собственную супругу. А затем и детей. Осознанно ли? Да, осознанно, потому что такие, как он, не заслуживают иной участи. Некроманты редко появлялись среди балансиров. Но если уж угораздило кого-либо родиться таким… то он становился опасным изгоем. Дар смерти неуправляем и требует жертв. Каждую секунду, каждую минуту, каждый час твоей жизни. Не всякий может вынести эту ношу. Сначала его семья. Потом люди. Сотни, тысячи. Он вырезал их, как овец. Да, Каэлин был недалек от истины. И каждая жертва помогала ему оттачивать талант убийства, в котором он давно уже превзошел даже дроу. Мучила ли его совесть? Только после первой сотни. А потом неизбежно настигло ледяное, замораживающее душу безразличие. Предсмертный крик совести он слышал в 1756 году, когда один уничтожил целую семью, в которой было пятеро детей разных возрастов. Не считая родителей, конечно.

Но бездна внутри него продолжала требовать своих жертв. И людей убивать стало неинтересно. Когда новый Владыка начал стягивать под свои знамена кланы, он пришел к нему сам, зная, что грядущий лидер пойдет по кровавым трупам, чтобы достичь невиданных высот, а потом сделает все, чтобы остаться на своем троне. И по приказу Каэлина, во имя Владыки он убивал и убивал с наслаждением. Людей, балансиров… Вампиров. Сначала просто убивал, а потом стал осушать. Единожды попробовав кровь своего собрата и с удивлением обнаружив, что она намного слаще, чем людская, что дольше поддерживает силы, что на больший промежуток времени заставляет утихнуть голос Смерти, он уже не сумел остановиться. Да и не желал.

Он медленно сходил с ума, и в какой-то момент даже решил, что это приятно. В убийстве он нашел свое забвение, ибо был он некромант. И бесчисленные смерти его жертв растворились в омуте его памяти, а бездна внутри, разверстая свою пасть, требовала еще и еще, снова и снова…

Чудовище — даже по меркам вампиров. По любым меркам.

Тяжело дыша и мелко вздрагивая, Дэмиэн очнулся от чужих воспоминаний, мыслей, ощущений. Облизнув пересохшие губы, он отвел взгляд от бездонной пропасти в равнодушных черных глазах и осторожно прижался к груди старшего вампира. Его тело чуть подрагивало, потому что за несколько минут пережить почти пять веков, растворившись в чужой личности, было слишком даже для полукровки. Он чувствовал, что безумие некроманта отчасти по капельке просочилось и в него самого.

Дэмис обнял его за талию. Он молчал, не вчитываясь в хаос мыслей, что творился в голове юного вампира.

— Ты не убьешь меня, — хрипло сказал Дэми. — Никогда. Я не верю.

— Я едва держу себя в руках.

— Если бы это было так, отец никогда бы не приставил тебя ко мне.

— Каэлин никогда не знал, что творится у меня в душе.

— Он доверяет тебе и знает тебя.

— Ты пытаешься убедить меня или себя? — насмешливо спросил Дэмис.

— Тебя! Я пытаюсь убедить тебя, черт возьми! Я верю, что, как бы сильно ты ни хотел убивать, ты никогда этого не сделаешь со мной.

— Я желаю. А мое желание неразделимо с жаждой убийства, — покачал головой он. — В смерти есть своя красота.

— Скажи мне… — Дэми поднял голову, заглядывая ему в глаза. — Ты бы хотел, чтобы мое сердце перестало биться? Чтобы я превратился в бледный труп? А знаешь, я думаю, я не сгорю, как другие вампиры. Я, наверное, буду разлагаться, как люди. Медленно, долго. Плоть будет тлеть на моих костях, гнить, пока не исчезнет совсем. Наверное, это красиво, правда?