Getting my demons out (СИ)

Когда входная дверь мягко щёлкает, закрываясь за Томлинсоном, Гарри погружается во мрак беспамятства окончательно.

Полностью теряя над собой контроль.

***

Ледяной воздух не помогал потушить злость, и, сколько бы Зейн ни бродил по крайней улице города, цедя сигарету за сигаретой, ярость всё равно клокотала в груди. Резкие порывы и приносимые ими горсти сухого твёрдого снега били по лицу, но это даже близко не походило на тон Томлинсона.

«Друг».

Зейн бесился, сжимал кулаки. До хруста в суставах.

Он медленно брёл дальше по тёмной улице, прочь от жилых домов и ярко горящих в поздний зимний вечер фонарей к месту, где кончалась заасфальтированная улица и начинались ухабы ведущей к карьеру просёлочной дороги.

Гнев выжигал не только холод, но и любые чувства. И злился Малик не на Луи. Не на команду. Его бешенство, иррациональное и неподвластное разуму, нашло свою цель.

Сейчас Зейн ненавидел школьного неудачника.

Каким-то образом, сам не отдавая себе отчёт, Стайлс влиял на Луи, возвращал его в прежнее состояние, в то, каким он был пару лет назад.

Зейн не собирался мириться с этим.

Остановившись, он вдруг услышал это. Тихий скрип снега под чужой подошвой. Деревья шелестели вверху, в непроглядной зимней тьме, но даже их шум не мог заглушить этот звук.

Он обернулся, сжимая в руках пачку сигарет, но позади была пустынная улица. Малик застыл, и ветер утих на мгновение, оставив в покое деревья. На улице воцарилась полная тишина; тишина не шевелилась и наблюдала за ним, подобно страшному монстру из детской страшилки.

— Эй, — произнёс Зейн и удивился, как дрожал его прокуренный голос. — Там кто-то есть?

Ответом ему послужила ещё одна пригоршня снега и сбивающий с ног сильный ветер. Прикрыв глаза козырьком из ладони, Зейн вглядывался во тьму, и вдруг…

Шевеление.

Он мог поклясться, что видел тень, скользнувшую от одного дерева к другому. Расширившимися от удивления и подобия страха глазами он наблюдал за тем местом, сражаясь с порывами ветра. Сердце гулко отдавалось в груди, а ноги будто приросли к земле. Хотелось бежать, но он не мог.

Когда силуэт сделал шаг, отделился от ствола дерева, далёкий звук шин по глубокому снегу спугнул тишину между ними. Зейн моргнул и уставился на дерево, у которого никого не было. Свет фар прорезал тьму, и спустя несколько мгновений, за которые сердце успокоилось, пришло в свой привычный ритм, Малик уже готов был поспорить с самим собой о том, видел ли он хоть что-то. Игра воображения, подумал он.

— Зейн, чёрт возьми! — Майкл остановил машину прямо перед ним, приоткрыл дверь. — Садись, не морозь свою задницу.

— Пожалуйста, — произнёс другой голос.

Луи вылез из машины под снег и ветер. Подошёл ближе. Протянул руку.

— Я бы хотел объясниться. И извиниться тоже, — добавил он.

Всё ещё недовольный Зейн демонстративно проигнорировал протянутую руку. По хрусткому снегу он преодолел несколько шагов до машины, залез внутрь, негромко хлопнув дверью. Луи молча последовал его примеру.

Уезжая в тепле, под тихо играющую поп-панк мелодию на старой авто-магнитоле, Малик ни на секунду не мог предположить, какой чудовищной опасности только что избежал.

Когда свет и звук растворились в морозном воздухе, а вокруг вновь разлилась ночь, силуэт вышел на дорогу, не скрываясь. Блеснуло лезвие ножа, спрятанного в кармане лёгкой тёмной куртки. Он скривился в ухмылке и прошептал:

— Ты сгоришь в своей ненависти, Зейн Малик…

========== Первый секс ==========

Комнату наполняет ночь. Не просто тьма, а сама ночь, отсутствие света. Холодно, как на земле до первого утра. Гарри трёт глаза и кончиками вечно холодных пальцев чувствует собственный жар. Но сознание возвращается к нему полностью.

