Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

— Невидимая армия! «Пятая колонна», — припечатал Поттер. — Довести градус кипения общественности до взрыва — и меняй строй, захлопывай страну на запор, как сарай! И все довольны. А недовольных забьют скалками домохозяйки — браво!

— Путч! — заключил Уизли и стукнул кулаком по столу. — А ты, Гарри, или его знамя, или его жертвенный агнец.

Гермиона посмотрела на Поттера в упор.

— Рон прав. Хотя, думаю, скорее, либо жертва: типа чистокровная традиционная семья героя… — да все наши семьи, и Долгопупсов, и Уизли! — короче, зверски и беспощадно вырезаны сторонниками объединения с магглами, ну или другая чушь в этом роде; либо — гад, гомосексуалист, развратник, насильник, растлитель, зарвавшийся и вставший поперёк пути всеобщего процветания идеалов гуманного прогресса.

— Ни хрена себе! Бля-я-ядь! — интеллигентно охнул Джей. — А кто вообще в страну «Крылья» пригласил, а? Думаю, что форму-то 455Э подписывает Министр, нет? — Он вскочил с места. — Я звоню Киму!

Все замолчали.

*

Спать хотелось — аж жуть, до тошноты! — но слишком много мыслей скопилось в голове, их надо было подумать, повертеть, разложить по полочкам, каждую. Теперь Гарри позволил себе полстакана виски и вышел на воздух — дымить в помещении в такое раннее, прямо-таки хрустальное утро было извращением.

Небо на востоке, за высокими крышами, давно посветлело, однако в городе и не бывает кромешной темноты. Например, на севере, в центре Лондона, небо всегда ночами лиловое — от освещения и рекламных огней.

На клумбе розовые хризантемы склонили подёрнутые серебром головки, молодая яблонька начала облетать, в доме напротив приглушённо заплакал младенец и включился неяркий свет в нескольких окнах, невдалеке залаяла собака. Гарри встрепенулся — всё-таки задремал и просыпал пепел из трубки прямо на брюки.

— Кричер, — тихо позвал он. — Намешай-ка мне Несонного.

Домовик сразу же, будто караулил, выглянул из-за двери:

— Приличному лорду по ночам спать положено.

— Знаю. Не бурчи. Нельзя мне сейчас спать. Надо подумать, понимаешь? А через два часа — в Аврорат, потом в Гамбург, голова будет после короткого сна чугунная. Сделай зелье, нечасто — можно.

Кричер посмотрел на него, как строгий педагог на опозорившегося ученика, но через пять минут вернулся со стаканом. Гарри выпил и поморщился:

— Ох, и гадость, бр-р-р! Спасибо. Не сторожи меня и есть не подавай — некогда, сгинь!

Несонное начало действовать незаметно, но верно: Гарри удобнее расположился на скамейке, потянулся, потом встал и решил пройтись по дворику — на ногах думалось яснее. «Мотыли-то ушли в пике? По фону их выловить не удалось. Джейми, не дозвонившись до своего волосатика, не подал виду, что волнуется, но решительно заявил, что казнит того путём засовывания телефонного аппарата в… — Джеймс Сириус вырос воспитанным и не стал договаривать свою угрозу при женщине… Есть повод волноваться о Мотыльках? Пока вряд ли. Что такое выключенный дифон, да ещё и ночью, у молодого рок-артиста? У ребят же был концерт? Если бы произошло нечто плохое, мне уже сообщили бы. Но всё равно надо разбираться».

Только он успел, мысленно разговаривая сам с собой, подойти к Коржиковой благоустроенной будке, не замечая, что в ней ночует лебедь, как над головой раздался шум. Сова, почтальон из Хогвартса. Если бы эта пятнистая неясыть была спортсменом-бегуном, то можно было бы сказать, что она упала без сил, лишь коснувшись финишной ленточки. Бедняга, кто же тебя так загнал? Неужели с Лили или Альбусом снова что-то случилось?!

Гарри, хмурясь, быстро вскрыл толстый конверт. Один листок вложен в другой. На верхнем — несколько слов почерком Альбуса. На внутреннем — короткое письмо, написанное кем-то незнакомым.

«Пап, вот прочитай. Я — дебил. Или ничего не понимаю во взрослых отношениях — ничем не обижал вроде! Она — недостойная женщина, просто играла? Я ошибся в ней? В себе? Она нашла себе другого? Или мне стоит бороться?»

«Дорогой Алладин.

