Корона лета (СИ)

– А я бы не советовала прыгать, – тот, с гвоздями! То есть, та, потому что это девчонка; голос у нее железный, на папашин не сильно-то и смахивает, и все равно: здравствуй, кровь берилловая. – Радек, у тебя сломано ребро и нешуточный плечевой вывих.

Она выбралась из стеклянно-пластикового леса, разросшегося в углу кабинета, встала рядом. Тонкая тростинка с берегов африканских рек, даже взъерошенная смоляная гривка к месту. Папаши б удавились – мулатка-шоколадка с генами клана Берилла. Ладно, мне бы выяснить, с какими генами будет то, что засело во мне.

– Зря вылупился, – она опередила вопрос, сверкнула разозлённой синевой, – на меня теперь не действует.

– Мне-то что за дело? С кем там твои предки гуляли… где виролог?

Небесные хляби разверзлись, так, кажется, выражались в протухших летописях моей прежней христианской подружки. Засвистел горный студёный ветер, я поёжился, и девчонка отошла, поколдовала над стационарным линкомом – оконные створки съехались, отделяя нас от развоевавшегося климата столицы. Стационарка новая, пашет, как поёт, и песня у нее задорная, весёлая. Неужели?..

– Не техника – красота! Тебе под стать, – я так обрадовался вернувшейся электронной какофонии, что капкан в животе на секунду разжался. Рёбра ноют, спину будто десантными сапогами топтали, в глотке скребёт, но жить можно. Если не думать о Яладже и о том, что он мне подкинул со своей спермой. – Знаешь, в детстве цветная с синими глазами показалась бы мне… я не по-плохому пялился! Скажи, что с моей… с ребёнком?

Девчонка возилась у линкома. Делает вид, что ей плевать, видали мы такие шуточки. Здорово, верно, над ней поизгалялись, ещё бы – помесь грязи с венцом творенья, с какой стороны ни оценивай. И для уникалов выродок, и для местных. Она не раскисла, не натворила ерунды, работает, нянчит всяких придурков, прибегающих сюда прямо из чужих постелей.

– Сайдор скоро придет и всё тебе объяснит, – она орудовала бойко, явно не первый месяц знакома с мощной техникой. – Пить хочешь? Или есть?

А хрен его знает. Я прижался к подушке, чтоб не так противно, чтоб не загнуться от судороги, холодными стежками прошившей скулы. Жрать, брать и торговать детьми. Ага, за пятьдесят тысяч йю. Папаши были милосердней. Могли и на органы продать, в информсетях постоянно трубят о группировках, похищающих людей для подпольных клиник. Уникалы вроде Яладжи и его рыжей жёнушки не станут расчленять сосунков? Хрусталики – на Эпигон, богатому промышленнику; печень – увечному наследничку какой-нибудь империи соевого концентрата; почки – на Мелиаду или ещё куда, а плазму – криминальным силовикам, боевые раны лечить. В розницу выйдет намного дороже, чем обещали суррогатному папочке, не прогадаешь. Ну, ещё проще дебилу и не платить. Тот, кто заверил отпечатком пальца договор на продажу младенца незнакомой парочке, только «вжик» от уха до уха и заслуживает за свою тупость. Парочка, случайно встреченная в домергианском банке, жаждала детей, бизнес передать… да, они поведали тебе жалостливую историю, со всей правдивостью, сучья ты дырка.

– Радек, посмотри на меня. Просканирую реакции, – синеглазая мулатка вертела блестящей загогулиной. От мельтешения тошнит или от брезгливости? Рот вытереть и то мерзко, словно в интернате, когда «слониха» Аша и её жёлтая подружка обсуждали «уродца». Или непроданная начинка устраивается внутри?

