Oblivion (СИ)

Что в моде Ньют не разбирается, было очевидно; по хорошему, менять нужно было все, от прически до ботинок - живое воображение с радостью рисовало Персивалю Ньюта, стригущегося “просто чуть-чуть покороче” и одежду покупающего “давайте, что есть, нет времени шить на заказ”. Но Персиваль, даже будь у него такая возможность, менять бы в нем ничего не стал - даже в этом было свое странное, теплое очарование.

Ньют словно был полностью увлечен чем-то другим, может, своими путешествиями или тем, ради чего они совершались, а Грейвсу неожиданно было позволено оказаться совсем близко, прикоснуться к тому, что обычно людям недоступно.

- А почему ты решил, что они мои? - спрашивает Ньют, отпив еще немного вина и отставляя бокал в сторону. К своему Персиваль даже не притронулся - не любил сладкие напитки.

- Красивые руки в красивых перчатках, - Персиваль пожимает плечами, совершенно не собираясь признавать, что просто пошутил. Смущение на лице Ньюта этого стоит. - И цвет твой.

Ньют тихо сглатывает, прикрывая заблестевшие как-то по-новому глаза ресницами.

- Хочешь… чтобы я примерил?

Теперь очередь Персиваля успокаивать заколотившееся сердце и находить в себе силы, чтобы кивнуть. Это немного - намного - больше, чем он мог ожидать от сегодняшнего вечера в целом и от Ньюта, краснеющего почти по любому поводу, в частности.

- Рубашку придется снять, - Персиваль возвращает себе контроль над ситуацией, чувствуя, как Ньют без этой опоры начинает теряться. - Садись.

Ньют послушно садится на стол, немного разводя бедра, давая Грейвсу вклиниться между его ног, подходя почти вплотную. Персиваль слышит, как тяжелое, сбитое дыхание Ньюта мешается с его собственным, пока он расстегивает пуговицы на белой рубашке, выдергивая её из брюк, и, не удержавшись, опускает ладони на нижние дуги ребер, наклоняясь ближе, и почти касаясь губами искусно очерченых ключиц. Останавливается, сдерживается, напоминая себе о затеянной игре и понимая, что остановиться, отступив, будет слишком сложно.

Ньют напряженно вздыхает, когда Персиваль отстраняется, чтобы расстегнуть манжеты, и неторопливо поводит плечами, помогая снять рубашку.

- Примерь, - Грейвс коротко кивает на перчатки, кончиками пальцев касаясь напряженных бедер и скользя взглядом по изгибу шеи, по гладкой безволосой груди к плоскому животу, оценивая изящество немного грубоватых линий.

Ньют, кажется, не дышит даже, натягивая перчатки на руки - делает это неловко, словно ни разу не наблюдал за подружкой, собирающейся на танцы или в ресторан.

Персиваль помогает ему, разглаживая блестящую ткань, а со второй перчаткой ему и вовсе приходится справляться самому - Ньют с непривычки проскальзывает пальцами даже по собственным рукам, а уж вторую перчатку и вовсе не может ухватить.

- Я же говорил, что это твой цвет, - удовлетворенно кивает Персиваль, оглядывая Ньюта. Он, наверное, чувствует себя немного глупо, но это проходит, стоит ему взглянуть на Персиваля, потому что Грейвс им любуется - неприкрыто и откровенно, вылизывая взглядом обнаженный торс и закованные в тонкий шелк руки.

Ньют, после секундного замешательства, укладывает ладони Персивалю на плечи. Немного сдвигает к шее и, подцепив пальцами пиджак, тянет его прочь. Персиваль помогает ему. Скидывает пиджак, вслед расстегивает жилет, пока руки Ньюта, едва касаясь шеи, снова скользят по груди, скорее дразня, чем лаская.

Развязывает галстук под взглядом потемневших от возбуждения глаз. Быстро и в полной тишине расправляется с пуговицами своей рубашки, в общую неопрятную кучу одежды, свалившейся на пол, отбрасывая запонки, пока Ньют с поистине исследовательским интересом проводит пальцами в плену шелковой ткани по своей шее. Потом по груди - пара коротких, ласкающих движений. Потом перекладывает ладони Персивалю на шею и тянет его, чуть задохнувшегося от ощущений, к себе, податливо раскрывая мягкие губы для поцелуя, и мгновенно отдавая аврору инициативу.

