АУТОДАФЕ ЛЮБВИ (СИ)

В мире волшебников существовал мораторий на смертную казнь в связи с демографическим кризисом, угрожающим существованию самого магического населения. Даже за самые страшные преступления перед обществом, которые ранее совершали Пожиратели Смерти, их наказывали пожизненным заключением в Азкабан или приговаривали к поцелую дементора – гуманной, альтернативной замене смертной казни. Но существовало единственное преступление, за которое карали нещадно, несмотря на занимаемое положение и заслуги перед обществом – гомосексуализм, самое страшное злодеяние против самой природы, грязное извращение, противное всему обществу. Маги, так и не сумевшие восполнить свою численность после многовекового жестокого преследования маггловской инквизицией, беспощадно карали тех, кто шел наперекор своему естеству, вступая в противоестественную однополую связь. Это было преступлением перед государством и обществом, и таким извращенцам не было пощады. Мужчины, добровольно отказывающиеся давать жизнь будущим поколениям, лишались своей собственной жизни. За гомосексуализм наказывали не менее беспощадно, чем средневековая инквизиция за колдовство. Поэтому ошеломительная новость об аресте Драко Малфоя и Гарри Поттера, обвиненных в мужеложстве и взятых на горячем, потрясла всю страну. Сейчас их с нетерпением ждала целая толпа зевак, и, когда телега въехала в Косую аллею, раздался шум голосов сотен людей. Испуганная стая ворон добавила в общий гул свое карканье и хлопанье крыльев. Отовсюду стали раздаваться истеричные вопли:

– Извращенцы! Мерзкие содомиты!

– Пидорасы! Хуесосы!

– В огонь мужеложца! Сжечь Малфоя!

– Поттера на кол! Смерть ему!

Один за другим о помост телеги ударились камень и гнилое яблоко. Повозка дернулась пару раз и остановилась посреди аллеи, напротив бывшего магазина волшебных палочек Олливандера, который теперь был закрыт. Гарри приподнял голову, оглядываясь вокруг. Заметив вывеску, парень грустно улыбнулся – именно отсюда и начался его путь в магический мир, здесь скоро и закончится. Сопровождающие телегу авроры наблюдали за тем, чтобы никто из собравшихся не выпустил в осужденных какое–нибудь заклятие, а особо рьяные блюстители морали за подобное деяние и сами могли отправиться под суд. Поэтому сейчас в беззащитных парней летели только дохлые крысы, гнилые фрукты и тухлые яйца. Из толпы раздавались насмешки и оскорбления. Десятки людей окружали телегу, аврорам уже с трудом удавалось сдерживать мощный напор собравшихся. Блюстители порядка постоянно выкрикивали предупреждения, напоминая о суровом наказании для тех, кто посмеет выпустить какое–либо заклятие в осужденных, которым по решению суда предстояло умереть на эшафоте.

Гарри чувствовал вокруг только злость и ненависть. Все видели в них преступников и желали скорейшего начала их пытки. На секунду Поттер огляделся вокруг, и его голова вновь бессильно склонилась к груди. С обеих сторон дороги была ухмыляющаяся толпа, искривленные лица, злые глаза, вытянутые шеи, руки и ноги, борющиеся за лучшую позицию, движущиеся тела, пытающиеся протиснуться к дороге. Все старались подобраться как можно ближе, чтобы получше рассмотреть редкое зрелище – голого восемнадцатилетнего аристократа и его знаменитого любовника, восседающих верхом на позорном помосте. Здесь собрались все те, кому не досталось места на площади у эшафота, и теперь эти люди старались получить свою часть зрелища. Обреченных парней зло освистывали и кричали всякие гадости. Они были один на один с враждебной толпой, которая издевательски смеялась над ними. Гарри сидел с низко опущенной головой, с трудом сдерживая слезы, Малфой же, напротив, превозмогая боль в жестоко насилуемой промежности, высокомерным взглядом обвел беснующуюся людскую массу. Его губы скривились в презрительной усмешке – что эти ничтожества – полукровки, магглорожденные, сквибы и оборотни, могли им сделать хуже того, что им было уготовано по приговору? Камень в висок был бы более легким и желанным исходом – секунда боли вместо часов мучений.

– Не плачь, Потти, они не стоят твоих слез, – тихо произнес Малфой, оборачиваясь к своему любовнику.

– Ради них умер Дамблдор, ради них я был лишен детства и рисковал жизнью… Я чуть не погиб, – хрипло ответил бывший гриффиндорец. – Почему они так ненавидят нас, Драко?

– Потому что мы любим друг друга. Они нам завидуют, – улыбнулся Малфой, и в этот момент он вдруг стал так похож на того блистательного слизеринского принца, которым восхищался весь Хогвартс.

