Обнажая душу (СИ)

Его горячее дыхание так приятно и притягательно влекло меня, я, как под настойчивым гипнозом, хотел на все махнуть рукой и ответить, но в конечном итоге так пока и не выпустил на волю то, что творилось в груди, и не стал так легко этим чувствам поддаваться. Не знаю..

— У меня опять не получается? — наивно и даже смешно спросил вдруг недоуменный мелкий в ответ на мое бездействие, находясь по-прежнему так непозволительно близко, а я, переведя дух, наконец смог искренне улыбнуться, и даже хохотнул ему в ответ.

— В том-то и дело, что получается, — дерганно пожав плечами, сказал я, и просто подался обратно навстречу уже сам, обнимая ладонями его все еще обескураженное, но счастливое, по-особенному искренне очаровательное лицо, сразу, так жарко впечатываясь в податливый, самый манящий рот своими губами.

Теперь мы безостановочно дышали друг другом, вперемешку с горьким вкусом алкоголя; в удовольствии сомкнулись веки, объятия скрепились, и такие глубокие поцелуи просто напрочь вынимали из меня душу и всякий разум.

Так как пил я в итоге всего-то немногим больше мелкого, то и вся адекватность была по-прежнему при мне. Я же реально все делал осознанно, лишь умело подстегиваемый этой искусственной смелостью, а мой младший брат и вправду вставлял меня еще сильнее этого алкоголя, который спустя какое-то время неумолимо утратит на меня свое воздействие, а этот чувственный парнишка, как оказалось — уже нет.

Коротко встречаясь с ним взглядом, я снова закрывал глаза, приятно размывающие видимую картинку, и с влажными причмокиваниями целовал мелкого еще и еще, чуть наклоняя вбок голову, пока он в идентичном темпе отвечал и елозил своими ступнями по моим бедрам и ягодицам, с каждой новой секундой все больше и круче возбуждая меня.

— Что бы мама сейчас нам сказала? Про отца вообще молчу, — отстраняясь, шепотом спросил я и мягко улыбнулся, чмокнув его в нос и видя, что мой не в меру испорченный брат опять сияет ярче, чем начищенная монета.

— Я даже представить боюсь, — отозвался он, эффектно демонстрируя мне сразу пару десятков белоснежных зубов, и я, покусывая губы, умильно усмехнулся его невинной непосредственности. — Но они же не узнают.

— А ты прикинь, — все же настоял я на этой теме, слегка, медленно гладя его стройные ноги, кайфово разведенные передо мной, и чувствуя, что твердая, как кремень, труба яростно и больно даже продирает изнутри мои чуть широкие джинсы. Жжет, прям, пипец, но теперь уж лучше терпеть придется, наверное.. — Не боишься?

— Давай о грустном не будем? — предложил застенчиво в ответ Билл, тоже кусая свои влажные, красивые губы, а я лишь покачал головой, со вниманием изучая его взглядом и под гнетом какого-то его индивидуального таланта соглашаясь уже мысленно с чем угодно, что бы он ни попросил. — Просто мне сейчас так офигенно..

— Имей в виду, палимся — нам не жить. Особенно мне, — все же серьезно сказал я, завуалированно давая свое постыдное согласие на эти странные вещи, что происходили между нами недавно и, получается, будут продолжаться и впредь.

Совсем скоро я снова перегнал все это по ощутимо засорившимся каналам в своей задурманенной голове и, хмыкнув, просто отпустил его, поспешно отстраняясь, чтобы как-то угомонить вздыбленную стоячину хотя бы на расстоянии. Почти сразу возникла внезапная, заманчивая мысль выпить еще, но вместо этого я просто покосился на бутылку и вскоре отставил вискарь подальше, иначе реально же нажрусь в говнище, что до прихода родителей точняк не оклемаюсь.

— За себя только и ссышь в первую очередь! — с шутливым упреком хмыкнул неправдоподобно обидевшийся Билл, спрыгивая со стола и беспечно заулыбавшись, в то время как в глазах так теперь и скакали пьяные черти. Здорово я его..

— Если меня убьют, кто за тебя заступаться будет? — уверенно выпалил я в оправдание, снова громко и небрежно усаживаясь на свой стул и расслабленно прикрыл глаза. Так, главное, сдержаться и успокоиться.

