Всерьез (ЛП)

— И?

— И это неприлично.

Какое-то время мы шли молча.

— Гляди-гляди, — показал пальцем Тоби, — золотая сиська!

— Здание библиотеки Рэдклиффа было построено Джеймсом Гиббсом в 1737-м. Оно считается одним из памятников архитектуры.

— Ну да, золотая сиська. — Он немного помолчал и потом, почти умоляюще: — Ой, Лори, ну пожалуйста, не надо заморачиваться. Это же мой мини-отпуск.

— Извини, я просто… — Но тут он меня прервал.

— Ладно, вот знаешь, что мне кажется пипец каким неприличным? Люди, которые друг друга не любят. И обижают. И не расстаются только из-за страха, или привычки, или безразличия. А если мы любим друг друга, то что плохого?

— Социальное неравенство между нами. Злоупотребление власть… Ай! — Он больно пнул мою щиколотку. — А это еще за что?

— За то, что меня оскорбляешь, правильный ты наш. И прямо, ёпт, в лицо. Что, думаешь, раз я бедный и ростом не вышел, и мне девятнадцать, то я понятия не имею, чего хочу?

Он уже перешел на крик, отчаянно жестикулируя свободной рукой, прямо на Рэдклифф-сквер. Хотя, если уж на то пошло, эта площадь была, пожалуй, самым подходящим для такого местом. Стоящий у перил и с орелом артистической паники затягивающийся сигареткой студент едва удостоил нас взглядом.

— Думаешь, если б я чувствовал, что мною злоупотребляют, меня используют или угнетают, я бы с тобой остался? Думаешь, я не в силах увидеть разницу? Думаешь, не знаю, что такое настоящая любовь?

Я собрался было ответить, но он вновь пнул щиколотку.

— Пошел ты знаешь куда… — Злость испарилась из его голоса, оставив после себя одну боль. — Ты же в меня поверил. Тогда, в клубе. Первый и единственный человек, который поверил. И не смеялся, и не осуждал. Просто встал на колени, и это была самая романтичная вещь моей…

Я бросил все, кроме туалетной воды, и то только потому, что боялся разбить. Но сумка, чехол с костюмом, перекинутая через локоть куртка — в торговом центре мне стало жарко — все полетело на мостовую. А я дернул Тоби на себя, прямо в эту кучу малу, крепко прижал и поцеловал со всем чувством, на которое был способен.

А когда в конце концов вернул ему его губы, он без всякой паузы продолжил:

— …вторая самая романтичная вещь моей жизни. — И улыбнулся самой слабой из своих улыбок — той секретной, в которой пряталась вся его боль.

— Прости меня. Я правда в тебя верю. Просто… — Я собирался сказать, что не верю в себя, но с Тоби в моих руках — с Тоби, от которого едко пахло слишком многим — сейчас было не время для сомнений. Только для вот этого.

И я вновь поцеловал его. Еще. И еще.

Потом мы стояли обнявшись, окруженные булыжниками, веками и камнем. И кучкой удивленных туристов, некоторые из которых нацелили на нас камеры мобильников и фотоаппараты. Я бросил на них осторожный взгляд.

— Ты же понимаешь, что это, скорее всего, окажется на Ютубе?

— Тогда, — пожал он плечами, — я его найду и поставлю тыщу лайков.

Я поднял с мостовой все вещи, но когда мы снова зашагали вперед, Тоби просунул мне под локоть свою руку. И я не стал ее сбрасывать или отодвигаться.

Университетский колледж, когда мы наконец-то до него добрались, взорвал Тоби остатки мозгов. Если дословно цитировать.

— Блин, это ж как… как, ёпт, целый дворец прямо в переулке. Как будто так и надо.

— Добро пожаловать в Оксфорд, милый.

Он замер в арке, уставившись на первый внутренний двор колледжа — невысокая фигура человека из другой эпохи в тени серебристо-золотых башен.

— Блин, я в, мать его, Хогварце.

— Нет, для Хогварца надо идти в Крайст Черч[24].

Я зашел в домик привратника за ключом от комнаты и практически сразу же столкнулся с неприятностями.

— Бог мой, кого я вижу. Мистер Дэлзил.

О господи, он. За столом сидел Боб, бессмертный, неизменный, наводящий ужас Боб, который оглядел меня сегодня с той же слишком много знающей, слегка надменной симпатией, что и лет двадцать назад.

