Бедняжка в мантии (СИ)

– Съездил в Рокацию, – как бы невзначай произнес недомаг. Он забрался на кровать с ногами и, приняв горизонтальное положение, устроил голову на моих коленях. Сцепив руки в замок, у себя на животе, он прикрыл глаза и продолжил повествование, – я же рассказывал, что у нас там раньше был домик.

И всё это он сделал ради меня?

– Так вот почему ты вчера со мной не встретился, – запоздало дошла до меня нужная информация. Пальцы скользнули к челке Тома, одним робким движением убирая её со лба. – Ты ездил в Рокацию, – подытожил я.

– Типа того, – согнув одну ногу в колене, подтвердил он.

– Спасибо, – неуклюже поблагодарил я, чувствуя, как щеки заливает жар.

Наверняка я сейчас краснее пера феникса.

Том приоткрыл один глаз и сложил губы в трубочку.

– Я требую вознаграждения.

– Мелкий и хитрый засранец, – отрицательно мотнул я головой.

Мелкий-и-хитрый-засранец расцепил свои руки, одну из них положив мне на живот и, медленно проскользив до ключиц, обвел их контур большим пальцем.

Эта его нежность выбивает меня из колеи. Она убьёт меня. Похоронит в приятных ощущениях. Закопает в ласке. Разве так можно?

В следующий миг ладонь Тома задержалась на шее, и он резко опустил вниз мою голову, встречая губы бережливым, но требовательным, поцелуем.

Я вяло запротестовал ему в рот, но тут же сам двинулся дальше, нетерпеливо сплетая наши языки во что-то единое и неразделимое. Я чувствовал каждую венку на нижней поверхности языка Тома, каждую шероховатость и понимал, что всего этого мне мало. Бешеное желание вопило внутри меня, умоляло вырваться наружу. Что-то показать, доказать. Я не знаю. Кажется, я уже давно сошел с ума.

После первых пяти минут, целоваться в такой позе стало неудобно. Затекла шея, грозясь хрустнуть и рассыпаться в прах. Я сжал в кулаке футболку Тома и, приподнявшись, потянул его за собой. Мы оба приняли сидячее положение, так и не смея разорвать поцелуя.

Внизу живота разлилось мучительное и горячее пламя, заставившее меня слегка выгнуться и заерзать на простынях. Я бы решил что горю, если б не застонал от ощущений, которые накатывали вместе с этим пламенем.

Мне не хватало дыхания, что я вбирал носом, но дышать и не хотелось. Сейчас это казалось просто потребностью организма. Ничего не значащий каприз, у которого я не желал идти на поводу.

«Пускай, я задохнусь, пускай будут саднить легкие, плевать» - вот, о чем я думал. Стыдно. Я уповаю на то, что Том никогда не прочтет мои мысли. Он не должен пролезть в них. Не должен узнать, насколько я в нём нуждаюсь. Нуждаюсь во всём этом.

Том, тяжело дыша, разомкнул поцелуй и повалил меня спиной на кровать. Аккуратно и бережно. Но в глазах я видел дьявольские огоньки нетерпеливого желания, возбуждения. Уверен - в моих он видел тоже самое. Это распаляло, опьяняло и немного пугало одновременно.

Надо было выпить. Алкоголь делает меня более раскованным.

Шнуровка, на мантии, начала ослабевать. Каждому открытому участку тела Том не успевал дарить касания и легкие поцелуи, выгибая моё тело навстречу своим рукам и губам.

Что угодно за вечность этого момента.

Я впервые желал остаться с кем-то вдвоем в этом мире. Я, мизантроп всея планеты, мечтал бессчётное количество минут проводить в обществе человека. Этого человека. Томаса Дильса. Упорно добивающегося своего. Человека, который своими словами выворачивает наизнанку мою душу. Который говорит о любви так просто, не имея представления, как на меня эти слова действуют.

Пока я размышлял над всем этим, Том уже освободил меня от мантии и, приподнявшись, наглым образом просканировал взглядом моё тело.

От смущения хотелось закопаться куда-нибудь под половицы, закрыться дощечкой и не вылезать до скончания века.

Внутренний голос кричал, что лежать обездвиженным бревном не слишком будоражащая сознание картина. Но я не мог. Не мог к нему прикоснуться. Снять эту дриадову футболку без дрожи в каждой частичке тела.

– Сними футболку, – хрипло попросил я, судорожно сглотнув.

