Нисса-Нисса (СИ)

Даже через дублет и рубаху жжет жаром разгоряченного тела Рамси, с каждым новым его притискиванием грудью к груди и паха к паху. Он почти насильно сжимает плечи, жестко целуя отца одними толстыми губами, и его член быстро натягивает штаны, твердо упираясь Русе в низ живота. Сам же Русе сдержанно отвечает ему, опуская руки на широкий пояс, поглаживая и сжимая складки на боках. Рамси утробно, одобрительно урчит и принимается как-то по-собачьи покусывать отцовские губы. А после шумный выдох проходит горячей волной по лицу Русе, и Рамси уже грубо пихает язык ему в рот, принося еще тошнотного привкуса крови. И сразу требовательно вкусывается, сходу сталкиваясь зубами, вдавливая нос в щеку.

Это опять подает уже знакомой Русе страстью, а не похотью: Рамси легко заигрывается. И Русе легонько хмурится, жестко кладя раскрытую ладонь ему на грудь, слегка отворачивая голову. Сын еще пытается прикусить его губы, но Русе упрям, и Рамси недовольно рычит, вынужденно отрываясь. В его глазах мелькает горячая ярость, но через мгновение они снова становятся обыкновенно холодными, а пальцы на плечах слегка разжимаются. Рамси смотрит на отца пристально и качает головой. И говорит на выдохе кровью в лицо:

– Это только тебя делает слабым.

Прикосновение губ к щеке после почти ласковое, только царапнувшее надорванной коркой, а холода в открытых глазах хватит выморозить всю Королевскую Гавань самой долгой зимой. Клок жирной шерсти остается в руках, когда пес устает играться и легко поворачивает мощной шеей.

Но Рамси теперь как нарочно бережно и медленно – возбуждающе до тягучего тепла в паху – лижет отцовскую щеку, снова мягко вжимаясь толстыми бедрами в бедра. Он больше не закрывает глаз, холодно и проницательно следя за выражением на отцовском лице, осторожно прижимаясь губами к губам. Но вот раскрывает рот одним жестким и мокрым движением языка, вталкивая его сразу между зубов глубоко и скользко, по щеке и небу.

Что делать, когда дни назад ты уверенно держал цепь, но сейчас пес уже прижал тебя всем телом, пока еще мягко смыкая зубы на глотке? Русе Болтону неоткуда это знать. Оба сына – в чужие руки, собаки – старому псарю, а у самого хватит духу разве что редкой лаской потрепать по холке, отвернув лицо. Но теперь – все мертвы, и некого позвать. Что будешь с этим делать?

Говоришь, что не из тех, кто платит за свои ошибки?

Русе ведет рукой по тугой коже дублета, огладив и сочный бок, и мощную грудь, в конце пережимая широкую шею твердой хваткой над кадыком – большой палец вжимается в мягкую ямку под подбородком, и Рамси довольно порыкивает. А когда Русе уверенно обводит холодным языком его горяченный и мокрый язык, у Рамси мигом дрожит поясница и еще тяжело подрагивает член. И так медвежья хватка на плечах становится еще крепче, и он несдержанно кусает Русе за нижнюю губу.

Настойчивый толчок грудью и бедрами – Рамси не отличается любовью к ожиданию, он уже довольно наждался, ходя и ходя кругами по крепостным стенам. И сейчас высвобождаться из его жадных объятий так же опасно, как хоть на миг разорвать взгляд глаза в глаза. Но Русе не пробует ни того, ни другого: хоть Рамси и не высок ростом, Русе благоразумно оценивает силу своего тела в его руках. Остановить Рамси сейчас сможет разве что каленое железо. Русе уверен в сохранившейся части его почтения и в том, что прижги он хоть сейчас сына клеймом, тот взвыл бы и защерился, крутясь на месте, но не причинил бы отцу ответной боли.

Рамси знает, что Русе знает об этом, и это правда.