Гарри, сморгнув горькие слезы, оглядел беснующееся возле них людское море. Драко был прав, толпа ненавидит тех, кто хоть чем–то из нее выделяется, тех, кто более красив, умен, талантлив или богат. Любое качество, которое делает человека особенным, будет поводом для обвинений, нападок, травли. Но иногда бывает так, что человек ничем не блещет, он тих и скромен, он старается быть незаметным, однако толпа, словно дикий зверь, чувствует, что он иной, не такой, как все. Срабатывает инстинкт и эта безликая масса набрасывается на человека в яростном порыве опустить до своего уровня, поглотить, а если не получится, то раздавить, унизить, уничтожить. И они слетаются, словно стервятники, и пытаются заклевать, рвут на части. Толпа не прощает инакомыслия и стремится растоптать любого, чье мнение отличается от установленных стереотипов. Две причины всех бед рода людского – это зависть и ненависть. Оттого человеческая история полна войнами, трагедиями и страданиями, оттого до сих пор горят костры инквизиции, и вряд ли суждено им погаснуть. Подлость соседствует с порядочностью, любовь с предательством, почитание с ненавистью. Близкие становятся врагами, отец поднимает руку на сына, брат на брата. Зависть и ненависть – то, что превращает людей в диких, страшных животных, обуреваемых низменными инстинктами и способных на самые худшие деяния…

Авроры уже выбились из сил, пытаясь освободить проезд, воздух был пропитан отборными проклятиями блюстителей порядка, но все было напрасно. Телега с осужденными не могла сдвинуться с места до тех пор, пока мракоборцы не применили заклятие заградительного барьера, медленно, но верно тесня толпу и освобождая дорогу. Наконец повозка скрипнула и покатилась вперед, но сопровождающим ее аврорам с трудом удавалось поддерживать относительный порядок и защищать осужденных от нападок особо рьяных приверженцев морали, чтобы те не учинили самосуд.

Не спеша миновав Косую аллею, повозка постепенно углубилась в лабиринт узких, вонючих улочек Лютного переулка. В зловонной тесноте трущоб был постоянный полумрак. Людей стало меньше – для большой толпы здесь просто не хватало места, но почти все окна в Лютном переулке были распахнуты настежь и из них швыряли всякие отбросы, а кто–то даже вылил содержимое ночного горшка, облив осужденных жидким дерьмом и мочой.

К этому времени парни уже совершенно выбились из сил, а узкая улочка, казавшаяся бесконечной, все петляла и петляла. С каждой минутой им приходилось все труднее. Ссадины и раны ныли дергающей болью и отзывались резкой вспышкой каждый раз, когда кто–то из них делал неосторожное движение. Пот ручьями стекал по обнаженным телам, едкая влага заливала глаза, а деревянное острие продолжало безжалостно терзать их кровоточащие промежности и распухшие яички. Парням казалось, что под ними развели огонь и тысячи раскаленных иголок жалили их истерзанные гениталии. Противореча здравому смыслу, они уже мечтали об одном – чтобы скорее закончилась эта пытка, хотя ее завершение только приближало их к трагической развязке. В какой–то миг Поттер вдруг понял, что больше не в силах терпеть эту ужасную боль. Ничего не соображая, ни о чем не думая, он сипло завопил, судорожно хватая ртом воздух, снова и снова. С криком он словно вытолкнул из себя боль, и стало немного легче. Следом за ним по–звериному завыл Драко Малфой. Его запрокинутое лицо было залито слезами, глаза ввалились, губы были искусаны до крови.

Повозка, неотвратимо влекущая двух осужденных за любовь парней к месту свидания со смертью, медленно прогромыхала по булыжникам узких улиц Лютного переулка, неумолимо приближаясь к площади, откуда уже раздавался шум многочисленной толпы. Услышав отдаленный гул, Гарри невольно вздрогнул. После оглашения приговора во Дворце Правосудия его разум отказывался служить ему. Герой магического мира отчаянно не хотел верить в то, что ему предстоит умереть такой дикой, чудовищной смертью на эшафоте, на потеху толпе. Это было настолько ужасно, что парень с детским упрямством отказывался думать о том, что их ждет. Но по мере того, как повозка преодолевала последние метры своего пути, дикость происходящего постепенно проникала в сознание Гарри, и он с ужасом начинал понимать, что они неизбежно будут принесены в жертву садистским наклонностям толпы. Малфой же, в отличие от Поттера, оказался большим реалистом и четко осознавал весь кошмар, на который обрек его родной отец. Драко понимал, что никакой амнистии и смягчения приговора им не будет, и ему придется корчиться среди языков пламени на глазах собравшихся горожан, жадно взирающих на захватывающее зрелище, а Гарри предстоит умереть не менее мучительной смертью, истекая кровью на осиновом колу.