Михалыч и Адольф

Андрей Сметанин

Михалыч и Адольф

Коля Белозерский — роскошный мужчина в расцвете лет, прожигатель жизни решил стать охотником. А какой настоящий мужик этого не хочет? А тут карты легли… Все друзья где-то что-то стреляют, куда-то уезжают и вообще, лес, природа — одним словом, «а мужикам охота на охоту». После покупки ружья (какой без него охотник!) Николай по горячке взял щенка — ягдтерьера великолепных кровей и перспективы. Щенок рос быстро, завоевывая все большее жизненное пространство двухкомнатной квартиры.

Постепенно отойдя от шока после Колиного приобретения, жена и теща приучились соблюдать установленный Кейсом (такое имя теперь носил щенок!) порядок в квартире, как то: хранить тапочки и обувь на холодильнике в прихожей, вовремя менять стеклянные банки, в которых теперь находились ножки всей мебели квартиры, следить, чтобы одежда была аккуратно убрана в шкаф, а не раздражала зрение на спинках стульев. Ковры и паласы были отнесены Кейсом к проявлению буржуазных замашек родственников хозяина и счастливо покоились в забитой гвоздем кладовке.

Шло время. Теща из веселой общительной женщины стала малоразговорчивой и маниакально интересующейся, в каком возрасте у собак начинается чумка — так ласково она называла суровую болезнь, выкашивающую собачье племя. Жена перешла на брючные ансамбли и непритязательную китайскую обувь. Наступившее семейное похолодание Коля кое-как скрашивал рассуждениями о переходном возрасте и уверением своих домашних, что на лисью шубу надо-то всего каких-то 15–20 лис.

Между тем Кейс, «построивший» всех местных кошек и даже соседа-азиата, вполне сносно начал работать на искусственной норе по подсадной лисе и теперь нуждался в большей практике, чем та, что мог предоставить замотанный работой хозяин. Отдушиной для неутомимого подростка-щенка стала неизвестно кем, зачем и когда выкопанная нора в соседнем парке. Коля регулярно посещал с Кейсом эту дыру, и пес каждый раз с грозным рыком «штопорил» вход и где-то в глубине раздавался его яростный лай. Как-то под вечер хозяин решил подбодрить неустрашимого питомца. После того как кобель пулей скрылся в знакомом отверстии, подозревая, что в норе сильный, коварный и неизвестный противник, Колька опустился на четвереньки и, вобрав полные легкие воздуха, закричал в нору страшно и замысловато: «Давай его, Кейс, мочи его, мальчик мой! Порви эту…» В соседних с норой кустах раздался страшный треск, через Колю способом «ножницы» перемахнула полуодетая девица и, ломая каблуки, на ходу натягивая блузку, рванула по аллее к выходу из парка. Ее кавалер громко икая, ломал кусты акации в противоположном направлении…

Постепенно к Колиным тренировкам — дрессуре — привыкли, и парк привычно пустел ко времени выгуливания Кейса, сопровождаемого колоритным подбадриванием. Выросший, покрытый шрамами в постоянных потасовках с дворовыми собаками и кошками Кейс требовал настоящей работы, схватки, битвы с достойным противником. Спасение пришло неожиданно. Позвонил хозяин родителей щенка и предложил поучаствовать вместе с несколькими молодыми норниками в добывании барсука для притравки в искусственной норе. Ради такого удовольствия Колька отпросился с работы, и утром, надевая на Кейса ошейник, коротко бросил домашним: «Еду барсука брать!» — «Нора-то глубокая?», — с надеждой спросила теща, закрывая за охотниками дверь — «Там посмотрим!» — «Господи, услышь мои молитвы!», — донеслось до перепрыгивающего через ступеньку стажера-барсучатника.

Барсучья экспедиция состояла из четырех молодых ягдтерьеров, прошедших через горнило схваток с подсадной лисой и также испытывающих комплекс норной неполноценности. В комплекте с ними отправлялись три молодых человека, вооруженных всеми мыслимыми землеройными орудиями. Возглавлял отряд пожилой, небольшого росточка мужик с ярко-желтыми ястребиными глазами и вальяжной походкой председателя гаражного кооператива. «Михалыч», — солидно и коротко представился он. Осмотрев собак и робеющих стажеров, вплотную приблизившись к Колиному лицу, сказал замысловато: «Ну что?! Едем брать барсука! Понял! Все!». Поездка к норе была недолгой, но насыщенной событиями.

