Last Stardust (СИ)

— Ты же едешь с нами в Москву? — вполголоса спросил Юра, вычерчивая даже ему не понятные узоры у Отабека на груди указательным пальцем.

— Да, — отозвался тот, улыбнувшись.

— А где остановишься?

— У нас там рядом с Шереметьево на денек домик забронирован. Мне Витя сказал. А потом посмотрим, — Отабек поймал свободной рукой юрину ладонь, которая почти сползла ему на живот, прижал к коже покрепче. От него парило жаром, как от печки.

— Потом в Алматы? Домой, да? — шепнул Юра, медленно перебирая пальцами под рукой Отабека.

— Наверное. Сара звонила, сказала, что уже написала для меня целый список того, что я ей должен за то, что свалил в Японию без нее, — усмехнулся он.

Юра хихикнул.

— Она может. Передай ей от меня привет. Ну и просьбу, чтобы от тебя хоть что-то осталось к концу списка.

— Может, сам съездишь поздороваешься? — Отабек на Юру не смотрел — только на ладонь, распластанную по его животу. Юра ею чувствовал каждый его вдох. А еще упругие мышцы, которые слегка напрягались каждый раз, когда ему удавалось согнуть палец и чуть царапнуть кожу ногтем.

— Что? — Юра замер, хотел убрать руку, но Отабек лишь крепче прижал ее к себе.

— Я подумал… — Отабек запнулся, потом все же посмотрел на Юру, — может, ты сможешь вырваться осенью ненадолго. Ко мне.

Это “ко мне” прозвучало так тепло и правильно, что Юра прикрыл глаза, позволяя этим словам улечься внутри, как глотку горячего кофе.

— Лилия меня схомячит. И даже чаем не запьет, — сказал он. — Но я смогу. Программы готовы, да и…

— Юр, только не во вред, хорошо? — Отабек погладил его руку.

— Нет-нет-нет, — Юра помотал головой. — Хрен тебе, у тебя не получится опять все свести к моему благу. Я приеду. Если… если ты правда хочешь.

— Правда хочу.

Юра так и не открывал глаза и наблюдал, как под веками сменяли друг друга светлые тона и темнота под скачки кадров в телевизоре. Ладонь мерно и ровно грело, и этот жар полз по предплечью, периодически посылая мурашки по коже. Юра вдруг осознал, как он соскучился по семье Отабека: по шуткам его доброго отца, по строгому голосу матери, по капризам сестренки, у которой, наверное, уже коса до попы отросла. Стричь волосы Сара отказывалась наотрез, а по вечерам моталась по дому с расческой, а пряди развевались за ней, как плащ. Любви и привязанности к Отабеку хватало на них всех, и этих чувств почему-то каждый раз становилось все больше и больше. Снова вернуться в этот дом, снова посидеть с этой семьей за столом, почувствовать себя частью чего-то большего, чем…

Лица коснулась ладонь, а руке вдруг стало холодно, когда укрывавшие ее сверху пальцы исчезли. Юра приоткрыл один глаз, не сразу в темноте, несмотря на свет от экрана сбоку, поняв, что к чему.

Отабек неспешно погладил его щеку, тронул пальцем кончик носа, обвел губы. Лицо у него было темное, так как, придвинувшись ближе, он совсем загородил собой экран телевизора, но все равно Юра прекрасно видел его блестящие глаза — чернющие, пропасть-пропасть, куда шагаешь по собственному желанию, еще и руки раскинуть в стороны хочется, — высокий лоб. И ресницы пушистые, как подведенные при таком свете. По спине что-то колко забегало, как слабый ток пустили по позвоночнику. И за горло будто схватили и сжали крепко, что Юра открыл рот и резко вдохнул.

— Ты… охренеть, — моргнув, сказал он, когда смог.

— Что я? — переспросил Отабек, продолжая путь указательным пальцем по юриному лицу.

Красивый. Просто звездец, выносите меня, подумал Юра. И вот это вот все мое? Мне? Даже в медаль первую верилось проще, чем в то, что судьба решила сверху наградить еще и человеком, в котором так прекрасно все сходилось и сочеталось, что больше и просить чего-то страшно — и так все есть. Чего еще хотеть-то можно?

Похоже, молчание его затянулось, так как Отабек нахмурился и чуть приподнял пальцами его подбородок.

— Юр?

— Ты красивый, — выдохнул Юра.

