Deux Ex Machina/Slow (СИ)

– Привет, дорогой!

– Я же просил тебя не пить много, – проворчал Доминик, но вскоре почувствовал, как бёдра Эдварда, повинуясь инстинкту, вдавливаются в его, и как это заставляет его двигаться в самой что ни на есть правильной манере.

– Веди меня, – он откинул голову на плечо Харрисона, слыша маниакальный смех того, оглушающий куда больше, чем музыка.

Чаще всего, когда они были в клубе, Эд любил привлекать внимание таким способом: втягивал обычно до поры до времени сопротивляющегося Ховарда в танец, а после того, как совместные движения хорошенько разгоняли этанол по крови, целовал его так, что окружающие просто начинали завидовать. В этот раз Доминик и сам не сильно сопротивлялся, позволяя чужому языку исследовать свой рот, а рукам направлять бёдра. И он знал, что они выглядели чертовски сексуально.

Этого было не отнять у них обоих, и Доминик прекрасно это понимал, растворяясь в дымке ощущений – Эдвард точно так же подвержен самолюбованию, как и сам он, да и мог похвастаться абсолютным отсутствием комплексов. По крайней мере, до тех пор, пока не начал гнаться за мечтой, для достижения которой он абсолютно не был пригоден.

Доминик никогда бы не признался в этом Эду, но в гей-клубах всегда было веселее. Люди с удивительной неизбежностью находили необходимое в других, в зависимости от целей на вечер. Те, чьё внимание и участливые уши можно было купить за пару бокалов, другие, увлекающиеся приключениями длиной в одну ночь, танцоры или заядлые и пафосные курильщики на тёмных диванчиках в углу – здесь обнаруживались абсолютно разные люди.

И всё же музыка была тем, что заводило сильнее всего. Доминик уже не отрицал очевидного – он был ужасно возбуждён, хоть и не в той конкретной части тела.

My world is getting smaller every day-ay-ay-ay

And that’s okay

И отрывистый гитарный ритм явно не облегчал нарастающего нетерпения. Он тёрся об Эдварда так, как никогда не делал прежде, не давал ему даже отвлечься или посмотреть в сторону, хотя многие уже, вероятно, давно поглядывали на них. Не вероятно, а точно, и Доминик знал это. Он повёл бёдрами вверх, чувствуя, что у его лучшего друга только что на него встал, и он никогда не чувствовал себя лучше.

Но кое-что всё-таки заставило его оторваться от Эдварда и ринуться дальше в толпу. Он увидел, как тот самый парень, что дал ему таблетки, рассчитывая на ответную услугу, разговаривает с кем-то на подиуме, и он мог в любую минуту повернуться всего на шестьдесят градусов и увидеть его. Доминик поцеловал Эдварда в щёку напоследок, что-то сказал, но уже не разбирался даже в собственных мыслях; безумно хотелось трахаться.

Он направился в тёмный угол, рассчитывая найти там свой любимый уголок и отдохнуть, прояснить хоть что-либо, но вдруг оказался, завернув в узкий коридор, в тёмном помещении, где разглядеть вряд ли можно было хоть что-либо кроме движущихся так соблазнительно фигур. Он услышал позади себя тихие всхлипы молодого парня, впившегося поцелуем в своего знакомого на эту ночь, и Доминику хотелось сделать то же самое до безумия.

Он хотел спросить что-то у одной из этих фигур, но не помнил, что; голова казалась котелком, наполненным расплавленной лавой, и пока он не получит свою разрядку, лучше ему не станет. Это было единственным, что кристально ясно вырисовывалось посреди всех остальных чувств. Их не осталось особенно много, надо было заметить – все они крутились около дикого возбуждения. Ему казалось, что если его коснётся хоть кто-нибудь, он кончит от одной только перспективы.

Как давно он не обращал внимание на свой же пол, этот срок казался упущением. Доминик шёл дальше по помещению - оно, вероятно, вело куда-то ещё, кончики пальцев по гладкой панели стены. Но вдруг – шорох – пальцы наткнулись на кого-то вполне определённо живого и такого горячего на ощупь.

