Герой не твоего романа (СИ)

— Кристина, у меня с вами получится не больше, чем у вашего мужа, пока он был парализован ниже пояса! — решил признаться Джунсу. — Я — гей!

— Как, совсем? — расстроилась блондинка.

— Совсем. Полностью. Вдоль и поперек. — Джунсу махнул карандашом. — Так что садитесь обратно в плетеное кресло… Да верните вы бретельку на место! Не интересуют меня ваши плечи. И груди тоже. Хватит извиваться и оголяться, умоляю.

— М-м-м, а почему ты стал геем? Потому что в Корее нет красивых женщин?

— Потому что в Корее есть красивые мужчины. Все, либо вы сейчас же прекратите меня доставать, либо я ухожу.

— Если ты уйдешь — я позову Никиту и скажу, что ты ко мне приставал. Он меня любит и всегда мне верит. Не посмотрит, что ты гей.

Джунсу тихо зарычал и стал выводить карандашом первые штрихи. Работа длилась до полуночи, регулярно прерываясь из-за не утихающих приставаний Кристины. Когда художник вернулся домой, Ючон сидел на кровати и играл сам с собой в «дурака». Джунсу никаких попыток сблизиться не предпринял — просто рухнул на кровать и почти сразу заснул. Ючон еще какое-то время играл в карты, а потом тоже лег. Во сне Джунсу положил свою руку ему на грудь, что немедленно разбудило офицера. Бывало, члены отряда полковника спали вповалку, и на майора не раз и не два водружались конечности боевых товарищей. Но сейчас было нечто совсем другое. Джунсу не просто положил на него руку — он обнял. Так, словно хотел защитить. Этот изящный художник — его, который одинаково легко дышал и убивал! В сердце странно и нестерпимо защемило. Чувство было непривычное и какое-то печальное. Раздраженный, Ючон спихнул с себя художника, но не рассчитал силы и вообще вышвырнул его с кровати. Потом спохватился, попросил прощения, затащил Джунсу обратно и, стыдясь своей вспышки, укрыл его тонким одеялом, которое на нем неловко разгладил. Художник не смог избежать нового сравнения с дворовым псом, который укусил в пылу игры, а теперь с виноватым видом тащит хозяйские тапочки — извиняется.

— Здорово ты стал лягаться во сне, — улыбнулся он, снова закрывая глаза. — Нам будет нужна кровать побольше.

Так Джунсу закинул удочку: согласится на общую кровать или нет? Майор побурчал что-то себе под нос, но никакого вразумительного отказа не озвучил. Через два дня Джунсу вернулся от Кристины пораньше, да не с пустыми руками, а с секретным подарком. Он стал свидетелем того, как Никита Сергеевич разговаривал с Кюхёном о его способностях и особенно — «заряженных жидкостях». Кукурузник уже начинал лысеть и спрашивал Джунсу, может ли тот как-нибудь помочь ему; Джунсу не мог, хотя на всякий случай и попробовал. Тут в разговор вмешался Кюхён, прибывший в особняк вместе со своим соседом Юно. Он признался, что много раз делал подобные снадобья: к нему обращались не только лысые, но и девицы с плохими волосами, чтобы сделать шевелюру длинной и пышной. «Идея, » — обрадовался Джунсу и попросил у Кюхёна точно так же зарядить для него склянку с водой, которую дома добавил в шампунь. Однако Кюхён, во всех прочих аспектах являвшийся великолепным магом, не отличался точностью именно в этом вопросе. Точно так же, как монах перестарался с водой для Джеджуна, переборщил он и теперь; утром Никита Сергеевич проснулся с великолепной седой шевелюрой до уровня копчика, а Ючон — так и вовсе с густыми шелковистыми волосами до пят.

— Это че за херня?! — возмутился майор, рассматривая свое отражение в зеркале на двери шкафа.

— Ты похож на кузена Оно, — засмеялся Джунсу. — Стой, сейчас ножницы найду…

Так Джунсу «вернул» Ючону ту прическу, которую всегда любил, — волосы почти до плеч. Но, вопреки его ожиданиям, нежный юноша из майора все равно не получился — Ючон просто стал отдаленно напоминать ему героя Бандераса из «Отчаянного».

— Моего мальчика больше нет, — констатировал Джунсу, с гордостью оглядывая результат своих парикмахерских трудов. Бедный художник даже не знал, насколько близки эти слова к истине. — Кажется, как бы я ни старался это отрицать, но у меня теперь мужчина.

