Во власти алых очей (СИ)

— И извини уж, что помешала! Не буду больше отвлекать! Хоть задрочись! — громко и непривычно холодно били ее слова по моим чувствам и, если честно, меня они совершенно удивили, просто вынули, как за шиворот, из гулкого слоя забвения.

— Блин, Мари, давай прекратим уже это! — импульсивно подлетев к ней и словно через режущую боль во всем теле сцепив ее в руках, я крепко, как никогда, прижался к ней, будто обреченный, ищущий последнее спасение.

— Прекратим? Ха, будто это я это все начинала! .. А ну пусти меня! — сбивчиво дыша, шипела она, не прекращая вырываться, а я, наоборот, вцепился в нее еще крепче.

— Нет, это я должен извиниться! — пресекая ее частые брыкания, я по-прежнему сохранял силу, не давая ей уйти, и девушка все же остановилась, слабо ударяя меня кулаками по лопаткам, после чего все-таки сдалась и слабо обняла в ответ. — Извини меня, любимая.. Мне так сейчас трудно..

Мне в этот миг так отчетливо казалось, что я теряю ее.. Теряю все. В то же время обретая какое-то слепое, несказанно меня волнующее чувство, готовое стать для меня этим новым всем. Я будто влюбился.. потерял голову, как какой-то пацан, но наряду с тем понимаю, что так просто нельзя. Я же могу с этим бороться и действовать разумом!

Демон только хмыкал и улыбался, легко и даже с оттенками лживой грусти, видя, как по-настоящему искренне за последнее время обнимаются влюбленные по собственной воле почти полностью околдованного Билла, стоя буквально на обломках своих отношений, даже не ими в итоге разрушенных. Каждую секунду он чувствовал биение сердца смятенного и застывшего на распутье парня, его сомнение и непонимание, когда сведенный с ума разум на короткие мгновения обретал свои былые права на раздумья и принятие решений.

— Как трогательно, — театрально и наигранно восклицал Туомасс, передавая свои слова и в мысли крепко зажмурившегося брюнета, чувствующего, как по телу расползается былой огонь отторжения, но парень все равно ласкал ладонями любимую, бессловесно роняющую слезы горького отчаяния и тоже подвергнутую влиянию злых чар, даже о них и не зная. — Но это так не может больше продолжаться, — сосредоточившись, мрачно прошептал мужчина и вновь смазанным шорохом мелькнул в отражении, медленно и невидимо подбираясь ближе к Биллу сзади и уже вскоре опуская на его худую спину когтистые руки. — Обними же меня, Билл.. — ласково и обиженно напевал он, вновь впуская в его мысли навязчивые, убеждающие нашептывания и уже ощущая, что его все равно не ослушаются.

— Конечно, сейчас, — сразу беспрекословно и равнодушно отстраняясь от Марики, воскликнул, опомнившись, темноволосый юноша и с улыбкой необъяснимой радости скорее обернулся к зеркалу, откуда нетерпеливо звал уже владеющий его ослепшим сердцем Туомасс.

Однако в отражении было совершенно пусто и почти безжизненно, как теперь и в похолодевшей душе некогда счастливого молодого парня.

Вновь чуть не рассорившись с Марикой из-за моего «непонятного» поведения, мы в итоге опять пришли обратно к тому, с чего все и начиналось. Она, явно думая, что я просто псих, молча ушла на работу, а я, только за ней закрылась дверь, молниеносно дернулся в сторону нашей комнаты, где стояло великолепное, антикварное зеркало. Я ведь все так и не мог позабыть о мужчине внутри него, и мне до будоражащих мурашек во всем теле хотелось поговорить с ним скорее, задать просто целую массу вопросов! Вот только удручающая беда была в том, что теперь на контакт он выходить совсем не торопился.

— Ты здесь? — шепотом волнительно спросил я, все еще воровато оглядываясь на прикрытую дверь, чтобы только остаться незамеченным, хотя был уверен на все сто процентов, что в доме я находился один. — Отзовись же! Эй!

Пожирая алчным взглядом безумца ровную гладь зеркала, я тщетно метался им по своему растрепанному от нетерпения отражению и всему, что попадало на его поверхность, и все мои желания сконцентрировались только лишь на том, чтобы мне сейчас ответили, а позади показался самый желанный отныне образ. В этом самом порыве я еще вдруг заметил, что у меня отчего-то еще больше выделились скулы, так сильно осунулось и посерело лицо, будто я махом скинул несколько килограммов за какую-то жалкую неделю, и на фоне этой резкой худобы только покрасневшие глаза пока и блестели лихорадочно. В мыслях беспрестанно раздавалось только чье-то грузное дыхание, не попадающее в единый ритм, то сбивающееся, становящееся при этом пугающим, то снова выравниваясь. Туомасс молчал.