За окном метель, и ветер, будто волк, завывает в щелях деревянного окна, между хрупкими от мороза стёклами. По темноте и глухому урчанию в животе Гарри делает вывод, что проспал не только ночь, но и следующий день. Он откидывает одеяло, поднимается на слабые, подгибающиеся ноги. Мерное тиканье часов в кухне подтверждает его теорию — они показывают восемь вечера.

На столе — блистер с таблетками, подсохшее пятно от пролитой воды. Следы того, как Луи хозяйничал на его кухне.

От этой мысли перехватывает дыхание, и Гарри сжимает пальцы вокруг спинки стула, тяжело опускается на него. Болезнь раскалывает голову болью, и он опускается на сложенные на столе руки. Он чувствует себя слабым и немощным. Никчёмным. Память подкидывает ощущение тёплых маминых рук, поддразнивания Джеммы, когда он лежал, закутанный, словно гусеница, в кокон из нескольких одеял. Болел.

Детство безвозвратно ушло вместе с любящими людьми, наполнявшими его. Они растворились в пустоте, в холодной ночи, царствующей за окном. В болезненном осознании собственного изъяна. От прошлого остались лишь воспоминания, пронзающие холодным металлом сожаления и без того настрадавшееся сердце.

С тяжёлым вздохом Гарри отгоняет мысли о семье, закидывает в рот то, что находит в холодильнике, и возвращается в остывшую постель. Ему как никогда хочется пожалеть себя, опустить так долго сдерживаемые барьеры и позволить печали затопить его.

Безвыходность положения, наконец, настигает всей своей тяжестью. Гарри одинокий, потерянный среди этой снежной зимы в незнакомом городе, а тьма наступает на пятки. И бежать больше некуда.

Уткнувшись в подушку лицом, он надеется, что слёзы принесут облегчение мечущейся в смятении душе, а также остудят горящее в лихорадке лицо. Никакого облегчения, потому что слёз нет.

Гарри теряет последние остатки человечности, разучившись плакать.

***

Дни не тянутся старой жевательной резинкой, они мчатся вперёд, подгоняя, кусая за пятки. В суете пересдаваемых тестов, постоянных тренировок с командой и ежевечерних попыток не отдаляться от ребят из банды Луи теряет контроль над собственными действиями. Поддаётся крутящей суматохе учебной жизни.

Первые несколько дней он беспокоится за Стайлса, и желание навестить, узнать, насколько тяжело протекает болезнь, велико. Но дискомфорт в груди от воспоминания беспомощного подростка в его руках колется жёсткой шерстью внутри.

Изо всех сил Луи сопротивляется собственным эмоциям. Но, кажется, война проиграна.

Это становится понятно, когда Гарри проскальзывает в столовую, тенью двигаясь между учениками. Они слепы, погружены в свой однобокий мир, состоящий из уроков и неудачных свиданий, из попыток стать популярными в экосистеме школы. Но Луи видит всё.

Против воли он замечает залёгшие под глазами тени, впалые щёки. Гарри поднимает руку и осторожно кашляет в кулак. Такой простой жест, естественный для любого человека, вызывает внутри Луи гремучий коктейль эмоций, начинающихся раздражением и оканчивающихся несмелым желанием приласкать.

Болезнь тяжело далась Стайлсу, он более бледный, так и норовит раствориться в прохладном воздухе столовой. Незамеченный никем.

— Хей, — говорит Луи громко, привлекая его рассеянное внимание к себе. Гарри медленно моргает, смотрит на него. — Как ты?

— Уже лучше, — отвечает тот. Голос ещё более хриплый, чем обычный медленный говор.

Гарри делает неуверенный шаг к нему, но останавливается. Луи видит, как мучительно он решает, присесть ли за столик Томлинсона. Но Луи не приглашает, и после секунд раздумий Гарри не садится. Остаётся стоять, чуть сгорбленный и одинокий.

— Спасибо, что помог. Я ещё нужен тебе?

Глаза Луи чуть расширяются от удивления, и Гарри, наконец, понимает, как звучит его вопрос.

— В смысле, твои уроки. Нужна ли ещё помощь?

— Не откажусь, — кивает Луи.

Уставшая, измученная интенсивно запихиваемыми внутрь знаниями, его голова со скрипом переваривает мысли, сознание едва ворочается. Тонкие пальцы, по которым, Луи никогда не произнесёт это вслух, он скучал, теребят край выношенной куртки.

— Стайлс!

Громкий резкий Найл появляется будто из ниоткуда, приобнимает хрупкие плечи рукой.