Ючон со вздохом взял в руки расческу и провел ей по волосам. Это был его «первый раз». Он еще никогда в жизни не причесывался — с прежней длиной волос данная процедура не требовалась.

Воодушевившись, Джунсу решил обновить еще и гардероб любимого. Когда до отправления в Мексику оставалось двое суток, художник привел майора, Кюхёна и прощенного Джеджуна в торговый центр. Там царила праздничная суматоха: развлекательное заведение отмечало пять лет со дня своего открытия. Джунсу и Джеджун с заметным энтузиазмом пустились в увлекательное путешествие по магазинам одежды, а Кюхён и Ючон следовали за ними с видом сомнамбул.

— Я только что закончил писать портрет самой тупой блондинки на свете и едва оправился после исцеления еще одного бандита, — заявил Джунсу, выловив Джеджуна из угла с уцененными остатками старой коллекции. — Покупай все, что захочешь. Ючон, милый, к тебе это тоже относится!

Майор тем временем чесал затылок и начинал сомневаться в том, что хоть как-то умеет читать: в отделе нижнего белья обнаружились вроде бы стринги, но надпись на ценнике гласила, что это — «трусы мужские». Что касается Кюхёна, то он, будто не видя ничего перед собой, бродил по шмоточным просторам с выражением робкой отрешенности на лице. Джеджун, все-таки вцепившись в темно-синюю кофточку за полцены, подошел к Ючону и заговорщически сообщил ему на ухо, что Кюхён выглядит, точно впервые влюбленный. Кто же мог покорить непреклонное сердце монаха? Вывод напрашивался сам собой: этим человеком стал оборотень, ведь больше из «команды мечты» было некому, а кроме новых товарищей, Кюхён ни с кем не виделся. После таких известий, как считал омега по рождению, следовало наблюдать или заводить разговор издалека; омега по позывному решил, что можно догнать монаха в отделе деловых костюмов и спросить напрямик.

— Слышь, ты такой обалдевший ходишь, как втрескался в кого-то, — со смехом сказал Ючон, толкая Кюхёна локтем в бок. Монах встрепенулся и чуть заметно покраснел.

— О боги, это еще и бросается в глаза! — обреченно произнес он. — Каюсь, мое сердце стало неспокойно. Но в уме моем нет места греховным помыслам! Одни лишь светлые чувства, не омраченные желанием близости или жестокой ревностью!

— Типа влюбился, а трахаться не хочешь? — упростил Ючон.

Кюхён с достоинством кивнул.

— Не, дружище, так не бывает, — наставительно заметил майор. — Бывает наоборот: трахаться приспичило, а чтоб любить — ну его к едрене фене.

— Для человека, живущего в миру, это, возможно, и так… Но я — все же монах Священной горы. Желание плоти было бы для меня совершенно непростительным.

— Зажелаешь еще, — пообещал Ючон. — Слушай, а тебя не смущает, что ты на нечисть-то запал? Сам ведь с ней как бы борешься.

— О нет, не борюсь, — возразил Кюхён. — Я лишь помогаю охотникам в этой борьбе. Но ты прав! Это, как ты верно выразился, меня смущает. Но в то же время, так даже лучше. Полюби я человека — кто знает, может быть, позволил бы себе мечтать о признании и ответных чувствах…

— Ючон, ты где? — окликнул майора Джунсу. — Я набрал тебе кучу одежды, иди в примерочную!

— Извиняй, труба зовет, — улыбнулся майор. Кюхён снова с грустной мечтательностью уставился в неизвестную точку пространства. — Тоже чего-нибудь найди. Принарядись для своей великой любви, думаю, ему красивые тряпки нравятся. Глядишь, все у вас пучком будет!

Ючон занял примерочную по соседству с Джеджуном и без обиняков объявил омеге, что получил чистосердечное признание от монаха. Джеджун тут же сунулся в кабинку майора, но ретировался, увидев его в одних трусах.

— Слышь, эти штаны ни хрена не напяливаются, — временно сменил тему Ючон, пытаясь влезть в выбранные Джунсу узкие джинсы. — Они, может, на бабу? Или вон на тебя.

— Они просто вам малы, майор, возьмите другие, — ответил Джеджун. — Знаете, я так рад, что Кюхёну понравился герцог! Мне кажется, из них получится хорошая пара. Такие разные, но вместе…