Getting my demons out (СИ)

— Ты улыбаешься, как идиот, — недоверчиво хмурит брови Стэн. — Это из-за утреннего происшествия?

— Происшествия, — передразнивает Майкл. — Томлинсон себе парня завёл, Стэн. Только идиот этого бы не понял после утренней демонстрации.

— Стайлс? Его парень? — Стэн закатывает глаза, умело подражая в этом жесте Томлинсону. — Он же лузер. Ты бы не запал на лузера…

Уверенность растворяется, исчезает из голоса, стоит только Стэну увидеть насмешливо приподнятую бровь.

— Запал, — повторяет он растерянно. — На лузера. На слабака.

— Он не слабак.

— Только потому, что врезал тебе тогда на парковке? — Стэн странно зол, желваки на его щеках подрагивают, а пальцы вокруг ручки — белые.

— И правда! — восклицает Майкл. — Он тогда хорошенько проехался по твоему хорошенькому личику. Думаешь, искра вспыхнула именно тогда?

Луи вспоминает злость в тёмных зрачках Гарри, боль, сковавшую лицо после удара, и жжение в ладонях. А потом, будто адское пламя, его пожирает изнутри картинка Гарри, прижатого к дереву, с вздёрнутыми руками, с его хриплыми мольбами, и звуки приближающейся грозы.

Нет, это началось не тогда.

Прохладный сумрак библиотеки и тихое дыхание за спиной. Книги, которые поручили раскладывать — скучны, а мальчик за столом занятный. Какая-то тайна скрывается за тщедушной внешностью и блестящим взглядом. Напряжение между ними, полное искр и треска электричества, а потом шокирующая правда — родители Стайлса мертвы.

Луи хмыкает и возвращается в прошлое ещё дальше.

В тот момент, когда Гарри получил Twix, предназначенный Томлинсону. Поджатые губы и сталь во взгляде, когда Луи назвал его убегающим от собственных демонов слабаком. Уже тогда он чувствовал внутри себя интерес и тягу к этому красивому скрытному парню.

— Хэй, — щёлкает Стэн пальцами у него перед носом. — Только не говори, что Стайлс покусал тебя, и теперь ты тоже заразился — улетаешь в космос, забывая о реальности?

— Идиот, — смеётся Луи в ответ. — Я думал… Знаешь, наверное, я действительно заметил его тогда в переулке, когда мы проучили того гомофоба, — Луи напряжённо хмурится, пытаясь вспомнить имя, но потом просто отмахивается. — Не помню. Но меня ещё потом к директору вызывали.

— Ты шутишь? — удивляется Майкл. — Я помню, там кто-то был, но и подумать не мог, что это Стайлс. Ты разглядел его в темноте и запомнил?

Недоверие на лицах друзей объяснимо, Луи и сам не понимает, почему взгляд остановился на неприметном мальчике. Возможно, что-то было тогда в его лице: отсутствие страха, интерес. Влечение к боли, испытываемой тем парнем, к ноге которого Томлинсон прижимал сигарету.

— Любовь с первого взгляда? — Стэн не может сдержать скептицизм внутри, выплёскивает его наружу недоверием и пренебрежительностью. Луи всё ещё пытается понять причину, по которой его лучший друг так категорично отвергает Стайлса, но пока безрезультатно.

— Нет, — качает он головой. — Я просто заметил его. Мы сталкивались раз за разом, и это будто снежный ком — всё обросло деталями и оттенками. Я узнал его. Хоран был прав с самого начала.

— Кстати о нём, — подбирается на стуле Майкл. — Он пропустил игру и сегодня не объявился в школе. Что с ним?

— Может, заболел? — интересуется Стэн, но хмурит брови, захлопывает тетрадь с недописанным конспектом. — Или пропал, как Зейн.

— Зейн не пропал, — возражает Луи.

— Да? А где же он? Прошло несколько недель.

Луи тянется за пачкой сигарет под тикающий в голове таймер, что отсчитывает секунды до конца урока. Беспокойство, словно зуд под кожей, чешется и жжёт, и выгнать его из крови невозможно, но пара затяжек определённо поможет унять, уменьшить в половину.

— Узнай у Пейна. Скорее всего, ничего серьёзного, но если он тоже не знает, где Найл — начнём бить тревогу, — просит Майкл.

Под оглушительную трель звонка Луи срывает со спинки стула кофту, забрасывает рюкзак на плечо, стараясь протолкнуться сквозь покидающих класс учащихся к Лиаму, а в груди — холод дурного предвидения. Облегчение от принятия собственных непростых чувств к школьному лузеру растворяется в предчувствии грядущего кошмара.