Вот так вот. Ему это столько раз говорили, что уже вериться перестало. Это были как настройки по умолчанию. Есть и есть. Сам Юра, глядя в зеркало, ничего такого в себе не видел, что могли бесконечно обсуждать его Ангелы или даже Лилия с Яковом. Эти двое пару раз устраивали просто разбор полетов, придумывая все новые и новые образы, пока Юра не пригрозил им, что забьется татуировками и выйдет на лед в одних трусах. И Отабек о красоте этой не раз говорил. И тысячи — показывал. Когда смотрел вот так вот — как в высоту сверху вниз заглядывал. Будто видел что-то, чего другие не замечали. Волосы любил так сгрести в кулак — небольно, но так, что аж по шее будто бисер прохладный и гладкий сыпался от мурашек — и отпустить, чтобы они легли на плечи. По щекам гладил и в глаза глядел — долго-долго, будто выискивал что. И трогал всегда так, словно боялся ненароком спалить дотла. Может, и не очень он был далек в своих опасениях от истины — сердце так бухало теперь в груди, что там жгло и дрожало все.

Отабек, вместо ответа, долго-долго на него смотрел, пока Юра не зажмурился и не попытался отвернуться от этого взгляда. Потом поцеловал — резко подался вперед и смял губами губы, как душу себе забрал. Юра, пытаясь унять дрожь в руках, которые вдруг стали какими-то ватными и чужими, будто не его совсем, обнял его за шею, приподнимаясь над подушкой. Потом отстранился, придвинулся еще ближе, лег под бок, уложив голову на чужую теплую грудь, подрагивающую от сбитого дыхания. Отабек придержал его руками, растер плечи, которые вдруг озябли под кондиционером, работавшим на полную мощность, чтобы прогнать душную и тяжелую токийскую жару.

Юра утонул в повисшем молчании. Мысли путались и то цеплялись друг за друга, то распадались, как сухой песок. И внутри все никак не утихало, потряхивало под ребрами.

— Значит, приедешь? — спросил Отабек, и Юра ухом, прижатым к его груди, почувствовал вибрацию от его негромкого голоса.

Он кивнул. От движения головой челка ссыпалась на лицо, и Отабек убрал ее пальцами, зачесал со лба назад, к собственному подбородку.

— Сходишь со мной к ней?

Вопрос прозвучал тихо, но почему-то Юре показалось, что от этих слов аж эхо от стен отскочило. А может, это все его собственные эмоции, которых вдруг стало так много, что девать некуда.

— К бабушке Заре? — хрипло переспросил он, не поднимая головы и утыкаясь носом Отабеку в солнечное сплетение.

— Да. Я не попал на годовщину, и… хотел съездить после возвращения. Если захочешь, подожду тебя, сходим вместе.

Юра моргнул, задев ресницами кожу Отабека. А ведь он и не смог тогда даже с бабой Зарой попрощаться. И вообще ничего не смог — облажался по полной программе. Не поддержал, как надо, хотя хотелось этого больше всего. А потом закрутилось-завертелось, и, к своему ужасному стыду, Юру больше заботило то, каково тогда было Отабеку, чем то, что умер такой замечательный, добрый и чуткий человек, как она. И за это тоже душила вина.

— Да, я хочу, — тихо выдохнул он.

— Хорошо. Возьмем тебе билеты, когда ты определишься с датами. И сходим, — Отабек погладил Юру по волосам.

— Спасибо.

— За что?

— Что разрешаешь мне пойти с тобой. Рядом побыть. Хоть и год прошел, но хоть как-то… исправить, — понимая, что совершенно не выражает тем самым то, что чувствует, произнес Юра. Где вообще способность нормально разговаривать, когда она так нужна?

— Юр, — рука Отабека перестала мягко путаться в прядях и замерла на макушке. — Ты что, себя винишь в чем-то?

— Ну, — Юра замялся, покосился на экран телевизора, где теперь показывали какой-то странный фильм. Что-то мельтешило туда-сюда, не разобрать. Зато виды были красивые. Токио, похоже. — Я же не смог. Ничего.

— Не ты не смог, а я, — твердо сказал Отабек. И все его мышцы под руками и головой Юры напряглись, стали, как каменные. — Я не принял твою помощь. И твое желание быть рядом. И теперь я очень жалею об этом.

— Почему жалеешь? — шепотом спросил Юра.

— Потому что я хотел, чтобы ты был рядом. Но не мог держать себя в руках и боялся тебя обидеть. Боялся, что ты увидишь то, что тебе не понравится… во мне. То, что тебя оттолкнет. Или сделает больно. Это было эгоистично.