Соулмейт для джедая (СИ)

- Можете не волноваться, я с легкостью приспосабливаюсь к любым условиям, - успокаивает Оби-Ван. - Особенно в столь… приятной компании. Правда, я вынужден настаивать на том, чтобы с нами летел кое-кто еще.

- И… Кто же? - слабо хмурится Энакин, вспоминая утреннее «знакомство» с невестой Оби-Вана.

- Мой R2, - просто заявляет сенатор. - Это… своего рода примета. Когда я лечу куда-то, он всегда со мной. Так когда мы отправляемся?

- У вас приблизительно час на сборы, - кивает Квай-Гон. - Я не стану провожать вас, меня ждут дела, а потому лишь пожелаю удачного перелета, и… Энакин.

- Да, учитель? - подскакивает падаван.

- Да пребудет с тобой Сила, мой мальчик, - мягко кладет мастер руку на его плечо, с заботой смотря в глаза.

- Да пребудет с Вами Сила, учитель, - улыбается Энакин, на короткое мгновение ощущая себя девятилетним мальчиком, только недавно ставшим падаваном.

В течение получаса после ухода учителя, он не может найти себе места, пребывая в растерянности, словно ребенок, чьи родители впервые дали ему поручение и оставили с ним наедине. Наконец, Энакин вспоминает про время и решает зайти к сенатору. На сей раз, постучавшись.

- Да-да? Это ты, Энакин? - слышится из-за двери.

Принимая это, как приглашение, он заходит внутрь и видит Оби-Вана, обнаженного по пояс, складывающего какие-то вещи в чемодан. Энакин тяжело сглатывает, ощущая, как ко лбу и щекам подступает жар. Делает вдох и забывает выдохнуть. Тело парня оказывается куда более подтянутым, чем думал Энакин… и более рельефным. Заглядевшись на плечи, покрытые тонкой россыпью веснушек, и проступающий пресс на животе, он резко отводит взгляд на разложенный на полу чемодан, словно ему хоть сколько-то было интересно его содержимое, и, лишь затем, выдыхает.

- Я только хотел спросить… Могу я увидеть вашего повара? Сегодняшний обед был слишком восхитителен, чтобы это осталось без внимания, - каким-то сдавленным голосом, которому тщетно пытается вернуть былую уверенность, произносит он.

- Но Эни, я не держу поваров, - вскидывает бровь Оби-Ван, наконец, скрывая свой торс от его взора за какой-то незамысловатой футболкой.

- Значит, ваша… Горничная? - слабо мотает головой Энакин, словно пытаясь согнать недавнее наваждение.

- О, я не встречал человека, более далекого от кулинарии. И, если уж тебе интересно, то я польщен твоим отзывом о моей стряпне… Да, знаешь, я сам обычно не трачу на это время и заказываю быструю доставку, но люблю порой порадовать старых друзей. Ну и должен же я был, в конце концов, хоть как-то тебя отблагодарить за вчерашнее, - пожимает плечами он, надевая поверх своей футболки накидку с капюшоном.

Энакин с неохотой признает свое поражение. Он влюбился. Влюбился в этого очаровательного человека — простого и недосягаемого одновременно. Окончательно и бесповоротно. Это было очевидно и раньше, но теперь у Скайуокера нет никаких контраргументов перед самим собой.

- Тебя тоже стоит переодеть. Твой джедайский прикид привлечет дополнительное внимание, а нам этого не надо… На вот, держи, - он кидает в Энакина какой-то рубашкой. Свободного покроя и приятной ткани, но главное — своей рубашкой. Пропитанной памятью о хозяине, теплом и запахом его кожи. Дающей Энакину возможность прикасаться к Оби-Вану так близко, как он никогда его больше не коснется.

Невнятно поблагодарив Оби-Вана, он покидает его спальню, прижимая к себе рубашку, сминая пальцами ткань.

«О Сила, если ты меня испытываешь, то просто знай: это испытание мне не по зубам, могла бы выбрать что полегче,» - мысленно произносит он, уходя переодеваться и готовиться к выходу.

========== Часть 4 ==========

На Набу Энакину нравится. Если, правда, не считать вынужденного визита в резиденцию королевы в первый день по приезду. Энакин не любит политиков. Оби-Ван — исключение.

