Герой не твоего романа (СИ)

Чуть позже Кюхён попросил отвести Настю в гостиную (благо, имелась вторая батарея), отодвинул обеденный стол к стене, образовав свободное пространство, подозвал к себе Чанмина и опустился коленями на пол, заставив вампира сделать то же самое.

- А пентаграмму нарисовать или еще чего? – спросил Чанмин. Кюхён взял его за обе руки. – Ты прямо в свитере будешь? А бубен надо, чтобы духов призывать? Ну хоть бусы из ушей лисиц?

- Ты хочешь ослабить связь или нет? – строго спросил Кюхён. – Если нет – у нас все равно ничего не получится.

- Да я хочу, просто не верю, – ответил Чанмин с кривой ухмылкой.

- Веришь, хотя бы частицей души, – возразил монах. – Иначе дал бы герцогу себя казнить.

- А ты умный, – похвалил его Чанмин. – В некоторых вопросах.

Кюхён закрыл глаза и примерно полминуты сидел молча. Вампир последовал его примеру. Не чувствовалось ровным счетом ничего – разве что коленям было холодно от кафельного пола.

- Ты сегодня занимался любовью, верно? – вдруг поинтересовался монах.

- Ого, а как ты это понял?

- Никак, просто Джунсу громко разговаривает о непристойных вещах. Это не очень хорошо…

- Знаешь, Кю, по секрету, секс – это не так уж страшно, если им занимаются люди, которые искренне друг друга любят, – заметил Чанмин, открывая глаза. – Может, узнаешь скоро.

- Глаза закрой. – На этот раз монах сам почувствовал нарушение, потому что его веки были плотно сомкнуты. – Не узнаю: Хичоль меня не любит.

Чанмин хотел как-то прокомментировать эти слова, и если бы Кюхён ныл, у него бы это вышло. Но монах обронил фразу самым будничным тоном, и никаких слов подобрать не получилось. Любить, не надеясь на взаимность, и даже не страдать, понимая, что большего все равно не добьешься… Чем только была забита эта голова! Вот вам и юмористический персонаж…

- Думай о чем-то хорошем, – попросил Кюхён. – И добром, обязательно добром. Например, о Джеджуне, но только, пожалуйста, не представляй его в своей постели. Вспомни Мехико, как вы вместе гуляли, танцевали…

Чанмин попробовал думать о чем-то умиротворяющем. Но Джеджун в это понятие никак не вписывался: он вызывал слишком много эмоций. Стоило вспомнить время знакомства – накрывала болезненная ностальгия по застенчивому и нервному созданию, похожему на брошенного котенка. Мысли о Мехико заливали лавой жгучего стыда: все могло бы и сейчас так оставаться. Размышлять о будущем не получалось в принципе, хотя бы потому, что Чанмин сразу задался вопросом, легко ли Джеджун согласится на «маму», так как против «папы» восставал он сам… А уж о том, что будущее было слишком неопределенным, и вовсе говорить не стоило. В итоге Чанмин сосредоточился на подсчете прыгающих через ограду белых овечек и пребывал в состоянии полного душевного равновесия, пока три тысячи сто пятнадцатыми вместо мелкого рогатого скота забор весело не снесли, держась за руки, герцог и майор, щеголявшие в трусах радужной раскраски и распевавшие «I Will Survive» Глории Гейнор*.

Чанмин получил шлепок по щеке. Он заснул.

- Не настолько хорошее и доброе, – приказал монах.

Продолжилось бессмысленное сидение на кафеле. Чанмин начал понимать, что ничего не получится, как бы сильно Кюхён ни хотел ему помочь. Они проторчат тут до утра, держась за руки, а потом придется еще раз просить Юно о казни, и еще до ухода по делам, потому что потом станет поздно. Захотелось плакать от того, что Джеджун останется один, родит без него. С другой стороны, это было лучше, чем тащить омегу к господину, унижаться ради очередного прощения и потом жить в постоянном страхе, что пострадает он или ребенок. Чанмин вдруг ясно увидел картину: Мехико, светлое будущее, Сильвия, так любившая «тетю», играет на газоне с маленьким названным братиком-альфой, который еще не понимает, чем отличается от обычных мальчиков. Джеджун сидит на скамейке, в очках и с книжкой на коленях, от которой то и дело отрывается, чтобы посмотреть на сына. А рядом – Чон Юно. Певец. Мальчик думает, что это настоящий папа. Ему никто не скажет правду, и мама этого не сделает, потому что считает: нечего травмировать ребенка. Но все равно никогда полностью не отделается от воспоминаний. О ничтожном, жестоком, подлом, но все равно любимом когда-то вампирском слуге…