Незнакомец пригляделся, прижался поближе, медлительно вплетая свои пальцы в сухие от лака волосы Доминика, и он бы даже удивился, что не пропотел до корней, если бы был в трезвом уме.

Ему не нравились эти трицепсы, а незнакомец то и дело поигрывал мышцами под его касанием, и Доминик покривился, но почти что удивлённо охнул, когда его схватили обеими ладонями за задницу. Тут он не выдержал сам, припадая с поцелуем к мягким губам.

Не успел он войти во вкус, как за спиной раздался басовитый смешок.

– Парни, отойдите от входа, да и свет бы включили, – эти пальцы, – во избежание казусов.

Посмеявшись собственной шутке, секьюрити ушёл, видимо, тоже отправляясь на поиски кого-то, с кем можно было провести ночь без сожалений.

Вдруг его незнакомец резко отстранился, завидев кого-то, кто-то толкнул Доминика и вдруг он оказался в другой паре рук, но к этому он почему-то был готов куда больше. Эти руки ухватили его за бёдра так, будто ждали его весь вечер. Он тайком закинул таблетку под язык, притягивая нового «друга» за шею и бесстыдно подставляясь, открывая рот и… Физическое напряжение внезапно накрыло его с головой, оказалось таким сильным, что он тёрся пахом об этого человека в абсолютно пошлой манере. Этот нравился Доминику куда больше: у него холодные руки и жадные губы. Он божественно целуется.

И никаких ужасных гор мышц.

Ховард издал один тихий, низкий стон, снова притягивая к себе незнакомца и целуя. Он попытался протолкнуть ему таблетку, но человек, мужчина, резко выхватил её и сплюнул на пол, за долю секунды возвращаясь к своей добровольной жертве. Оказавшись плотно прижатым к стене, Доминик почувствовал приятные, ледяные пальцы под резинкой своих джинс. Другая его рука не отпускала левую ягодицу Доминика, и он не мог даже подумать, что может быть как-то лучше.

Поддразнив парой касаний, правая рука тоже отправилась на задницу Доминика, и он всхлипнул от невыносимого желания, которое терпеть уже не было сил. Он приложил свою влажную ладонь к его паху, но мужчина не был полностью эрегирован, и это ввело Ховарда в исступление. Он отодрал чужие губы от своей шеи и впился в них с новой силой. Ему не давали долго хозяйничать, перенимали инициативу и вжимали в стену, вызывая приступы беззвучных, удушливых стонов. Он не мог дышать, не мог отпустить эти волосы. От него пахло дождём и чем-то тёплым.

Чужие руки сжимали его задницу так по-хозяйски, будто делали это уже множество раз, тем самым вжимая его пах в свой и создавая невыносимо приятное трение. Поцелуи пылали на шее, перемежаясь с ласками пальцев, которые снова пробрались под пояс джинс. Доминик подавался бедрами вперед, постанывая в поцелуй, но мужчина избегал долгих касаний губ, вместо этого предпочитая посасывать кожу шеи и плеч, когда сдвигал холодным носом майку то с одного, то с другого. Дыхание не в пример рукам было горячечным, от чего лихорадочно трясло и разгоняло по крови вожделение. Доминик никогда не думал, что можно так хотеть того, кого он даже не видел.

– Продвигайтесь в рест-зону, пожалуйста, – проговорил кто-то другой. Свет был столь резким, что казалось, он вот-вот выколет Доминику глаза.

Но в следующую секунду, тонущий в собственном океане вожделения, этих жёстких волосах и приятном запахе сигаретного дыма и дождя…

– Ау, – выдохнул он, когда его моментально толкнули и вжали в стену, оставаясь на расстоянии вытянутых рук. Плечи моментально откликнулись на такую грубость, начиная ныть. Он открыл глаза, чтобы всё кругом пошло пятнами, в том числе и лицо перед ним. Доминик сфокусировал взгляд после одного короткого и резкого шлепка по щеке. На секунду сердце Доминика кануло куда-то в пол, ушло безвозвратно, когда его сверлил строгий взгляд этих ледяных глаз.