Всерьез (ЛП)

— Ты же не можешь влюбить в себя человека, капая ему на мозги.

Он коротко и печально улыбнулся.

— Ага, я заметил.

Мы шли мимо практически идентичных пиццерий Джордж-стрит в не слишком уютной тишине. Пожалуй, хорошо, что мы в этот момент находились не в Праге, Венеции или Париже.

Наконец Тоби дернул меня за руку.

— Просто ты разрешил себя мацать всю дорогу в поезде, хотя по виду уже готов был концы отдать, а потом еще и сказал вот то про жизнь, как будто прямо с души срезал и только для меня. И у меня на это сердце стало такое большое, тяжелое и типа мягкое, как губка, что думал, оно натурально взорвется, если не скажу, что люблю тебя. Разве ты никогда ничего похожего не чувствуешь, хоть чуть-чуть?

— Я… Не знаю. — Ответ труса. Да еще и лживый.

— Понятно.

Господи, это же его голос сломленного подростка.

— То есть да, что-то в этом роде. Немного. То есть я бы это назвал по-другому. Не любовь. Просто счастье и… и влияние момента.

— А это, чувак, — торжествующе сказал Тоби, — уже семантика.

Я пихнул его и его улыбающуюся мордашку в двери торгового центра, и мы поднялись на эскалаторе до отдела косметики. Духи и одеколоны были расставлены по длинным, ярко освещенным рядам и разделены по маркам.

Тоби повернулся ко мне с растерянным взглядом.

— Я даже не знаю, с чего начинать.

Честно говоря, я тоже не знал, но все равно зашагал вперед, как бывалый, и вскоре мы забыли о всяком стыде и хватали любые попадавшиеся под руку вычурные флаконы, прыскали, нюхали и пререкались. Тоби неизбежно тянуло на тяжелые древесные запахи, которые — на что ему хотя бы хватало сознательности признать — для него совсем не подходили.

— Я себя в голове вижу другим, — объяснил он, нехотя возвращая на полку что-то, источавшее ароматы сандалового дерева и кедра. Поднявшись на цыпочки, он ткнулся носом мне в шею и глубоко вдохнул, пока я не отодвинул его на случай, если увидят, как мы тискаемся, словно подростки, посередине торгового центра. — А у тебя какой парфюм? Он мне нравится.

— Э, никакой. Просто мыло и естественный запах. — Я сунул ему ближайшую бутылочку, надеясь отвлечь. После немилосердных знаков внимания в поезде я… остро на все реагировал. — А что насчет этого? Cool Water.

Он вытянул руку и указал на ненадушенное место на тыльной стороне запястья. Мы повторили уже знакомый ритуал «пшикнуть-потрясти-подождать-понюхать».

— А знаешь… — По мне прокатились удивление и облегчение, вместе с мятой, цветком апельсина и сандаловым деревом. — …он довольно приятный. Ненавязчивый.

— Слушай, ты вот, значит, каким меня видишь? Довольно приятным и ненавязчивым?

— Хорошо, тогда как насчет этого?

Да, ребячество с моей стороны, но я все же подал ему тестер Princess от Веры Вонг в его сиреневом хрустальном флаконе в форме сердца.

Тоби со смехом протиснулся ближе к полке, словно собираясь вернуть туалетную воду на место, но в последний момент развернулся и окутал меня облаком липко-сладкого тумана с запахом сахара и цветов.

— Ах ты гад.

Тоби не потрудился даже изобразить раскаяние, только послал мне воздушный поцелуй и исчез в следующем ряду. Вскоре мы растеряли все обоняние и память о том, что успели перенюхать. Мы опьянели от ароматов, и нас неудержимо тянуло хихикать.

— Мне какой-то из этих нравился… точно нравился… — Тоби водил носом по руке как самый нестандартный дешифратор в мире. — Eternity, что ли?

— А не тот от Живанши?

— Неа, ты сказал, что он пахнет, как будто я валялся на полу в общественном туалете, и сердобольный уборщик полил меня хлоркой.

— Точно. Э-э, а что насчет Cool Water?

— Ну не хочу я пахнуть довольно приятно и ненавязчиво! — взмолился он. И я вдруг снова обнаружил себя заходящимся от смеха.

— Поверь мне, тебе это не грозит.