Неожиданно Чанмин очутился в особняке своего первого, человеческого господина – охотника на нечистую силу. Он лежал на полу огромной залы, залитой кровью пополам с мерцанием свечей, и едва мог пошевелиться из-за глубокой раны в животе, через которую вытекала жизнь. Он всегда думал, что вампиры действуют лишь клыками, но слуга однорукого чудовища ударил его мечом, сохраняя такое выражение лица, словно просто разрезал кусок мяса. Чанмин из последних сил полз к Анджеле, кровь которой жадно пил обретший новую, уродливую руку вампир. «Убейте меня, умоляю!- закричал Чанмин – вернее, попробовал, так как вышло лишь слабо простонать. – Это дочь моего хозяина, это леди, убейте простого слугу…» Вампир бросил Анджелу, еще дышавшую, на пол. Он опустился на колени рядом с Чанмином и положил человеческую руку на его плечо, но выглядел не так жутко, как должен был, по представлениям юноши: кровь он пил аккуратно, ни одна капля не попала на дорогой костюм, а то, что осталось на губах, он промокнул надушенным шелковым платком, словно после вина. «Ты хороший слуга и красивый мальчик, – ласково улыбнулся вампир, проводя шершавыми чудовищными пальцами по щеке. – Ты мне нравишься, юный Чарли…» В это мгновение слуга главного вампира ударил Анджелу в грудь мечом, и тут же «главный вампир» впился клыками в шею Чанмина. Это был конец. Чанмин потянулся к Анджеле, которая лежала в метре от него… И вдруг кто-то схватил его за руку. Он с трудом перевел взгляд и увидел перед собой сияющего слабым потусторонним светом, доброго, бесконечно мудрого человека в широких белых одеждах. «Ты ангел Божий? – спросил Чанмин. – Ты заберешь меня в Рай? И Анджелу тоже заберешь? Прошу, забери ее с собой, даже если вместо меня, я был плохим, я желал ее…» Вампир продолжал высасывать кровь из шеи Чанмина. Незнакомец в белом взмахнул рукой, и время замерло. «Я тебе обязательно «ангела» припомню, – улыбнулся он. – Я всего лишь Чо Кюхён.»

Чанмин вдруг все вспомнил и смог подняться, как бы отделившись от своего «старого» тела.

- Я про «ангела» ляпнул с мозгами вон того парня, – он указал на окровавленного юного себя, осмотрел несчастного и поморщился: давно не приходилось видеть этого изуродованного лица, в многочисленных шрамах и кривого. – Ангелы красивые и бесполые. И если насчет второго в твоем случае можно поспорить, то первый пункт точно не выполняется.

Кюхён укоризненно поцокал языком и взял Чанмина за руку, уводя от застывшей сцены кровопролития.

- Это момент, когда Хичоль вливал в твою кровь вампирский яд, делая тебя слугой, – объяснил он. – Подумай о том, что тебе не нужна эта связь. Вспомни все хорошее, что было без нее, почувствуй себя свободным. И реши, зачем нужно снова таким стать.

- Чтобы взять Дже с собой и увезти от вас и от господ подальше – покатит?

Чанмин старался не смотреть на себя-человека, но взгляд невольно уплывал туда. Хорош же он был. Анджела любила такого урода по сюжету, а вот Джеджун, наверное, при всей своей сострадательности смог бы его только жалеть.

- Покатит, – решил Кюхён. – Но тебя не отпустят.

- Догадываюсь.

Чанмин, правда, стал вспоминать не о том, как рос в хозяйском доме и любил вымышленную копию Анжелики Назаровой. Он стал думать о тех месяцах в реальности, когда сам уже был настоящим, а господин оставался лишь персонажем фанфика. Когда Джеджун восхищался им, полагался на него и влюблялся с каждым днем все сильнее. Когда герцог считал не мерзкой тварью, а своим соперником в борьбе за место лидера команды. Когда он сам верил, что способен определять свое будущее.

Монах и вампир стояли в тишине замершего времени минут тридцать. Кюхён начал тихо говорить что-то по-китайски, и едва не рассмеявшийся Чанмин с трудом удержался от просьбы молчать. Бормотание длилось минут пять, и потом все помещение озарил яркий свет, словно исходивший от каждой поверхности. Он затянул Чанмина в себя, а когда вампир очнулся, то снова был на кухне, и Кюхён продолжал читать некие молитвы, держа его обеими руками за голову.