Ты не сердись, что не пишу «мой».

Я тут много думала, правда, недолго. Но решила твердо— быть с тобой очень честной. Какой же ты хороший и умный, такой воспитанный, образованный. Красивый. А я — совсем не такая, только волосы кучерявые (как и у тебя, милый! но на том-то все сходство у нас и кончается…) Ой, горе-горе! Ничего с нашей любовью не получится, я и старая для тебя и … плохая, а ты-хороший! Папа твой серьезный и знаменитый будет недоволен, а мама так вообще проклянет, строгая наверное и правильно ведь! Нильзя нам дальше встречаться-не пара мы, милый. Думала я о чемто там глупая, замечталась. А когда я из группы уйду, то поеду просто назад в Силькеборг, работать устроюсь. Я отпускаю тебе Альбус Поттер милый и любимый мой. Так будет хорошо и так нужно. Вот, сказала… Ивсегда буду тебя помнить.

Прощай».

Да уж…

Гарри подумал, что если Ал написал ему так, да ещё и Матильдино письмо переслал, то мальчику уж совсем тяжко — полная неразбериха в голове. Нужна срочная помощь. Надув щёки, он медленно выдохнул, почесал себе макушку — и рванул в дом. «Дети! Когда же вы уже вырастете? Нет, когда же вы вырастете настолько, что перестанете притягивать неприятности и проблемы?» — Посмотрев со стороны на самого себя, Гарри себе же и ответил: «Никогда!..»

— Кричер! — гаркнул он, вбегая в холл. — Живо!

— То сгинь, то живо! — Старый слуга появился с хлопком, чуть не угодив прямо под ноги Поттеру. Рядом образовались младшие заспанные эльфы. Проснулся от ласкового рыка хозяина и пёс, внеся в рассветный час нотку уютной суматохи. «Вошёл, называется, по-тихому!» — Нахмурился Поттер.

— Дай-ка мне пор... Да смолкните вы! Крич, заткни этой мелкотне глотки — чего они вечно верещат и визжат, что пороси? Напугал? Блин, пугливые какие! Коржик, отстань, нет, мне некогда играть, и даже с этим замечательным мячиком некогда! Чикки, Гребби, заберите собаку! Кричер, быстро дай мне Накаратовый порох! Не делай такие глаза — знаю, что у тебя где-то заныкано блэковское добро. Да, запрещён, неужели ты думаешь, что я собственного домовика заложу? Быстро давай, дворецкий, понимаешь!

Получив от озадаченного, но не посмевшего возражать эльфа коробочку с очень редким, давным-давно запрещённым к свободному употреблению, магическим порохом красного цвета, Поттер осторожно сыпнул в камин горсточку и зажёг поленья волшебной палочкой. Встал на четвереньки и сунул голову в пламя. Примерно так когда-то связывался с ним крёстный.

Чтобы хоть что-то увидеть через алую пелену, пришлось долго моргать, а вот откашливаться было нельзя — нужно терпеть першение в горле. Когда зрение освоилось, Гарри увидел, что попал именно туда, куда и хотел — в гостиную Когтеврана. Только в этот очень ранний (или слишком поздний) час она была, конечно же, пуста. Надежда на то, что сын, отправив в Лондон сову, будет сидеть у камина и ждать отца, разумеется, не оправдалась. Гарри, с трудом повертев головой, огляделся. Рядом, на стене, заметил два портрета, женских. Обращаться в такой час к Миллисенте Багнолд с просьбой позвать ученика из спальни — бесполезное занятие: бывший Министр магии славилась строгостью и принципиальностью — вон, как недобро косится на физиономию Поттера, мигающую оранжевыми язычками пламени в камине. Того и гляди поднимет тревогу или нажалуется на незваного гостя, нарушающего покой «воронят» задолго до подъёма. Не кричать же на всю школу Почти Безголовому Нику, призывая его на помощь? Может быть, другая когтевранская знаменитость, Лаверн де Монморанси, согласится помочь? Это ведь, кажется, она (миловидная, густо напудренная пожилая дама в роскошном платье Викторианской эпохи с пышными рукавами, рюшами и кружевным воротничком), узнав Поттера, улыбается со второго портрета?

— Миссис Монморанси…

— Мадам, — поправил Поттера портрет.

— Извините, сударыня. Не соблаговолите ли вызвать мне для срочной, совершенно неотложной беседы юношу из комнаты мальчиков? Альбуса Северуса Поттера? Буду вам, мадам, безмерно признателен.