Гражданин О (СИ)

Гоша был занят — помогал оператору устанавливать камеру на рельсы, но периодически на них посматривал.

Потом, когда расставили оборудование, началась съемка. Олесь думал, что на фотосессиях творится бардак, но съемки клипа оказались сущим бедламом: никто не знал, с чего начать, песню, на которую снимали клип, то включали на всю дурь, то выключали, потому что было непонятно, нужно Лилечке петь во время съемок на натуре, или хватит кадров из павильона. Половина людей вообще были здесь непонятно зачем: шлялись по двору, ничего не делая и периодически сбиваясь в стайки.

Первой выпустили Лилю, нарядив в ярко-розовое облегающее платье. Она покачалась на качелях, потом еще раз, снова, и Олесь устал смотреть, как снимают одно и то же бесконечное количество раз. Потом позвали Ростика, который должен был стоять перед ней на коленях и что-то говорить, а когда сняли и эту сцену — Лилю переодели в строгий костюм, напялили на нее очки, собрали волосы в пучок, и на этот раз на коленях стоял уже Олесь.

К четырем утра эта тягомотина закончилась, оборудование снова собрали и под возмущенные вопли какого-то из жильцов, явно собрата Михалыча по уму, направились в центр.

Часть улицы была огорожена, и Олесь подпирал стену, снова выкуривая сигарету за сигаретой и начиная уставать от болтовни Ростика.

Его, как ни странно, спасла Лиля, которая отвела мальчишку в сторону, чтобы отрепетировать: Ростик должен был неловко целовать ее в щеку. Эта сцена вызвала у Олеся улыбку: поцелуй действительно получался неловким, Ростик никак не мог разобраться с руками, он, кажется, вообще боялся обнимать женщину.

— Олесь, покажешь, как надо? — попросила Лиля, и он помог, конечно.

Обнимал, гладил Лилю по волосам, целовал в щечку, а она розовела, мило смущаясь. Рядом появился какой-то журналист с фотоаппаратом — они постоянно приезжали и уезжали, о чем-то расспрашивали. Как же: новый клип мега-звезды. Катерина обожала такие передачи.

Виталий увидел эти обжимания и сразу же заорал, что надо снимать две одинаковые сцены и с мальчиком, и с мужчиной, потому что это круто. Вокруг них забегали, пришлось снова и снова изображать страстную любовь с Лилей, Олесь то смеялся, то матерился, но в целом захватило.

В какой-то момент он встретился с Гошей глазами и понял, что хочет к нему прикоснуться. Вот так, живо накрыло, он даже замер с Лилечкой в объятиях, но снова завертелось, гримерша поправляла его волосы, а Олесь стоял как дурак.

— А теперь… поцелуй ее, — послышался голос Виталия. — Ты повторишь за Ростиком, но он ее не в губы целует, а ты целуешь. Понял?

— В общих чертах… — кивнул Олесь.

— Поехали!

Олесь накрыл ее губы своими, Лиля прижалась к нему, ответила на поцелуй, но их тут же остановил окрик:

— Нет, нет! Не тот ракурс! Олесь, опусти руку на ее талию, Лиля, голову выше запрокинь, ты должна казаться Дюймовочкой!

И так — каждый раз, как только Олесь начинал получать удовольствие.

Потом снимали пробежку по городу. Сообщили, что Олеся и Ростика отпустят первыми, потому что Лиле предстоит бегать еще по трем улицам. Ростик выглядел отлично в обычных джинсах и футболке — Олесь подумал, что на его фоне будет действительно смотреться взрослым и умудренным опытом.

Лилю снова переодели, они прошлись мимо витрин и какого-то кафе, оператор орал, режиссер Виталик орал, Гордеев маячил где-то за камерой, и к моменту, когда начало светать, Олесь выдохся окончательно.

— А скоро заканчиваем? — спросил у Виталия, и оказалось, что еще один кадр, и все.

Ростик шепнул:

— Ты куда потом?

— Домой.

— К жене?

— Нет. Мы разводимся, никак не могу в ЗАГС доехать. Снимаю однокомнатную.

— О! — расцвел пацан. — А меня пригласишь?

Он бы отказал, если бы рядом не оказалось Гоши, который делал вид, что рассматривает распечатки с раскадровкой.

— Да, малыш, — сказал Олесь и, улыбнувшись, шлепнул Ростика по заднице. — Приглашаю и обещаю завтрак в постель.

— А саму постель? — тот аж зажмурился от удовольствия.