– Сайдор считал, ты проспишь ещё сутки, в тебе лекарств, как в хранилищах Муниципального, – девчонка отложила инструмент, подкрутила штырёк в локте. – Я пока учусь, но… реаниматологи и Сайдор так и не определили толком, что с тобой стряслось. Сильнейший гормональный срыв, угроза инфаркта, отказа почек и лёгочная недостаточность. Сайдор говорил, ты теперь Муниципальный будешь долго навещать. Поддерживающая терапия, главное, сосуды и сердце, а по нашей части баланс восстановился…

– Кто такой Сайдор? – мне без разницы, но надо же о чём-то болтать. Главное – не моё дурацкое сердце, ничего ему не сделается, вон стучит себе; главное – оно, невиноватое, не угодит к мясникам. Я его убью. Сам, здесь, у виролога «Короны лета», в комнатушке на промозглой окраине Сарассана.

– Сайдор – мой босс и твой врач. А ты нас по-настоящему напугал, – кофейная девчонка засмеялась, сразу выдав берилловые нотки, – клиника виролога на Земле всегда слегка незаконна. Мужчины не беременеют, а извращения инопланетников землян не касаются. Из-за скандала нас могут закрыть. Сайдор уговорил реаниматологов прийти и потом оставить тебя.

– Что за название – «Корона лета»? Сайдор увлекается поэзией? – правильней бы спросить её имя, узнать, как она попала на Землю, но я боялся. Услышу исповедь, похожую на мою, и чего? Вымажу соплями их пушистую подушку?

– Ой, ты прямо хуже всех! – девчонка хлопнула медовыми ладонями. – Сайдор говорит: половина бед на Домерге от узколобости. Юношей и девушек держат под замком, старшие распоряжаются их поступками и мыслями, в кланах ещё и контрактные… случки! Гадость страшная.

Она расхаживала вокруг кушетки, ловко прибирая инъекторы, приглаживала оливковые прядки. Расстояние от Домерге до лазурного шарика исчисляется шестнадцатизначной цифрой. Умотать в эдакую даль и перепихнуться по контракту.

– Название, чтобы клиенты не плутали. Люди ищут понятное, в детстве им рассказывали про зубцы Фрея в короне бога лета, на том сексуальное образование и закончилось. На Домерге вирологи клянутся не разглашать тайн. Преступный закон, и наказание за нарушение – казнь! – ого, девчонка распалилась, несчастный пластик на ленточки порвёт. – Гормоны на максимуме, вот как у тебя, например, твой отец, тот, который похож на стражника, отвратительно ругался. Кричал, что передал тебе проклятье. Глупость! Берилл из-за повышенного содержания гормонов в выигрыше, не многим кланам посчастливилось…

– Отец? – я перебил её, приподнялся, сбросив нитку от штыря. Дёрнуло током, на сгибе локтя выступила кровь. Игер был тут? И Сид с ним? Великан, утопивший папаш, не приснился? – Он что, приходил? Как он меня нашёл?

– Ну, твои родители и сейчас здесь, – учёная девица вытаращилась на меня, точно на чудика, – если уже вернулись. Вчера уезжали куда-то… Радек, не вставай!

Я отмахнулся от неё, выпростал голые ноги из-под мохнатого покрывала. Папаши остались, чтобы задать трёпку, и я не буду дожидаться, пока они соизволят мне врезать. Никого не касается, не должно касаться… я им первый наваляю! Когда пол перестанет трястись и утихнет колотьё в башке. Я добрёл до двери, притиснулся лбом к прохладной панели. На минуточку, а потом встретимся – с людьми, которых я назвал чужими, пусть они честно пристроили ненужного ребёнка в интернат на берегу Конго. Могли вышвырнуть в космос или на свалку, распродать по частям, эмигрантам деньги не лишние.

С тех каникул в пустынях Европы я всё допытывался: почему? Вопрос кусал остервенелой тварью, ползал клейким червяком; я задавал его молча, играя с благополучными детишками; шептал голым стенам, в тарелку с соевой кормёжкой, разноцветным голограммам, показывающим далёкий серый мир в рамке звёздной ночи; даже проорал вслух однажды – в покрытые ржавчиной ущелья подземки, где никто не услышит. Теперь ответ нашёлся, и выдал его Джад Яладжа, хотя его и не спрашивали.