Герой не твоего романа (СИ)

- Это намек на то, что он определил бы меня на свой факультет? – предположил он. – Хёкки много рассказал, ему нравится эта франшиза. А я вот не согласен. Какой из меня студент Слизерина? Разве я коварный? Подаю апелляцию и требую эту их шапку.

Хичоль говорил только для того, чтобы заполнить паузу, и никакой реакции на свои слова не требовал. Ханген хорошо это знал.

- Господин, если вам станет совсем плохо, мы переберем все фэнтезийные книги, все фанфики мира, но найдем того, кто сможет вам помочь! – Китаец даже повысил голос от переполнявших его эмоций. – Да не нужно далеко ходить – в Сеуле есть целитель!

- Он излечивает обычные недуги, а мои порождены магией, – спокойно объяснил Хичоль, ткнув змейку пальцем в морду.

- Тогда – монах! – не отставал Ханген.

- Он скорее умрет, чем поможет нечисти. И… ты полагаешь, он справится там, где сам профессор бессилен? – Хичоль с улыбкой отложил трость, прислонив ее к краю кровати. – Ханни, прекрати. Просто пообещай мне кое-что.

Ханген охотно опустился перед ним на одно колено.

- Что угодно, мой господин, – сказал он покорно.

- Обещай, что, если меня не станет, ты позаботишься о мальчиках, – попросил Хичоль. Не давая слуге возразить, он приложил палец к своим губам. – Я серьезно. Если я умру – ты должен их защитить. Мальчики думали, что папа может все, что с папой ничего не страшно… Но я подвел их. Ничего не смог дать им в реальности. Если так подумать, то Чанмин оказался куда умнее меня. Он, привыкший к низкому положению, объективно оценил ситуацию, связался с бандитами, нашел идеальных для себя партнеров и сумел за каких-то три с лишним месяца сделать из кучки совершенно дурацких персонажей людей, которых любит или уважает мексиканский наркобарон. А я сразу замахнулся на мировое господство. И вот… Я даже не вижу, плачешь ли ты сейчас или беззвучно хохочешь, радуясь скорому освобождению.

- Господин, вы будете жить, – твердо произнес Ханген, взяв его человеческую руку и почтительно коснувшись ее губами.

- Но ты обещаешь? – снова спросил Хичоль.

- Да, обещаю, – сказал китаец. – Ваши сыновья для меня – священны.

- А что ты о них думаешь? Только честно. Это приказ. Уточняю, а то вдруг приказы у меня больше не получаются.

Ханген несколько секунд смотрел на руку Хичоля, лежащую в его ладони, и затем признался:

- Из-за потери старшего сына вы желали оградить их от опасностей и слишком много баловали. Они привыкли получать все самое лучшее, ничего для этого не делая. Но Хёкдже – хороший человек. Он развратник, лентяй и основательно испорчен братом, за которым все время тянется, однако у него доброе сердце. А Донхэ был бы прекрасным воином. Вы выживите, обязательно. И тогда, если вы только возьметесь за обучение младшего сына, он сумет быть вашим истинным наследником, которого нужно лишь контролировать. Его жестокость не знает границ, он даже на брата посягает лишь из желания самоутвердиться.

- Это желание у него с детства, – тепло улыбнулся Хичоль. – Донни не нравилось, что он – «младший», и ему все время хотелось доказать, насколько он сильнее, умнее, обаятельнее старшего… Он доказал это Хёкки. Черт. А ты знаешь… Я ведь хотел назвать их Даниэль и Анри. Так и обращался к ним, пока они не родились. Но мать Хёкки взбунтовалась. Ты же помнишь, на одиннадцать лет старше выбранной мной сестры, старая дева, обманом за нами в Париж увязалась… Сказала тогда: только корейское имя! А мне уже понравилась, ну, что я мог поделать. И сестру уговорила. В итоге – Донхэ и Хёкдже, еле выторговал первые буквы имен… Надо же, только теперь понял: я – подкаблучник!

Ханген опустил взгляд. Господин безумно любил своих детей. И это трогало его почти всегда каменное сердце. Китаец на самом деле верил, что Хёкдже нужно оставить не у дел, потому что парень, хоть всегда и подстраивался под брата даже в поведении, был слишком добрым. А Донхэ ждала слава великого воина, убивающего без сострадания. Однако в той иллюзии, откуда они пришли, это не имело смысла: Хичоль давно смог создать там «тайное мировое правительство», в которое верили адепты «теории заговора», и был его фактическим главой, а в век ядерных бомб и великолепного информационного давления обычные сражения, даже с использованием магии огня, могли привести только к позорному поражению. Поэтому Хичоль вел бизнес, а не войну. «Мальчикам» же оставалось лишь расти бестолковыми папенькиными сынками, теми сосудами, в которые это жестокое существо вливало всю сохранившуюся в нем любовь.

Пока Ханген мысленно рассуждал, Хичоль слез с кровати, встал перед ним на колени и обхватил его лицо руками – видимо, чтобы не ошибиться в том, где оно находится. Китаец застыл, а Хичоль с каким-то безотчетным отчаянием поцеловал его в губы.

- Мой господин?.. – опешил Ханген.