***

Белая пенистая капля скапливается в уголке губ, пока щёку оттягивает зубная щётка: Гарри интенсивно двигает запястьем, царапая дёсны жёсткой щетиной до лёгкого жжения во рту. Он надеется, что сможет вычистить не только рот, но и очистить голову от ненужных мыслей, но перед глазами чёртов Луи, с его снисходительной улыбкой, с тёплыми сильными пальцами. На плече всё ещё чувствуется прикосновение, ободряющее сжатие.

Гарри сплёвывает пасту в раковину и наблюдает, как она медленно сползает в металлический сток, чуть окрашенная розоватым. Дёсны кровоточат от жестокого обращения, но он лишь сплёвывает вновь, ощущая на языке вкус мяты и соль крови.

Какая красивая аллегория всей его жизни — любое приятное чувство искажено внутренней ненавистью, отравлено тьмой. Как свежий вкус пасты испорчен металлическим привкусом. Гарри вглядывается в потрескавшееся зеркало и ненавидит эти тёмные круги под глазами, ненавидит свои длинные кудри и постоянное выражение усталости на лице. Почему же Луи обратил на него своё внимание? Почему подарил свой платок?

Вернувшись в комнату, как величайшую драгоценность, Гарри берёт его в руки, прижимается к пропахшей сигаретами ткани губами. Ком слёз застрял поперёк горла, мешая вдохнуть, но глаза сухие. Всю зиму Гарри надеялся, что Луи увидит в нём хотя бы друга, а не постоянную игрушку для битья, — это казалось невозможным, но до боли желанным и притягательный — сейчас же, когда Томлинсон обозначил свои намерения, Гарри никак не мог решить для себя, да или нет. Он трусливо сбежал, пока Луи разговаривал с Пейном, хмурясь и нервно жестикулируя.

Часы на стене негромко тикают, отсчитывая время, и Гарри аккуратно сворачивает ткань, кладёт её рядом с кроватью на столик. Любовно гладит подушечками пальцев. Он хорошо помнит последние слова Бена: «Любовь — это уничтожение, и если тебя полюбят — тебя уничтожат». Тяжёлые полновесные слова до сих пор звучат незатихающим шёпотом в ушах.

Страшнее всего сейчас поверить в искренность Луи, а потом получить нож предательства в грудь. Увидев страх, разочарование, омерзение в ледяном взгляде Томлинсона, Гарри умрёт в тот же момент. Тонкие пальцы тянутся к изношенной наволочке, и, подцепив за край дырявый конец, Гарри тянет, с громким треском дорывая ткань.

Он хочет Луи: чтобы голубые глаза смотрели лишь на него, а пальцы сдавливали лишь его запястья. Хочет, чтобы всё внимание Томлинсона принадлежало безраздельно только ему. И соблазн велик. Луи сказал ему «да» платком и сегодняшним поведением, и Гарри нужно лишь ответить на его порыв, согласиться на эти отношения.

А значит, секрет нужно спрятать ещё глубже; убедиться, что он не всплывёт в новой жизни, не испортит то, что придало внезапный смысл бесцельному прозябанию в холоде.

Жажда разрушения подогревается сомнениями, лезет наружу с неуверенными вдохами. Гарри, сам того не замечая, разрывает ветхую ткань на тонкие лоскуты, прокручивая в мыслях варианты собственного будущего. План остаться незаметным, не сближаться ни с кем, давно рассыпался в прах, и теперь, стоя на пороге новых, по-настоящему серьёзных отношений, Гарри пугается. Не за себя, за Луи. Он закрывает глаза, помнит хлещущую из-под ножа кровь и тёмные глаза Бена, расширенные от изумления. И вдруг резко вздрагивает, покрываясь мурашками, вспоминая свой давний сон: улыбающийся Томлинсон подходит ближе, глаза светятся желанием, и Гарри чувствует тепло в кончиках пальцев, а в следующую секунду рот Луи искривляется от боли — из груди торчит рукоять ножа.

Не задумываясь о разодранной в клочья наволочке, Гарри вскакивает с постели, натягивает свитер, сверху — куртку. Ключи приглушённо звенят в кармане, когда он выходит за дверь, в ночной мороз. Он собирается принять всё, что Луи готов дать ему, любую крупицу его солнечного тепла, но прежде, чем Стайлс ответит «да», он обязан убедиться в том, что прошлое осталось в прошлом.