Иногда - очень редко - бывает легко забыться рядом с другим человеком. Погрузиться в него, раствориться. Отдаться - не телом, а по иному, словно душой, хотя Персиваль довольно скептически относился к этому понятию. Но Ньют прикосновениями рук стирает все мысли, все заботы, остается только он - по-мужски изящный, по-странному красивый, по-детски наивный. Немного неопытный, но подстраивающийся легко, будто создан для этого вечера и этой ночи.

Стоит больших усилий отойти от него на шаг, чтобы неторопливо расстегнуть ремень и стащить с его ног брюки.

Шаг обратно - Ньют тянет его к себе, прижимаясь телом к телу, скользя ладонями по спине. Тихо постанывает в поцелуй, сильнее стискивая Персиваля коленями, когда тот плавно толкается навстречу, дразня себя, дразня его, раскрытого, откровенного и чувственного.

Остатки одежды - на пол, по пути к широкой кровати. Ньют приподнимается на локтях и не мигая следит за Персивалем, точно словно кот. Зеленоглазый, гибкий.

Грейвс гладит острые коленки, опускаясь на кровать между раздвинутых бедер и, наклоняясь над Ньютом, направляет его руку к члену, негромко застонав в тонкую шею, когда шелк скользит по твердому стволу, когда длинные пальцы смыкаются на возбужденной плоти, двигаясь размеренно и плавно, пока Персиваль ласкает рот Ньюта и выглаживает изгибы тела, доводя его до изнеможения, заставляя задыхаться, дрожать от прикосновений, выгибаться навстречу и тихо, чувственно стонать.

Поцелуи - россыпью по плечам, вслед за веснушками, золотистыми, светлыми и едва заметными на молочной коже; по груди, мимо маленьких покрасневших сосков, натертых нетерпеливыми пальцами, а затем к ним - прикусить, приласкать, чтобы горло завибрировало от долгого стона; по животу - коротко и быстро, хотя от искушения проследить языком пару старых шрамов Персиваль не отказывается.

Ньют удерживается кончиками пальцев за его плечи, словно упасть боится, но руки из-за гладкого шелка все время соскальзывают, падают на постель, стоит Ньюту забыться и расслабиться.

Потом - зарывается пальцами в волосы и перестает дышать, чувствуя горячие, влажные губы на своем члене. Персиваль смотрит на него снизу вверх и видит, как меняется выражение лица - от изумления к блаженству. Руки, на мгновение улегшиеся на затылок, падают на постель, Ньют шире разводит ноги, сгибая в коленях, словно молит взять его всего, без остатка, сейчас.

От такого приглашения не откажешься, не захочешь. Ньют внутри горячий, узкий, хотя старается расслабиться и впустить любовника. Персиваль не торопится, двигаясь короткими толчками, сминая худощавые бедра и чувствуя, как на каждом немного резком движении Ньют сжимается, видя, как он жмурится, словно переживая короткую вспышку боли.

- Не хочу причинять тебе боль, - шепчет Персиваль в мокрый висок, целуя, и чувствуя, как вокруг шеи обвиваются руки в шелке. - Расслабься, милый.

- Все хорошо… правда, хорошо… - короткие постанывания в ответ. - Мне хорошо…

Глаза затуманенные, губы припухшие, розовые, на плечах пара светло-алых меток от несдержанных поцелуев - Персиваль приподнимается на руках, чтобы рассмотреть его, прежде чем одним слитным движением толкнуться вперед на всю длину, почувствовать, как чужое тело обхватывает его сладкой, томной судорогой.

Дать время привыкнуть.

Теперь проще - движения становятся плавными, сливаются в унисон. Чувственное удовольствие топит обоих в омуте, и оба тонут - губы в губы, кожа к коже, переплетенные пальцы, один глоток воздуха на двоих и неистово движущиеся навстречу друг к другу бедра, соединяющиеся с глухим, пошлым звуком.

Персиваль чувствует, как по распростертому под ним телу прокатывается первая волна неконтролируемой сладкой дрожи - Ньют сбивается с ритма, виновато охая, невидяще распахивая глаза. Внутри он сжимается сладостно-туго, еще только подбираясь к оргазму, а Персиваля уже ведет следом и из осмысленных желаний остается только желание прижаться теснее, глубже, раствориться в чужом, дарящем удовольствие теле.