— Черт! Ну где ты, блин, запропастился?! Туомасс.. — безнадежно и озлобленно рявкнул я, начиная безудержно психовать и срываться, и яростно стал бить руками по лакированной оправе с вырезанными на ней узорами, заставляя зеркало с грохотом содрогаться. От этой дьявольской злости мне хотелось уже разрушить к чертям всю квартиру, и даже все соседние на ближайших этажах. — Че за фигня?! — видя, что ничто совсем даже не шелохнулось в проклятом зеркале, кроме меня самого, я гневно фыркнул и, дрожа от обиды и неудовлетворения, накрыл ладонью по-прежнему сильно выпирающий бугор на трусах, с трудом сдерживая между зубов гортанный стон. — Что этот гад со мной только делает? Почему оно так долго не проходит?! Бли-ин..

«Это все чертова Марика!», встревоженной змеей прошипел я мысленно, до боли сжимая зубы от буйствующей внутри ярости, даже рождающей противный тремор в руках. «Это она нам все испортила! Тупая дура..».

— Боже..! — дернувшись, я еще сильней, чем было, стиснул напряженные челюсти и вцепился пальцами в волосы, вдруг пристыженно осознав эту свою мерзостно-уродливую мысль, такую ужасную, непростительную. — Да что я несу вообще! Блин.. какой ужас..

Эта пытка взбудораженными будто всеми за раз чувствами казалась мне страшной бесконечностью. Даже во второй половине дня, когда я все еще тайно и бесконечно мучился от медленно затихающего голоса своей агонизирующей совести, мое нездоровое, такое нудное и тянущее утреннее возбуждение вкупе с желанием отменно перепихнуться так и не отпускало меня с самого появления Туомасса в зеркале. Это чувство, так похожее на противную неостановимую судорогу, так и продолжало насиловать меня, и справиться с этим как-то совсем не получалось. Уже несколько раз попытавшись хотя бы самолично подрочить, я только неизменно терпел фиаско, психуя по новой, поскольку вся эта проклятая трижды ситуация нисколько не трансформировалась, только нервные клетки рушились одна за другой. Болезненно устав, я лишь отчаянно взвыл, зажмурившись даже до звона в ушах и нервно запрокинув голову в потолок, так и лежа полуголым на развороченной моими ерзаниями кровати.

— Да что это за хрень такая?! — громко рассердился я, пылая от этого настойчивого бешенства, а в голове, будто все одним разом, яростно перебивая друг друга и повышая интонации, шептали мне что-то сразу человек так пятнадцать. — Все.. К черту! Завтра.. завтра я позвоню этому гребаному психиатру! Я так устал.. У меня голова скоро, нахрен, взорвется.. Да замолчите уже! Хватит! Проваливайте! Оставьте меня в покое! Я не слушаю вас! Прочь! Не надо! — желчно орал я прямо на всю квартиру, не сдерживая нисколько свою громкость, и психованно жестикулировал, едва не рыча вперемешку с вырывающимся позорным плачем, чтобы как-то заглушить своим истерическим голосом эти пугающие завывания и нашептывания в моей голове. Весь мир вокруг будто онемел и погрузился в молчание, отгороженное от меня этими голосами, и я так хотел теперь до него вновь докричаться..

***

На город уже спустился холодеющий сумраком вечер, а я так и маялся, без отдыха патрулируя всю квартиру из угла в угол, замирая около зеркал, и нервно пытался хоть как-то наладить со своим непокорным телом контакт, которое так и ныло тем же напряжением сразу во всех смыслах и возможных местах. До того меня сильно штормило, что я даже будто бы слышал, как кровь щекотно течет под моей кожей, и это просто жутко пугало и откровенно сводило с ума. Несколько раз я порывался вызвать скорую, хватался за трубку и, только придумав, как адекватно объясню мою не проходящую с самого утра эрекцию врачам, сразу чувствовал, что начинаю как-то моментально слабеть, едва сохраняя в пальцах и ногах силу, а потом слышал, как ласковый Туомасс сладко говорит: «Не надо этого делать. Подожди меня..». А сам так нигде и не появлялся, только шорохом мелькал где-то рядом со мной, задевая кожу смазанными порывами прохладного воздуха, и исчезал в пустоте снова.