Blackbird (ЛП)

— Зачем мне это показывать, сэр? — в итоге спросил он.

— Мы уже достаточно долго тянули с Сеулом. Я знаю, что Вам еще далеко до свободного владения корейским, но из Бьюли Вы предоставили прекрасный отчет, и на самом деле больше нет никакого смысла терять время дальше. Нам нужно, чтобы Вы поехали на Дальний Восток защищать британские интересы, — Пикаванс наклонился вперед, упираясь ладонями в стол. — Война в Корее означает приближение первого мирового ядерного конфликта. Никто не знает, насколько разрушительны бомбы СССР или каково их количество, но зато мы знаем то, чего не знал Гитлер: русские могут быть искалечены и истощены голодом и холодом, но они все равно будут биться, как дикие звери. Американцы не смогут просто так сбросить бомбу на Москву и заставить их ползать на коленях, в отличие от… ну, Вы поняли, — он неловко прочистил горло. — Сигарету, Кацуки?

Юри вежливо проигнорировал завершение рассуждений Пикаванса и принял сигарету и огонек. Перевернув американское письмо, он обнаружил сообщение для него лично. Оно было путаным и избыточно нахваливало последние пять лет его службы, но четко выделяло необходимость его присутствия в Сеуле. В конце листа стояла подпись, представляющая из себя одинокую букву «С» зелеными чернилами.

— Уверен, Вы захотите похвастаться своими первыми зелеными чернилами, но не размахивайте этой бумажкой перед всеми подряд, — предупредил Пикаванс. — Шеф обычно не ставит подписи к описанию миссий для офицеров, так что это только доказывает всю серьезность ситуации.

— Я… я один поеду в Корею, сэр? У меня не будет сотрудников?

— Наша деятельность там учреждена, и у Вас будут кое-какие сотрудники в генеральном консульстве, конечно же. Но как только Вы возьметесь за дело, других офицеров рядом с Вами не будет. Если, конечно, у Вас не найдется еще кого-нибудь из Оксфорда с подходящим прошлым и семейной ситуацией, кто мог бы хорошо затеряться в сеульской толпе.

Подавив вздох, Юри осел. Следовало ожидать всего этого. Хотя Юри носил японскую фамилию и все остальное в нем было не менее японским, а Минако была не самым ближайшим родственником, именно через покровительство Минако и Челестино он как-то влился в семью Чолмондели, приняв облик мелкого дворянина — а эта личина могла скрыть любое количество грехов и автоматически навлекала на него обязательства и перед монархом, и перед империей. И его руководители, естественно, воображали, что он не будет выглядеть режущим глаз японцем в Корее, если в их представлениях он уже вписался в какую-то древнюю английскую семью.

Зажав сигарету между губами, он переключил внимание на оставшиеся документы в папке: немного информации о Вивиане Хольте, новом генеральном консуле в Корее, немного шпионских отчетов о деятельности советских и китайских разведчиков в стране, а также детали про корейских информаторов с фотографиями. Пикаванс снова прочистил горло, пока Юри читал сводку о неком майоре Ли, на лице которого застыла скука.

— Я сразу вижу, когда человек теряет уверенность в себе, Кацуки. Если это может послужить утешением, то Ваше назначение долго не продлится, я думаю. Хольт… в общем, он сложный человек, но он не идиот. Он эвакуирует английских дипломатов, если… когда объявят войну.

На мгновение Юри задумался, и уже не в первый раз: могло ли это оказаться скрытым благом? Если он уедет на другой конец мира, когда Виктор перейдет на их сторону, тогда связь между ними не будет столь очевидной и Юри избежит подозрений как в плане совершения якобы преступления «грубой непристойности», так и в плане якшания с вражеским шпионом, что было бы куда серьезнее. В любом случае, они не смогут жить вместе какое-то время. Но существовало отличие между той жизнью, которую они вели в Берлине, прячась и крайне редко видя друг друга, и жизнью, подобной той, которой они жили в разлуке. Никакая дипломатическая защита не могла гарантировать того, что Юри вернется домой в целости и сохранности, и если Советский Союз окажется настолько же склонными к воздушным налетам на гражданское население, как нацисты…

Если Лондону суждено погибнуть во взрыве ядерной бомбы, он хотел бы быть рядом с Виктором в этот миг, хотел бы прижимать его крепко тогда, когда после нескольких лет хрупкого затишья снова раздадутся звуки сирен воздушной тревоги. В Берлине, сидя в парках и облезлых комнатах отелей, они смогли изменить курс войны, изменить саму историю, но когда течение истории перестало им поддаваться, все равно можно было бы держаться друг за друга.

