Ежик в тумане, или Тяжелые будни финансового директора (СИ)

— Санек, вези Максима Валерьевича домой на его машине, иначе вопросы задавать будут. Да и до твоей его тащить нельзя: далеко и слишком заметно, — сказал Димка.

Мы прислонили Макса к двери перед выходом на стоянку, и я послушно принялся искать ключи, шаря по всем его карманам. Как назло, они обнаружились в переднем кармане брюк. Я залез туда рукой, и, конечно же, задел все еще не успокоившийся член моего неудавшегося соблазнителя. Макс застонал, а меня бросило в жар. Он с ума сошел, так сексуально стонать!!!

— Эк, его, беднягу, развезло! — порозовел Димка, пряча глаза и обхватывая Максима как-то уж слишком неприлично.

— Димка, ты чего к нему прилип, а? Руки с его задницы убери! — вскипел я.

Будут тут всякие непонятные личности моего поклонника лапать! Еще чего! Димка смутился, поспешно переместил руки с ягодиц Макса на талию, но зато прижался к его ноге пахом. Твою мать! Я уставился на охранника в упор.

— Ты что, гей?

— Санек, ты сдурел? — жалобно посмотрел на меня Димка, неосознанно лаская рубашку на плоском животе Макса ладонью.

— Понятно, — помрачнел я, ускорился до невозможности и в два счета запихнул Дракона в его шикарный Porsche.

В машине Макс пришел в себя. Частично. Сказал адрес, а потом всю дорогу ласкал меня глазами, а себя рукой. Хорошо хоть через брюки. Розу из второй руки он так и не выпустил.

…

В квартиру к нему мы зашли в обнимку, потому что после теплой машины, холодного весеннего ветра и теплого лифта его опять развезло. Я сгрузил Макса на диван в первой попавшейся комнате и попытался отобрать розу, но мне это не удалось.

— Максим, ну чего ты в нее вцепился? Отдай, поранишься же!

— Я уже поранился, — отозвался он, сильнее стискивая кулак и разглядывая меня в упор.

Если бы можно было трахать глазами, Макс отымел бы меня во все щели давным-давно.

— Зачем она тебе? — не оставлял попытки я. Капля крови стекла по стеблю и упала на светлую кожаную обивку. — Максим! Отдай розу немедленно!

— Ты мне ее подарил, а теперь забрать хочешь? Жадина! — обиделся он и так забавно надулся, что я расхохотался.

Упал рядом с ним на диван, обнял за плечи и прижал его к себе: колючего снаружи и по-детски беззащитного внутри.

— Придурок ты, Макс. Ежик в тумане. Давай сюда розу, я ее в воду поставлю.

— Я не Ежик, Рыжик, — еще больше насупился он, но послушно раскрыл в кровь исколотую острыми шипами ладонь.

— А я не Рыжик, Ежик, — улыбнулся я.

Положил розу на диван и … облизал его ладонь языком. Несколько раз. Только чтобы кровь убрать, понятное дело. Жалко мне этого романтичного, потерявшегося в любовном тумане придурка.

— Ры-ы-ыж-и-и-ик, — взвыл Макс, — не могу больше, блядь, сделай же что-нибудь! Хватит меня мучить!!!

От этого животного стона меня жестоко сплющило и нещадно растаращило, так что я схватил его за волосы и поцеловал в губы. Он ответил, но уже через минуту вырвался, закинул голову к потолку, зажмуривая глаза, и облегченно застонал, ритмично стискивая пах рукой.

— Ты доволен? — спросил я пару минут спустя, неловко ерзая на диване. Член неприятно давил на ширинку джинсов и успокаиваться без разрядки не желал.

— Да, — выдохнул он. Сполз головой мне на колени и уснул.

— Макс! У тебя совесть есть? Я что здесь, до завтра сидеть должен? У меня пожар в штанах, а ты разлегся тут на мне, как на подушке! — возмутился я, но ему было на мои мучения плевать.

Он спал и так светло улыбался, что я передумал ругаться. Ежик же, ну как на него можно ругаться? Осторожно сгрузил его на диван, устроил поудобнее, поставил розу в большую кружку и ушел, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Я не Рыжик и не гей. Нечего мне здесь делать.

Максим

Бля, кругом одни натуралы! Что ни день, то новое дерьмо на голову падает. Стрелки на часах ползли к девяти вечера, на улице висел мокрый зловещий туман, а мой бук страшно тупил и подделывать результаты финансовой отчетности не хотел. Вот за что мне это? У меня и так вариантов пять этой отчетности было, так нет! Сиди, сочиняй еще один для генерального директора, чтоб у него яйца отсохли. Да если б не Босс, хрен бы я стал такой херней заниматься! Я исправил в экселевской таблице парочку формул, бук натужно взвыл и завис.