У нас закончился Тоби, поэтому следующий флакон я пшикнул на свое собственное запястье. Для меня запах был слишком сладким — цветочным, но не женским, верхние ноты казались более глубокими из-за древесных нижних, которые так нравились Тоби, они балансировали аромат и придавали ему неуловимый оттенок маскулинности.

— Тоби, этот.

Я подставил ему руку, и он сделал вдох над пульсирующей венкой, прикрыв глаза, чтобы лучше разнюхать. Что почему-то показалось невероятно чувственным, хотя меня Тоби даже не коснулся. Я, кажется, резко вздохнул. Наконец он поднял голову.

— Да, этот.

Я мазнул ему по шее, чтобы убедиться, что не возникнет аллергии, но все было нормально. Запах подошел Тоби идеально — сладкий, но и темный и пряный. Я воровато огляделся и быстро тюкнул его губами в губы.

— Лори, ты же в курсе, — сказал он, когда мы отстранились друг от друга, — что акт о половых преступлениях приняли еще в шестидесятых[23], да? Нам уже можно.

Я покраснел. По правде говоря, мы с Робертом никогда особенно не демонстрировали наши симпатии на публике. Но с Тоби я был жадным до прикосновений. Жадным и дурашливым, будто нас не разделяли годы. Пытаясь как-то себя отвлечь, я схватил самый большой флакон Burberry London и завертел головой в поисках кассы.

— А… Это… — Тоби нервно замахал руками. — Я не… Не надо… Вот маленький лучше.

— Я заплачу.

— Не, так не пойдет.

— Почему?

— Ну… потому что у меня совсем мало денег, и я не могу…

— Тогда тем более имеет смысл заплатить мне, разве нет?

— Наверное… — Он поковырял пол носком кеды, засунув руки поглубже в карманы и спрятавшись за безнадежно закрывшей глаза челкой. — Это. Спасибо. Мне еще никто… э-э…

— Потом сочтемся. — «О господи, что я несу?» — То есть, не в проституточном смысле.

— Я не против. — Его глаза блестели не хуже окружающих нас флаконов. — Это даже заводит.

— Так, все, я тебя не слушаю и вообще иду на кассу.

Он пододвинулся слишком близко, толкнув меня бедром.

— Так что, я как будто твой альфонс теперь?

— Тоби, прекрати.

Он все еще хихикал, когда мы подошли к кассе. Я поставил на прилавок коробку и полез за бумажником.

— Только это, пожалуйста.

К моему удивлению, кассир — красивая молодая девушка с мягкими карими глазами — встретила нас улыбкой. Тронутый и слегка смущенный, я улыбнулся в ответ.

— Эй, — снова подпихнул меня бедром Тоби, — Спасибо, правда.

— Папа у вас очень щедрый. — Слова кассирши трепыхались в тишине как медуза.

Я почувствовал, как одубели приподнятые уголки рта.

— Да вы что! — А Тоби-то засмеялся. — Он мне не отец! Он мой паре… э-э, любовник.

Я уже начал думать, что не стоило так категорично возражать против парня. «Любовник» звучит особенно подозрительно, когда стоишь с протянутой кредиткой.

И Тоби на этом не остановился.

— Ему тридцать семь, а мне девятнадцать, так что он, конечно, технически мог бы быть моим отцом, но тогда бы получалось, что меня заделали в безответственно молодом возрасте.

Кассовый аппарат зажевал чек, и я яростно прожигал его взглядом, потому что улыбками нас больше не одаривали.

— И потом, — подытожил Тоби, — он гей. Так что. Нет.

Казалось, что в моем словарном запасе осталось только «заканчивай и бегом отсюда», но тут я раскрыл рот и услышал, как собственный голос произносит:

— Не стоит делать оголтелых суждений, Тоби, это грубо. А если б я тебя зачал с лесбиянкой?

Я убрал бумажник, взял пакет с туалетной водой и направился к выходу с крепко прижавшимся ко мне Тоби. Этот абсурдный мальчик еще и за руку бы взялся, наверное, если б обе они не были заняты.

В колледж я повел его живописной дорогой — по Брод-стрит, не через Корнмаркет. По обе стороны от нас возвышались золотистые башенки, а горизонт был полон шпилей и куполов.

— Что, до сих пор в себя не придешь? — спросил Тоби.

Секунду помедлив, я кивнул.

— А ты не можешь просто… посмеяться? Это ведь ерунда.

Ему легко говорить.

— Понимаешь, она же права. Я действительно гожусь тебе в отцы.