My annoying idol (СИ)

— Блять, — он сглатывает, откидываясь на спину и убирая мокрую челку со лба.

Это не приснилось. Сехун знает, что это, черт возьми, очередное воспоминание, которое, мать его, слишком красочное и реальное настолько, что судорожно прикрыть стояк не получится, а «подумать о бедрах Лухана» вытесняет способ «подумать о противном». Потому что бедра у Лухана такие, что десятка засосов на нежной коже Сехуну будет мало.

Он заносит воспоминание в мысленный список собственных извращений, который «так, на всякий случай» занимает отдельную полку в стеллаже, и считает. Это пятое. Пятый гребаный раз Сехун просыпается от стона Лухана в своей голове и сам готов застонать, потому что «как же я хочу его». Он вспомнил все, но точно не просил память подкидывать ему домашнее порно в качестве сказки на ночь. Не то чтобы он был против, но контролировать себя в присутствии хена сложнее с каждым днем. Он все еще притворяется дурачком, ничего не знающим о своем гомосексуализме и шальных фантазиях в собственной голове. От того, что он творил с Луханом становилось даже стыдно, но хотелось не меньше.

Он еще не до конца разобрался с проблемами, но… Какие вообще проблемы, если он уже третью ночь подумывает о том, чтобы разложить Ханя прямо на кровати в больничной палате?

— Сехун? — и вот действительно, Хань, сейчас ты не вовремя. — Почему ты не спишь?

«Почему ты такой соблазнительный?»

— Жарко стало, — нервно сглатывает.

— Жарко? — недоверчиво переспрашивает хен. — Кондиционер всю ночь на полную.

«Нет, а тебе что, прямо сказать: «У меня стоит на тебя»?»

Нет, собственно, он ничего не теряет, а, может быть, даже и приобретает, если откроет Лу свои тайные фантазии, но назойливая здравая мысль (все-таки что-то осталось) упрямо держит в голове знак «против». Сехун не спрашивает самого себя, почему и зачем, а просто поднимается с кровати, попутно кутаясь в одеяло под недоуменный и явно что-то подозревающий взгляд Лухана, и идет в ванную комнату, благо, в его палате отдельная.

— Он сказал, что ему жарко, но взял в ванную одеяло, — сонно пробормотал Хань сам себе, будто осознавая какой-то жизненно важный факт.

Из ванной не доносилось ни звука от Сехуна, зато воды он лил много и долго, втайне надеясь, что Лухан за время его отсутствия снова уснет. Все-таки кто его знает, может, он сейчас забудется и начнет выстанывать имя старшего в процессе известного дела.

Сехун слишком напряжен, потому возится дольше обычного, но, когда входит в палату, измотанный, кажется, по самое не хочу, Хань все еще дежурит, еле-еле держа глаза открытыми.

— И почему не спишь? — ворчит младший. — Вообще я уже говорил тебе, что ночью можешь идти домой.

— Не хочу, — шепчет хен, опуская голову в колени.

И вот снова недомолвки и раздражающее «не буду ему говорить, а то мало ли, что подумает», а еще «лучше отведу взгляд и сделаю вид, что меня ничего не волнует» в исполнении обоих. Сюда бы Исина, который прекрасно подмечает любую мелкую деталь (не касающуюся собственных отношений, вспомним шесть лет «дружбы» с Чунменом). Он бы наверняка растолковал Лухану, что его Сехунни давно в курсе дел и пора бы в оборот брать парня, а то измаялся весь. Заодно и Сехуну, который «еще не время, я не готов». Стоит ли говорить, что Син почти каждый день убеждает обоих, театрально закатывает глаза, когда в ответ прилетает опять же «не сейчас», жалуется Чунмену и вспоминает давным-давно сказанную им же фразу? «Два барана», те, которые и вспыльчивые, и упертые, в упор не замечают очевидных вещей (не будем напоминать про очевидность самому Чжану).

— Ты… — заикается Се, но, передумав, быстро замолкает и плюхается на кровать, отворачиваясь к окну. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — тихо отвечает старший, после чего комната надолго погружается в тишину.