Пикаванс продолжал говорить, как будто внутри Юри не разворачивался кризис его существования.

— В зависимости от наших метеорологических находок от президента Трумэна скорее всего будет официальное заявление касательно советской бомбы до конца сентября. Мы бы хотели, чтобы Вы были на месте в Сеуле до этого, так что уладьте все свои дела в ближайшие несколько дней, а затем летите числа пятнадцатого. У Вас будет краткая остановка в Дели, чтобы выполнить небольшую миссию и там, Мэдж занесет Вам план. Мы снова поговорим об этом в понедельник, — он улыбнулся и подмигнул. — Какое у Вас там было кодовое имя, Кацуки? Похоже, Черному Дрозду снова пришло время расправить крылышки и полетать во имя империи.

«Какой такой чертовой империи?!» — хотел заорать Юри. Он встал, затушил сигарету о дно пепельницы и пожал руку Пикавансу, прежде чем вернуться в свой кабинет, захватив папку со штампом «Совершенно секретно». Надо было найти способы выскользнуть из этого.

***

Встреча с Юри на ланч в Вестминистере повлекла за собой долгую и утомительную прогулку назад в Луишем, чтобы отработать занятие в пятницу вечером, но это всегда стоило того и значительно облегчало ожидание Поповича, в ином случае Виктор уже отправился бы домой готовить ужин.

Начало слегка накрапывать, и Виктор зажег сигарету, ища убежище от дождя под сводами Саутваркского собора. Попович всегда почему-то предпочитал встречаться у церквей и там же сбрасывал информацию. Может, дело в фамилии.

Виктор узнал его шаги, поэтому не стал оборачиваться, но когда тот тепло и по-братски обнял его вместо обычных громких приветствий, Виктор обронил от удивления сигарету.

— Я так рад тебя видеть, товарищ! — воскликнул Попович, отступая на шаг, но не отпуская его плеч. — Я только что из посольства, и у меня потрясающие новости. Но, если можно, не здесь. Давай пройдемся.

Продолжая держать Виктора за локоть, он вывел его на главную дорогу, и они пошли по направлению к мосту. Что могло так взбудоражить его? Виктор никогда не считал его особо вдумчивым; может, Попович узнал о беременности жены или что-то в этом роде. Больше ничего «потрясающего» в голову не приходило. Но чем Попович занимался в посольстве? Ведь вся суть роли Виктора заключалась в том, чтобы скрывать связь между делами посла и их разведчиками.

Они шагали по усыпанной гравием дорожке, пролегающей вдоль берега реки и ныряющей под мост. Стоило остановиться во мраке под ним, как Попович снова обнял его и заговорил по-русски:

— Я так рад, что имею честь сообщить тебе об этом, Алеша. Мы сделали это! Это великий триумф социализма! Чуть больше недели назад мы испытали нашу первую ядерную бомбу!

Слова вошли в голову Виктора, как пули в патоку, и их раскаленная скорость упала до болезненно медленного увязания. Попович все еще обнимал его — такими темпами Виктор скоро задался бы вопросом о его намерениях — пока над их головами транспорт грохотал по мосту. Ничего не изменилось. И при этом изменилось все, и никто не заметил.

— Разве это не здорово, товарищ? — спросил он. Прежде чем Виктор обратил внимание на наплыв сарказма в его тоне, Попович заменил объятие прикосновением холодного дула пистолета к его ребрам. Сердце Виктора замерло на мгновение и вновь неровно забилось тревожной сиреной.

— Твою мать, что ты творишь, Крестник? — грубо бросил он, пытаясь звучать более властно, чем ощущал себя внутри. В темноте сверкали лишь блики на презрительной усмешке Поповича.