Но в любом случае ни у кого из них нет каленого клейма. Только жесткий край деревянной лежанки, упершийся в голени после очередного решительного толчка Рамси. Русе обычно ложится на нее, когда устает, раздеваясь и позволяя пиявкам облеплять его грудь и низ живота. Сейчас Русе позволяет Рамси наклонить его низко и сползти ручищей под спину, поддерживая, давая не упасть неловко, а лечь почти с королевским достоинством. Сам Рамси забирается сверху кое-как, придавливая коленями теплый отцовский плащ и наваливаясь разгоряченным телом. Свободно закрепленный меч грохает о край лежанки вороньим приговором.

Толстые пальцы ползут по шее, по отцовской груди, расцепляя тугие застежки плаща. Русе держит ладони на мощных плечах, втягивая воздух носом, когда Рамси снова принимается по-звериному лизать его щеку, спускаясь в уху, слюняво запуская язык и в него. Мягкое, толстое бедро упирается между худых ног, слегка придавливая яйца и уже легонько напрягшийся член.

Бесполезно сопротивляться своим страстям – и огромному зверю, капающему на лицо слюной.

Сухие руки сходятся на жирном заду, Рамси мокро фырчит отцу в ухо, расстегивая уже свой тяжелый плащ, пока Русе жестко облапывает его зад и бедра, куда достают руки.

Все началось кровавой похотью в подвалах Дредфорта. Все закончится волчьей преданностью в волчьем доме. Дай-отдай себя зверю и не передумай. У смерти сочные жирные губы.

Плащ толстыми складками соскальзывает куда-то вбок, но холоднее не становится. Рамси спускается мокрыми поцелуями к шее, благоразумно не кусая, и все возится одной рукой с пряжками своей перевязи. И теперь уже Русе теряет терпение, бросая обжимать толстые ноги, с раздраженным выдохом находя пальцами туго натянутые поверх живота ремни и по памяти нащупывая пряжки, сталкиваясь с раскаленными сыновьими пальцами. И нежданно ощущает какое-то странное чувство, впервые делая то, что хоть раз да делают любящие родители: раздевая своего ребенка, чьи пальцы еще – уже – не слушаются довольно. Это колет горячей иголкой где-то под сердцем и остро – в паху. И, кажется, задевает даже Рамси – он находит отцовский взгляд, и где-то очень глубоко в его глазах Русе видит едва заметную каплю детской растерянности. Ее тут же сметает новая темно-серая волна похоти, и Рамси снова жадно, зверски приникает к отцовскому рту, но от переплетения языков теперь еще жарче идет по телу. Слившееся разгоряченное дыхание оставляет влажные пятна на щеках. Русе наконец заканчивает с перевязями, и меч в ножнах, задев край лежанки, глухо звенит об пол.

Никто, кроме слуг и матери, не раздевал Рамси. Никто так не раздевал Рамси. И он раз низко скулит на выдохе, больно вгрызаясь в поцелуй, удерживая свой вес одной рукой и торопливо расстегивая застежки дублета. Но даже не думает снимать его, только освобождает стянутые грудь и живот для свободного дыхания и сразу принимается за отцовскую одежду. Русе согласно помогает ему, прогибая спину и вытягивая из-под нее собственный пояс. И можно было бы проще, не раздеваясь вовсе, но Русе уже знает, что не вернется в спальню сегодня. Русе чувствует по мгновениям уходящее время собственной жизни и не собирается хранить его облапившим золото скупцом.

Завязки штанов самые мелкие; у Рамси не хватает терпения возиться с ними, и он грубо разрывает поцелуй, оглядываясь зверски. На поясе перевязи в складках плаща блестит изгибом его мясницкий нож, и Рамси торопливо наклоняется за ним. Почти невесомо прокручивает в толстых, подрагивающих от накатившей похоти пальцах, нависая над отцом, и живо опускает руку вниз, одним движением, не глядя вспарывая шнуровку. Он не красуется, показывает, что умеет, но у Русе слегка розовеют щеки, когда лезвие проходится совсем рядом с его членом, оставляя только легчайшее ледяное касание. Вполне возможно, срезав пару длинных седых волос.