— Пофиг, помирать, так вместе, — непринужденно хохотнул брат, подходя со спины и укладывая ладошки мне на плечи, чем заставил резкие мурашки устроить по всему моему телу зажигательный, танцевальный флешмоб. — Да и ты же все равно съехал.. — более грустно добавил Билл со вздохом, наклоняясь и прижимаясь к моей небритой щеке своей гладкой кожей. Нифига толком на фэйсе даже не растет у него до сих пор, или это он так тщательно конспирируется.. — Ладно, мир? — уже более жизнерадостно и в какой-то степени безапелляционно предложил мелкий, чмокнув меня коротко и сразу в ожидании заглядывая в глаза, еще больше наклонившись вперед, а я притворно-скептически скривил губы.

— Я же здесь, значит, мир.

— Ох.. Том, я так рад! — громко и счастливо затараторила эта вредная мелочь, а я, прищурившись, лишь пассивно принимал новую очередь легких, звонких поцелуев в щеку. Все равно чертовски неловко и непривычно это.. пусть и приятно. — О, слушай, — подозрительно-заинтересованно ахнул Билл, явно озаренный какой-то новой идеей. В обычное время меня должна была насторожить такая интонация, а уж теперь-то — тем более! — А может.. ну, как раньше? Сыграем во что-нибудь?

— Че, в натуре? — недоверчиво резануло по моим словам крутое удивление. — Да ну, она уже нерабочая, наверно, и.. — принялся я приводить какие-то возражающие аргументы, ведь эта странная затея действительно была крайне неожиданной. — Билл, блин! — крикнул вслед я, а брат уже все равно дернулся в сторону моей комнаты.

В приставку примирения мы не играли года уж как два. Как-то не было необходимости, да и от времени вкупе с частотой усердного применения она уже начала конкретно барахлить.

— Я поищу, ты же не против? — на ходу, с до смерти пугающим энтузиазмом бросил он, вприпрыжку двинув из кухни, едва не впечатавшись при этом по всем законам эпичности прямо лобешником в косяк, и уже вскоре благополучно скрылся за углом с минимальными потерями.

— Вот дебил, — лишь хмыкнул я предосудительно и, решив, что пить уж точно сегодня больше не надо, принялся неторопливо убирать за нами всякие улики.

— Я все слышал, — громко отозвался мелкий уже из комнаты практически сразу и вдруг чем-то адски загромыхал, будто уронил там, как минимум, потолки двух квартир выше, создав при этом все условия для возникновения катастрофы. — Ай, блять!

— Че это? — сразу среагировал я, плюнув на посуду и резко чесанув по следам этого несказанного вершителя массового безумия. — Хорошо, что я не помню, что в ней лежало, — остановившись в проеме и критически рассматривая какую-то увесистую коробку, которую грациозно стоящий на стуле брат неведомым чудом умудрился своротить на пол прямо со шкафа. — Не там ищешь. Слазь лучше.

— Сними меня? — совершенно внезапно предложил он, устремив в мою сторону все свое неотступное внимание и безоблачно, но в то же время застенчиво заулыбался. Вот тут я офигел.

— Каво? — отправляя свою охреневшую интонацию на взлет, хохотнул я и, нервно сглотнув, покачал головой, все равно подходя поближе, но не к брату, а только чтобы склониться над рухнувшей на пол коробкой и посмотреть, что там, вероятно, пострадало при падении.

Намеренно игнорируя все еще возвышающуюся столбом шпану недалеко от меня, я блаженно заулыбался при шумной, сносящей волне опьянения, промчавшейся где-то внутри головы, и теперь меня странно и беспрерывно распирало от окрыляющей, сладостной и чертовски охренительной легкости. Мне надо бухать поменьше, однако.

— Давай, сам залез, сам и спрыгивай.

— Я упаду, — в свою очередь, заканючил этот взрослый ребенок, чуть топнув ногой и, судя по всему, еще и подбоченившись. Походу, его кто-то тут избаловал сверх меры. — Я же пьяный.

— Ты охуевший, — со смехом поправил я, хотя внутренне, так или иначе, беспрекословно уже согласился сейчас выполнить его нелепую и не слишком уж сложную просьбу. — Эх, Билл, — поднимаясь на ноги и с укором привычно цокнув языком, хмыкнул я и подошел к нему, остановившись напротив, примерно, на уровне его живота, после чего вдруг выразил одну свою первую и, вероятно, точную догадку. — Ты ж специально, — медленно опуская ладони на его тощие бока и плавно ведя их на бедра, негромко проговорил я, едва шевеля пересохшими от постепенно нарастающего мандража губами, когда в груди все снова часто забахало и грузно разорвалось фейерверками от такой заманчивой, по-особенному меня волнующей близости.