— Добрый день, Боб, — пробубнил я, вновь став тихим, потерянным и восемнадцатилетним.

Тоби ввалился за мной и теперь поглядывал на нас с нескрываемым любопытством.

— Вы его знаете?

Боб хитро прищурился.

— Лоренс Дженнингс Дэлзил, девяносто пятый год, отделение медицины. Конечно, знаю.

— Я забронировал комнату, — попытался вставить я, пока не случилось чего хуже.

— Полагаю, вы здесь для встречи с доктором Ли.

«Доктор» Ли? Меня он доктором не называл ни разу, даже когда полагалось по званию. Всегда «мистер» и непременно с этим его тоном едва заметного раздражения. Но я обнаружил, что лишь покорно киваю в ответ.

— Редкого обаяния джентльмен наш доктор Ли. — Боб достал огромную амбарную книгу в кожаном переплете. В двух шагах от него стоял компьютер, но естественно, о том, чтобы сверяться не по книге, и речи не шло. Сощурившись, он принялся просматривать исписанные мелким подчерком страницу за страницей.

— Как поживает миссис… — Черт, забыл фамилию. — Как ваша жена?

— Что вы, мистер Дэлзил, она давно умерла.

Повисла ужасная пауза.

— Ради бога, простите, пожалуйста.

— Шучу. Шейла в добром здравии. — Он перелистнул страницу. — Ах, вот, вы в Новом здании, третий этаж.

Тоби зажимал рот обеими руками, но сквозь них все же пробивались писклявые смешки.

Боб повернулся к необъятной решетке у себя за спиной и с огромным церемониалом снял ключ с одного из крюков. Он поднес к глазам ярлык, подвергнув его такому тщательному осмотру, который Земля не видела, надо полагать, со времен Моисея, откопавшего в горах некие скрижали. Наконец Боб шлепнул ключом по столешнице.

Боже упаси передать его прямо мне.

Я вздохнул и убрал ключ в карман.

— Благодарю.

Моя рука уже лежала на ручке двери, а нога переступала через порог, когда Боб окликнул своим противным монотонным голосом:

— Ах да, и мистер Дэлзил?

— Да?

— Вы же не собираетесь оставлять гостя на ночь, полагаю?

Я резко обернулся.

— Господи боже, мне тридцать семь лет. И мне… мне… мне можно. — В мыслях оно звучало более твердо и менее жалобно.

Боб сморгнул и царственно махнул рукой на прощание. На этот раз я уже почти успел закрыть дверь.

— Ах да, и мистер Дэлзил?

Я стиснул зубы.

— Что?

— С возвращением.

Во дворе Тоби зашелся истерическим смехом, и я ждал с, тешу себя мыслью, впечатляющей терпеливостью, пока он успокоится.

— Это просто… — задыхался он, — дурдом на выезде.

— Ну да, здесь своеобразные традиции.

Он снова взял меня под руку.

— Тебе тут правда нравится, да?

— Часть меня всегда будет считать Оксфорд домом. — Мы пересекли двор и, миновав часовню, вошли в медовый сумрак крытой аркады. Парное эхо наших шагов расходилось от каменных плит. — Тут произошли одни из самых важных событий моей жизни. Здесь я вырос, здесь понял, кто я такой. Здесь впервые влюбился. Занялся сексом. Напился. Попробовал травку. Не спал всю ночь, разговаривая с людьми, которые меня понимали.

— Господи. — Тоби опять остановился в изумлении. Последние лучи заходящего солнца пролились на каменную кладку и пересекли ухоженный газон. — Тут так красиво, что аж глазам больно. У меня такого никогда не будет, да?

— Оксфорда?

— Да всего, о чем ты рассказал.

Сердце болезненно сжалось. Если честно, я не знал, как говорить об этом с Тоби. Я прожил на свете дольше — куда дольше — и у меня должны найтись какие-то для него ответы, но их не было. И несмотря на все сказанное на Рэдклифф-сквер, попытки предложить ему… что? наставления?.. слишком сильно отдавали отеческой заботой.

— Дело не в том, где ты, — сказал я так мягко, как мог. — Эти вещи произойдут сами собой, потому что тебе девятнадцать и у тебя вся жизнь впереди.

Он пробежался кончиками пальцев по стене.

— Не знаю, не чувствую я, что она впереди. Скорее, что уже взяла и свалила в туман.

— Почему? Что произошло?