Только ни один из них не спит. Сехуну все еще вспоминается стонущий Хань, а у Лухана затяжная, выматывающая бессонница, от которой он обычно избавлялся присутствием Се, но сегодня ему точно второй раз глаз не сомкнуть. Оба мучаются два с лишним часа, прежде чем по палате разносится:

— Да что же это!.. — Хань вздрагивает от неожиданного шипения Се. Он лежит, не двигаясь, не издавая ни единого звука, и только глаза открыты, что в темноте незаметно. Сехун подрывается и снова летит в ванную, не специально громко хлопая дверью. Шумящая вода, включенный свет и приоткрытая дверь — Сехун хоть и хлопнул, но ручку повернуть забыл. Лу всего лишь подумалось, что Сехуну, наверное, стало плохо от каких-нибудь лекарств, которыми его пичкают каждый день. Только вряд ли О оценил бы его помощь сейчас, стоя под холодными струями в душевой кабинке с открытыми дверцами и водя ладонью по возбужденному члену, кусая губы, чтобы с них не срывались маты вперемешку со стонами.

Лухан сползает по стене, сглатывая, все еще не в состоянии избавиться от картины, которую увидел какими-то ничтожными секундами ранее. Он закрывает глаза ладонями, подтягивая к животу колени, когда Сехун все же не удерживает громкого стона.

— Организм у него, однако, хорошо функционирует… — нервно усмехается старший и подрывается с места, когда вода в ванной стихает. Не стоит Сехуну знать, что он стал невольным свидетелем… этого. Но… что Сехуну приснилось? Кто заставил его возбудиться?

— Чертов Хань, — шипит Сехун, укладываясь в кровать. И, конечно, он совершенно не подозревает, что старший сейчас старается даже дышать тише обычного, чтобы его не раскрыли, а фраза прилетает болезненным ударом в спину, отдающимся в сердце.

========== Глава 22 ==========

Little Dragon — Twice

Никто не смел даже пошевелиться. В палате толпились самые близкие Сехуну люди, Хань сидел рядом как обычно, и только одного человека О видел впервые.

— Ким Минсок, адвокат, — молодой мужчина лучезарно улыбнулся, протянув руку Сехуну. Тот неловко кивнул и пожал руку в ответ, не сводя взгляда с, казалось бы, совсем еще юноши. Ему невдомек было, каким образом этот «ребенок» способен раскрутить такое дело, вылезти сухим из воды, не попасть под огонь критики, да и вообще, по словам Чонина, он единственный, кто согласился помогать ему.

— Не смотри на его внешность, — понимающе усмехнулся Чунмен. — Он гораздо старше тебя.

— Насчет моих способностей тоже не сомневайся, — подмигнул парню Минсок, — и не такие дела распутывал, а за то, что моя работа чистая, я ручаюсь. Если кто-нибудь найдет хоть малейшую несостыковку, лично сожгу свое удостоверение и больше не притронусь ни к одному заказу.

— Нет, я вам верю, — хмыкнул в ответ Сехун. — У Чунмена-хена всегда водились хорошие знакомства.

— Вот и ладненько, — пропел Ким, открывая очень тяжелую по виду папку. — Итак. Заставил ты меня, конечно, попотеть, парень. Ждать тебя никто явно не собирался, поэтому по-тихому решили убрать незначительную фигуру. Однако можешь выдохнуть.

— О чем вы говорите? — Хун нахмурился, крепче сжимая ладонь Лухана. Старший успокаивающе погладил напряженную руку большим пальцем, взглядом попросив не перебивать.

— О чем тебе говорит имя Ли Хван Юн? — проигнорировав вопрос младшего, начал Минсок.

— Ни о чем, — пробормотал парень,— Не знаю такого.

— Неудивительно, — хмыкнул Мин. — Тогда позволь рассказать тебе кое-что. Чунмен, — обернувшись к Сухо, Ким попросил: — Твоя очередь.

— Ли Хван Юн — это бывший директор К&T Entertainment, — вздохнул Сухо. — Когда я пришел в компанию, ею уже управлял Ким Тэ Хо. Но незадолго до этого между Ли Хван Юном и Ким Тэ Хо случился большой скандал. Об этом даже в новостях говорили. Навряд ли ты тогда был занят тем, что смотрел вечерние новости вместе с отцом. Все же ты был еще слишком мал, — по-доброму усмехнулся Чунмен. — Так вот, Ли Хван Юна обвинили в спекуляции, неправомерном использовании бюджетных средств и удержании денежных. Кроме того, он яро продвигал своего сыночка, Тэиля. По правде сказать, большей бездарности я не видел. Этот парень не умел абсолютно ничего, но с помощью папаши вылез в люди. Большая часть средств агентства уходила на раскрутку Тэиля. Конечно, после этого К&T Entertainment выдержало море нападок. Чтобы прикрыть это дело, Ли Хван Юн отказался возглавлять компанию, а потом и вовсе продал ее Тэ Хо. У него просто не было выбора.