— Слышь, железяка ржавая, я ж тебя выкину, — пригрозил я своему верному товарищу.

Он прошел со мной огонь воду и медные трубы и был мне чрезвычайно дорог, но сегодня мое терпение было на исходе. Экран бука ответил мне песочными часами. Бля, скотина своенравная! Терпеть не могу, когда он так делает! Сидеть в кресле не было никаких сил, и я принялся наворачивать круги по кабинету. Окно. За ним серая мгла, такая же беспросветная, как мое бытие. Запертый на замок шкаф. Такой же двуликий, как моя суть: снаружи блеск и великолепие, а внутри — тайны, пороки и компромат. Ваза из-под цветов, наполненная водой до половины и трагически пустая. Такая же несчастная и одинокая, как я. Кому она нужна, кроме розы? Да и розе она, в общем-то, нахер не нужна.

Я споткнулся о ковер и спохватился. Бля-я-я… эк меня приложило-то! Я железный пидорг или гей недоделанный? Вот только гомосятины мне для полного счастья и не хватало! Платочек розовый в руки, чтобы слюни и сопли утирать, шарфик голубенький на плечи, чтобы ловчее меня держать было, и гигантский член в задницу, чтобы уж наверняка. Тьфу! Чур меня, чур! Я вернулся к буку, но там ничего не изменилось. Как и в моей жизни.

Второго марта я на работу не вышел, потому что приходил в себя после первого: переваривал то, что натворил, вспоминал сладкие губы Рыжика, наши жаркие обнимашки на диване, и дрочил, глядя на розу в кружке. А 3-го пришел в офис и узнал, что Санек взял две недели за свой счет. Намек был очевиден: посмею повторить или хотя бы намекнуть, и он исчезнет из моей жизни навсегда. И я, несгибаемый железный пидорг, чуть не заревел, как самый распоследний анимешный гей. На хера меня Рыжик так страстно целовал? Ежиком называл? Вот на хера?! Чтобы я потом всю жизнь воспоминаниями мучился?

Ненавижу натуралов! Ненавижу! Жалостливые говнюки. Все и всегда делают только наполовину. Женщин имеют в одну дырку, хотя перед глазами скачет вторая, и залезть в нее хочется до умопомрачения. Верность не хранят даже самим себе, тайком от жены и детей трахаясь с секретаршами и молоденькими любовницами. Да они и работают-то только наполовину, решая семейные проблемы, вместо того чтобы делами заниматься.

Взять хоть Рыжика, который после возвращения работой, казалось, вообще не занимался, а только и делал, что за Галочкой ухлестывал. Третью неделю подряд он то и дело приходил ей помогать (у нее же сотрясение мозга было!), «лечил» ее компьютер, наклонялся над секретарским столом так, что мне был прекрасно виден его шикарный зад, и мило с ней хихикал. У него же кольцо на пальце, черт возьми! Неужели в наше время только я один знаю, что это такое — преданность? Он вился около Галочки, как навозная муха возле уборной, и явно нарывался на неприятности. Я молчал, ревновал и ждал, когда Санек одумается, но он продолжал гнуть свое, и терпение мое было на исходе.

Бук в очередной раз нагло перевернул часы на экране и вывел меня из себя окончательно. Я сдернул его со стола и швырнул в открытые двери со всей дури.

— Блядь, сука любимая, все нервы мне вымотал!

Мой вопль и звук разбившегося о стену бука эхом разлетелись по пустынным коридорам. Бляяяя, вот что любовь с людьми делает. Был нормальным пидоргом, а стал истеричным гомиком. Если так дальше пойдет, превращусь в жуткий гибрид Потаповой и Пашули и выебу мозги всему холдингу. Я тяжело вздохнул и пошел собирать осколки бука, а то стыда не оберешься.

— Максим Валерьевич? Что случилось? С вами все в порядке?

О! Явился, не запылился. Рыжик возник в дверях кабинета, глядя на меня наивными глазами опытного преступника и всем своим «ничегомеждунаминебыло» видом провоцируя на необдуманные поступки. Я прям вскипел. Выпорю! Как есть выпорю — ремнем, да со всего маху, чтобы впредь неповадно было. Уволится — ну и хер с ним! Хоть задницей своей шикарной перед моим носом вилять перестанет.