Все дело в вере (СИ)

- Значит, дело в объекте.

- Да, дело в объекте.

- Нашел на него что-нибудь?

- Нет, - мрачно отзываюсь я. – По всему выходит, что Джонас не врал. Он действительно бизнесмен. Акционер нефтяной компании.

- Берригер, - повторяет Лин. – Сколько ему лет?

- Пятьдесят два.

- Знаешь, - говорит он, - я, пожалуй, пойду с тобой.

- Вот только мне не хватало!

- Я не буду мешать. Обещаю.

- Почему ты так говоришь?

- Что?..

- Если ты мертв. Если ты моя галлюцинация. Как ты мне можешь что-то обещать?

Он вздыхает.

- Тебе это нравится. Вот и все.

- Нет, - отрезаю я. – Мне это не нравится.

Выключаю ночник, растягиваюсь поверх одеяла. Он все так же сидит на окне – одна согнутая нога на подоконнике, вторая шаркает по полу.

На всех его фотографиях, что я видел, он сидит именно так.

Я закрываю глаза. Наверное, он прав. Наверное, я сошел с ума. Мы спорим с ним об этом. Ты мне рассказывал о себе, говорю я. Ты сам это прочитал, когда разузнавал про меня после моей смерти, отвечает он. Ты говоришь со мной о делах, настаиваю я. Я говорю только о том, что есть у тебя самого в голове, напоминает он. Сегодня я ему сказал: «Я не заметил “кольт” у Лео в кармане. Это ты меня предупредил.» А он улыбнулся и ответил: «Ты видел этот “кольт”. Ты же профи, ты не пропускаешь такие вещи. Ты просто не отдавал себе отчета. Но ты об этом знал.»

Он, должно быть, прав, и я пять лет схожу с ума. Страдаю раздвоением личности. Пять лет пытаюсь себя убедить, что Линдон Шедлок, тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения, студент Новоанглийского Колледжа и без двух лет бакалавр искусств, не умер. Пять лет разговариваю сам с собой в паршивых забегаловках. Пять лет разбиваю по будильнику в день.

Псих, иначе и не скажешь.

Открываю глаза. С улицы льется слабый, желтоватый свет фонарей. Лин все так же темной тенью сидит на окне. Он никогда не уходит, пока я не засну.

Куда он уходит, я тоже не знаю.

- Лин?

- Не спишь?

- Ты ведь знаешь, что нет. Что ты там сидишь?

- А что мне еще делать? – пожимает плечами он.

- Иди сюда.

Он замирает.

- Что? – переспрашивает он наконец недоверчиво.

- Если все так, как ты говоришь, то тебе все равно, где мозолить мне глаза. А мне надоело смотреть на тебя снизу вверху.

- Сюда – это в постель?

- А тебя это смущает?

Он оборачивается ко мне. Не вижу его лица. Только темное пятно. Почему я не вижу его лица, если это все моя фантазия, а я знаю как он выглядит, заучил до последней черточки? Потому что мое безупречно логичное подсознание не забывает, что в темноте лиц не видно?

Какая же чушь…

- Да нет, - говорит он. – Поздновато мне, пожалуй, смущаться. Я за пять лет на тебя в этой постели насмотрелся… во всех ситуациях.

- Вот и я так думаю.

Он спрыгивает с подоконника. Подходит к кровати. Помедлив, вытягивается рядом со мной.

- Раньше ты никогда не звал, - слегка недоуменно говорит он.

Я смотрю на него. Постель под ним просела и одеяло примялось… но я не слышал скрипа пружин.

А, к черту это все.

- Ну а теперь решил.

Он тихо смеется.

- Затащил-таки меня в койку. А где ты прочитал, что я не интересуюсь девушками?

- В дневнике.

- Украл?

- Нет. Его взяли на время из вещдоков. Оказали мне личную услугу. Потом вернули на место.

- У тебя везде друзья.

- Не у меня.

- А важно?

- Нет.

Пауза. Неспешная, неторопливая. Не тяжелая.

- Дурацкая была идея, - слегка тоскливо говорит он. – Ну, вести дневник.

Я невольно вздрагиваю. Тут же беру себя в руки. Отзываюсь лениво:

- Но написан он был хорошо. Из тебя бы неплохой писатель вышел.

- А я хотел быть журналистом, - просто говорит он.

Стискиваю зубы. Переворачиваюсь на бок. Он тоже поворачивается – ко мне лицом. Я протягиваю к нему руку.

- Не надо, - предупреждает он. – Не надо, Тиган.

- Почему?

- Не выйдет из этого ничего хорошего.

Я упрямо мотаю головой. И дотрагиваюсь до его щеки. Вижу, как мои пальцы прикасаются к коже.

И ничего не чувствую.

Не ощущаю. Ни малейшего раздражения на подушечках пальцев. Моя рука словно проходит сквозь воздух.

Линдон вздыхает. Тяжело.

- Я же говорил.

Я убираю руку. Смотрю на него. На поблескивающие в темноте глаза, на подсвеченные отблесками из окна пряди неровно отросших светлых волос. Снова тянусь к нему. Лин отшатывается.

- Не надо!

- Не бойся, - говорю я. – Не бойся. Пожалуйста.

Он напряженно замирает. Но я больше не пытаюсь до него дотронуться. Провожу ладонью над волосами. Глажу пальцами воздух у самых его губ. Черчу кончиком ногтя линию в миллиметре от его шеи. Он закрывает глаза.

У меня перехватывает горло. Становится горько во рту. Я отдергиваю руку, и пальцы сами сжимаются в кулак.

- Почему я не могу до тебя дотронуться, Лин? Ну почему?

Он открывает глаза. Я вижу только их блеск, но я знаю, что в них – то же сожаление, что и раньше. И голос его так же тих, когда он отвечает мне:

- Потому что в то, что я жив, ты тоже не веришь.

***

Конечно. Я не могу в это верить.

Я же видел, как он умер.

Я помню.

Новоанглийский Колледж расположен в Нью-Хэмпшире. В городке Хенникер. Хорошее такое местечко, тихое. Леса, парки, ручьи. Речка. Город маленький, все друг друга знают.