— А постель одна, — заговорщицки подмигнул Олесь.

И почувствовал себя мудаком. Знал же, что не будет трахать Ростика, что отправит его домой, а пацан снова обидится.

— Да, — вдруг сказал Гордеев, — а нас трое. Милый, что-то я стар, кажется, для такого уже…

Ростик повернул к нему голову.

— Ну, вы даете! Я думал, в вашем древнем возрасте групповухи уже не устраивают.

— Дядя шутит, — быстро прервал его восторженные писки Олесь. — Дядя…

Но договорить ему не дали. Гоша нахмурил брови, играя специально для Ростислава, Олесь это ясно видел, не первый раз уже.

— Дядя не шутит. Дядя сейчас какому-то малолетнему по заднице надает. По-отечески, — сурово сказал Гордеев.

— Ой, — блудливо улыбнулся Ростик. — А у вас прям это самое… любовь?

— У нас прям это самое, — поддразнил его Гоша.

Ростик посмотрел на Олеся и подмигнул ему: типа, если что, я рядом. И испарился, умный сучонок.

— Гордеев, это что за всплески ревности с утра? — недовольно протянул Олесь. — Ты за мою мораль печешься? Зря. Ему уже есть восемнадцать, я чист перед законом.

Гоша отложил распечатки на стул и в два шага преодолел разделявшее их расстояние. Обнимать не стал, но остановился достаточно близко.

— Да, я ревную, — сказал Гоша и отвел взгляд.

— И какого хрена?

Олесь тащился по полной от того, что получилось задеть Гошу. Признание в ревности было куда большим, чем он рассчитывал.

— Ты действительно собирался этого юношу к себе позвать?

— Я вопрос задал, — напомнил Олесь.

— А я сделал вид, что не услышал.

— Ну-у... как со слухом разберешься — обращайся, — он уже собирался уйти, но Гоша обхватил его за плечи, рванул на себя, и Олесь оказался в крепких объятиях. Синие глаза в рассветном солнце казались фиолетовыми, неземными какими-то.

— Прекрати меня тискать, тут люди кругом.

— Ты же мог тискать Ростика?

— Ростик меня хочет, мне можно.

— А ты меня, выходит, не хочешь?

— Отчего же? — Олесь попытался сдуть в сторону мешающую челку, но ничего не вышло: лака было слишком много. — Хочу. Но у нас ведь только секс, незачем нежность на людях демонстрировать. Другое дело — Ростик, он такой юный, такой невинный... ему хочется потакать.

— Я устал, — перебил Гоша. — Если ты хочешь отношений, вот он я — весь, — он раскинул руки в стороны. — Только предупреждаю сразу: тебе это не понравится… И мне, — добавил он спустя несколько долгих секунд.

Олесь замер, разве что рот не раскрыл от удивления. Недосып, большое количество кофе и полное отсутствие нормальной еды сказывалось: тело казалось ненастоящим, а все умозаключения — надуманными.

— Что? — переспросил он.

— Ведешь себя, как… — Гоша стиснул зубы и покачал головой. — Семейный, отношения… — в его глазах что-то вспыхнуло, и Олесь вспомнил, что Гордеев тоже не спал всю ночь и, наверное, находится в том же состоянии.

— Как? — спросил он вполголоса.

— Как капризная девка. Я устал, — повторил Гоша. — Я хочу тебя обнять, но мне для этого надо предлог какой-то придумывать. Надоело.

Олесь опустил голову, кусая губы.

— Я... это неожиданно, Гордеев.

— Как могу, — сказал тот. — Ну так что?

— Ты мне одолжение делаешь?

— С чего ты взял? — опешил Гоша.

— Ну, у тебя так получается, что если я хочу отношений, то ты готов снизойти ко мне со своего Олимпа ради возможности обнять на людях. К чему такие жертвы?

— Это не жертвы! Какой ты сложный, Олеська, это же невозможно!.. Я готов попробовать.

— Готов? — уточнил он, глядя Гоше в глаза.

— Хочу. Я хочу отношений.

— Тогда ладно, — Олесь кивнул. — Сейчас мне еще пару раз пройтись нужно, а потом поедем. Ко мне, — он гордился тем, что вышло говорить строгим тоном, будто они поменялись ролями.

— Хорошо, — сказал Гордеев и, на секунду замешкавшись, наклонился и поцеловал его в щеку.

Кожу в том месте еще какое-то время покалывало, а Олесь почти парил во время своей пробежки на камеру. Ему давно уже не было так хорошо.