На лице Тома отразилось недоумение, которое тут же сменилось шутливой доброй улыбкой, что была мне знакома, после чего он послушно избавился от одежды.

Я оробело положил руки на ремень его джинс, прижимаясь бедрами к его паху. Чувствуя, как сквозь одежду нарастает возбуждение у нас обоих. Том круговыми движениями потерся своим членом о мой, вырывая, выгрызая, выцарапывая из моей груди стоны, виснущие в свисте нашего дыхания.

Он потянулся ко мне за поцелуем, крепко обнял, навалившись сверху всем телом. Наши ребра вжимались друг в друга с такой силой, словно, между собой, у них происходило собственное сражение, не зависящее от нас. Впиваясь в губы, он терзал и дразнил их, то укусами, то щадящими, чересчур щадящими, поцелуями. Он засасывал нижнюю губу с такой силой, будто пытался выпить из неё всю жизнь.

Жадный. Неповторимо жадный двиб.

Движения внизу тоже не прерывались, да я и сам потворствовал к тому, чтобы делать их быстрее и резче, осмелевши дергая Дильса за ремень. В ответ мне раздавались шипения, смешанные с удовлетворенными хрипами.

– Мантия, – его толчки были в такт моим, его дыхание сбилось в то, что врачи простолюдинов называют дистонией, – я люблю тебя.

Сколько раз он говорил это мне? Десятки? Сотни? Тысячи? Я сбился со счета месяца три назад. И каждый раз сердце реагирует и отбивает невероятные удары. Вот и сейчас оно забарахлило в груди и, словно разрастаясь, подступило к горлу. Рядом с Томом мне всегда кажется, что я выплюну сердце. Он заберет его у меня не только мысленно, но и в действительности.

Еще несколько сильных, порывистых движений и Том замер, простонав моё имя, с хрустом, запрокинув назад голову. Я крепче обхватил его бедра ногами, упираясь своим пахом в его пах. Растворялся и терялся в ощущениях, так непохожих на все остальные. Меня пронзила дрожь вкупе с миллиардами мурашек, от которых волосы на теле встали дыбом. До боли вцепившись в кожаный ремень недомага, кусая изнутри подергивающиеся губы, я прогнулся, в который раз, навстречу Тому. Перед моими глазами заплясали разноцветные огни и звезды. Утробно простонав что-то невразумительное, я кончил в боксеры, в которых тут же стало непривычно мокро и липко.

Том вновь навалился на меня всем телом. Кончик носа проехался по моей щеке, спускаясь к шее и прижимаясь к ней, делая глубокие вздохи, восстанавливая дыхание.

– Так ты согласен со мной встречаться?

Вот же неугомонный…

– Да, – ответил я, лишенный сил, чтобы препираться.

Неужели, ты так до сих пор ничего и не понял? Я влюбляюсь. Слышишь? Слышишь? Влюбляюсь.

Влюбляюсь в то, как твои ребра прижимаются к моим.

В то, как ты впиваешься в мои губы, словно они глоток воды для человека, застрявшего в пустыне.

В то, как ты гладишь мои лоб и волосы.

Я влюбился в твой шёпот, не щадящий мои уши больше всяческих криков.

Вибрация в теле начала утихать, и я, ребром ладони, вытер испарину со лба.

– Правда? – переспросил Том, лениво поднимая голову, чтобы взглянуть мне в глаза.

– Отстань.

– Но ты ответил «да».

– Я не страдаю склерозом, недомаг, – сварливо заметил я и, отведя взгляд в сторону, переплел свои пальцы с пальцами Тома, который теперь лежал рядом.

Я поднял к потолку наши руки, сцепленные в одну, и стал внимательно их разглядывать.

– Слушай, Билл, а ты девственник? – ошарашил меня Дильс неожиданным вопросом. Если бы я сейчас что-либо пил, то обязательно поперхнулся.

– А зачем тебе? – огрызнулся я, прекрасно понимая, что кожа лица и шеи пошла красными пятнами.

– Я хочу знать, было ли у вас с Джеем что-то, помимо поцелуев? – пальцами свободной руки сжал мой подбородок и, не обращая внимания на сопротивления, повернул лицо к себе.

– Ты слишком любопытный! – вспыхнул я, зажмуривая глаза, в надежде, что это поможет мне исчезнуть.

– Значит, было… – сокрушенно пробормотал Том, и пальцы его скользнули мне на грудь.