Два раза в дороге разнимали собак, один раз убирали последствия морской болезни. Час езды Михалыч использовал продуктивно. Члены экспедиции узнали почти все, что с ними и их собаками может случиться в ближайшие два часа, значительно расширили кругозор в плане вариантов использования отработанного машинного масла (Михалыч называл его ласково — «отработочка»!), диапазон использования которого распространялся от покраски заборов до лечения тяжелых язвенных заболеваний, а также в применении такой никчемной, на первый взгляд, вещи, как сигаретный пепел (первое средство от зубной боли!).

Планка авторитета Михалыча поднялась на недосягаемую высоту, когда какой-то салатовый по форме и возрасту гаишник остановил экспедиционную машину. Михалыч, приоткрыв на два пальца окно и высунув из образовавшейся щели губы, безапелляционно заявил менту: «Я сорок лет за рулем!!!». То ли стаж Михалыча, то ли затевающаяся в машине очередная собачья потасовка произвела на «салат» сильное впечатление и он, решив не связываться, неопределенно махнул палкой.

К норе удалось подъехать вплотную. Выгрузили собак, шанцевый инструмент. Михалыч закурил, и, осмотрев цепким взглядом соотношение отнорков, пощупав и зачем-то понюхав землю, сказал коротко и ясно: «На два часа работы! Понял?! Все! Первый готов — готов, пошел!». И началась она — охота на барсука.

Минут через сорок первая измочаленная собака вышла из норы. Привязали. «Второй готов — готов, пошел!». И еще час ожидания, что скажет мэтр. Мэтр в кепке наполеоновской походкой похаживал по норе, курил, и, склонив ухо к земле, слушая глухой лай и топот в норе, время от времени в разных интонациях восклицая: «А! Моя! Понял?! Все!».

Только через три часа томительного ожидания, когда все собаки всласть наелись песка и получили первые раны, барсук перестал кружиться и, забившись в глухой тупик, злобно отхрюкивался от очередного агрессора. Михалыч затушил окурок и, нарисовав пальцем черту, сказал: «Копаем здесь. Глубина метр десять сантиметров — понял?! Все!». В ход пошли лопаты и топоры, с помощью которых пробирались через хитросплетения корней деревьев…

Тяжело дыша, утирая пот и меняя друг друга, землекопы все глубже уходили в землю. Тяжелый труд скрашивался потоком рассказов о случаях на охотах, о которых, сидя на краю траншеи, задушевно рассказывал не знавший устали Михалыч. Находясь все более под их впечатлением, Николай робко задал вопрос: «Михалыч, а как же мы его брать-то будем живого, ты же говоришь, что тот, которого копаем, не меньше 30 кг?». Михалыч заразительно рассмеялся и, мгновенно став серьезным, сунул под нос Кольки мосластые, истерзанные многолетней борьбой со ржавым металлом руки: «Вот этими руками, Коленька, вот этими руч-ка-ми!». — «Да-а-а, — подумал начинающий норник Белозерский, — сколько же надо мне еще учиться, чтобы вот так, голыми руками, хватать этого подземного бандита!». И, чувствуя, что попал в струю благорасположения Мастера, опередил очередной поучительный рассказ вопросом: «Михалыч, а он не убежит?». — «Хто, барсук?! — Михалыч весело и недоуменно посмотрел на зеленого стажера. — Да он же бегать не умеет — Коля-а! Я ж его через 10 метров догоню и стопчу!». Михалыч победно оглядел лоснящиеся от пота лица копателей: «Вы копайте, ваше дело такое, а уж как дойдет до главного, тут уж я в яму спущусь».

Закопавшись на глубину два с половиной метра и в два раза перекопав Михалычев прогноз, мужики вышли на финишную прямую. Барсук находился уже в прямой видимости — чернел комком в глубине глинистого отнорка. Измочаленные собаки, привязанные к кустам, зализывали раны и не проявляли особого рвения к последнему броску. Все вылезли курить. Солнце, давно перевалившее во вторую половину дня, освещало живописные раскопки, свежий ветерок приятно студил натруженные спины и руки. «Ну что, Михалыч, будем делать?!» Михалыч, не отвечая, крутил в руках веточку, щурился и как бы думал о своем. Не решаясь мешать раздумьям Мастера, все ждали решения.