Родовое поместье Кеноби, где Оби-Ван, как шутит он сам, вынужден отбывать свою «ссылку», со всех сторон окружено озерами, по сути, представляя из себя этакий небольшой остров. Впервые в жизни Энакин видит столько воды. Тот единственный раз, что он побывал на Набу маленьким мальчиком, никто не удосужился провести ему экскурсию дальше болот, да и его детское сознание, и так пропускающее через себя бешеные для татуинского ребенка потоки информации, вряд ли было готово вместить в себя эти просторы.

Времена величия поместья — давно позади. Когда-то оно было заполнено голосами, музыкой и смехом, теперь же здесь воцарилась тишина — не давящая на барабанные перепонки, не угнетающая, словно сжимая сознание в тиски, а приятно обволакивающая, успокаивая душу. Вот оно — идеальное место для единения с Силой, а не этот ваш Храм джедаев, где Энакину удавалось единиться разве что с нервным тиком, неизбежно возникающим после долгих часов тренировок в медитации, которыми истязал его Квай-Гон. Идеальное место, чтобы укрыться от опасности… Или укрыться вдвоем от всего мира.

- А… Сатин, верно же?.. Она бывала здесь? - спрашивает Энакин.

- Это поместье давно не предназначено для приема. Я обычно не приглашаю сюда гостей, - отрицательно качает головой Оби-Ван, и это приносит Скайуокеру облегчение. Хотя бы ненадолго.

Дни тянутся медленно. Но не мучительно, а мучительно-приятно.

- Мой отец был художником, - говорит однажды Оби-Ван, застав Энакина, убивающим время за разглядыванием картин, украшающих обветшавшую стену. - Это последняя его картина, - продолжает он, когда внимание юноши приковано к нему, взглядом скользя с лица Энакина прямо за его плечо. - Она написана в день коронации моей сестры.

- Так королева… Твоя сестра? - юноша широко раскрывает глаза, припоминая разговор Оби-Вана с королевой, совсем не похожий на то, как должен был бы выглядеть диалог брата и сестры.

- Ну да, - пожимает плечами Кеноби. - Я — средний ребенок в семье, так что после смерти матери трон перешел к ней, я же стал сенатором.

- Но ведь, получается, есть и третий ребенок?

- Да, младшая сестренка с детства говорила, что ее тошнит от всей этой политики. Хотя мать всегда была против, но после ее смерти она твердо решила, что хочет стать актрисой.

- Могу ее понять, - издает короткий смешок Энакин.

- Правда? Значит, не спроста мне казалось, что вы похожи.

Оби-Ван рассказывает о своих родных без какого-то особого сожаления. У Энакина же сердце на миг обливается кровью, когда он вспоминает о маме.

Он знает, что с ней все в порядке. Она больше не рабыня, не служанка. Пару раз Квай-Гон позволял себе слегка отклонить курс после задания и, зная, как падаван тоскует по матери, привозил его на Татуин, проведать ее. На тот момент, Энакин был уже подростком, почти юношей.

Он познакомился со своим отчимом. Этот человек, фермер по фамилии Ларс, ему понравился, но вместе с тем, Энакин понял, что он и его сын никогда бы не стали для него семьей, как стал его учитель. Клигг — так его звали — любил Шми Скайуокер, а она любила в ответ. И это все, что было важно для Энакина. С Татуина он улетал с легким сердцем, без надежды вернуться сюда, в эту неприветливую пустошь. Он по-прежнему любил мать больше всего на свете, но теперь он был спокоен.

Наверное, Сила знала свое дело, когда разделила их. Так было лучше… Нет. Но так было правильно. Когда каждый — на своем месте.

Но эти тревожные сны, которые одолевали Энакина каждую ночь в этом благословленном Силой месте, отравляли его дни смутной, почти неуловимой тревогой. И в них была мама.

От очередного кошмара его пробуждает Оби-Ван. По пробивающимся сквозь окно лучам солнца, спадающим на его одеяло, мягко скользящим по нему, Энакин понимает, что уже утро. Но почему здесь Оби-Ван? Он так стонал во сне, что привлек его внимание, или…

Ответ оказывается куда проще:

- Я решил сходить к озеру, искупаться. Не хочешь составить компанию? - предлагает Оби-Ван, вставая с края кровати Энакина, наблюдая за солнечным лучом, бегущим вверх по обнаженной груди юноши, ложась полоской света на его губы.