- Возьми то, что тебе полагается по заслугам, – улыбнулся Хичоль. Это был не приказ. – Пожалуйста. Ты единственный, кто любил меня так много лет…

Ханген вспомнил их встречу. Он, охотник на нечисть, наконец нашел дворец древнего китайского вампира, в чьем волшебном саду, по слухам, прислуживали юные, невинные и лишь не более десяти лет назад обращенные мальчики, которым запрещалось убивать ради крови. За ними было интересно наблюдать, но один показался особенно красивым, и он проявил ответную симпатию, выйдя за витую ограду. Хичоль – этот слуга в белых одеждах – ухаживал за цветами. «Он невиновен, он не хотел становиться чудовищем,» – сказал себе Ханген. Так начались их отношения. Охотник не решался нападать один, послал к товарищам вестового и выжидал неподалеку от дворца. Он каждый день встречался с Хичолем и, возвышенный своей любовью, лишь целовал его руки: молодой вампир попросил не касаться его губ, так как был еще совсем чист. Ханген даже не позволял себе мечтать об этой девственной красоте, он клялся себе, что никогда не тронет столь невинное создание. Но, буквально через месяц после знакомства, Хичоль вышел из дворца не для того, чтобы ухаживать за прекрасными цветами, а с целью отдать указания. Его одежды стали разноцветными – он сменил статус. «Тебя повысили в звании?» – спросил Ханген, когда Хичоль вышел к нему из сада. Юный вампир покусал губы и отвернулся. Охотник видел, как по его щекам текут слезы. «Господин сделал меня своим любовником, – признался Хичоль. – Отнял этой ночью мою невинность. Я больше не могу ухаживать за волшебными цветами в саду…» Ханген пришел в ярость. Он полюбил этого юношу и все равно не допускал мысли о том, чтобы посягнуть на его чистоту, а бессовестный вампир посмел воспользоваться им ради забавы, перевел из сада в гарем, где и без него уже было не меньше сотни наложников и наложниц! «Рано или поздно такая участь ждет всех, – грустно произнес Хичоль. – Я знал это, но сейчас мне хочется умереть… Или хотя бы стереть из памяти то, что произошло... Это было так ужасно...» Ханген против собственной воли представил себе, как могущественный вампир срывает с перепуганного слуги одежду, как оскверняет его нежные губы грязными поцелуями, как ласкает похотливыми руками дрожащее тело, как грубо, без намека на ласку берет его, вырывая из груди юноши сдавленные стоны боли… Убийство монстра, наводившего страх на все окрестности, стало личной целью Хангена. Он должен был отомстить за это прекрасное создание. Правда, в тот же день прибыл вестовой, сообщивший, что клан охотников нападать не будет – оказалось, что вампир, помешанный на цветах и непорочных мальчиках, давно заключил с ними договор о взаимном ненападении, и только Хангена в известность почему-то не поставили. Следовало уйти, однако как охотник мог оставить безнаказанным то, что Хичоль больше не мог улыбаться, а из его больших, удивительно красивых глаз пролилось так много слез? И Ханген совершил самый рискованный поступок в своей жизни, возложив все надежды на дарованную ему природой фантастическую физическую силу – он пробрался во дворец могущественного вампира, чтобы убить его самостоятельно. Пришлось действовать осторожно и быстро, подло нападать сзади – вокруг было слишком много слуг. Затея охотника удалась: он, хоть и сам был ранен, смог расправиться с монстром. Теперь ему нужно было уходить. Одному. Но как он мог это сделать, если в покоях убитого обнаружился Хичоль, забившийся в угол и тихо плакавший из-за нового совершенного с ним непотребства? Ханген сбежал из дворца вместе с ним, усадил на свою лошадь и помчался во весь опор, остановившись на постоялом дворе небольшого городка только через двое суток. И охотник, и вампир были вымотаны, но первый держался хорошо, а второй был, как тряпичная кукла. Ханген ругал себя за то, что спас «проклятого», но просто не решился его оставить. Ведь этот юноша мог быть хорошим вампиром, не прибегающим к убийствам, добрым… И, как ни стыдно было признавать это, он мог стать его любовником. Еще несколько дней назад такое казалось кощунством, но теперь цветок невинности уже был безжалостно растоптан, и охотнику хотелось показать Хичолю, что, когда двое влюбленных соединяются, это может быть прекрасно, доставить обоим наслаждение. Закрывшись в снятой комнате, Ханген позволил себе поцеловать вампира, и тот ответил ему – робко, но с чувством. «Ты дрожишь, – заметил охотник. – Не бойся. Я не жесток, как твой покойный господин, и не причиню тебе боли. Но если тебе противно делать это…» «Я голоден, – смущенно прошептал Хичоль. – Можно выпить твоей крови?» Охотник понимал, что вампиру это жизненно необходимо, и разрешил. Если его клан пал так низко, что заключил договор с чудовищем, Ханген имел полное право заботиться об одном проклятом создании, мешая ему встать на путь зла. Хичоль неуверенно вцепился пальцами в материю одежды на его плечах, прокусил кожу на шее и сделал несколько глотков. Потом они снова стали целоваться. Вампир не просил охотника остановиться, давая свое молчаливое согласие на близость. Ханген ласкал его долго и нежно, не спеша овладеть желанным телом. Он хотел научить юношу получать удовольствие, отдаваться во власть чувственности. Когда же наконец Хичоль остался перед ним полностью обнаженным, у охотника от восторга закружилась голова. Он покрывал светлую, гладкую кожу поцелуями, шептал слова любви. «Если что-то покажется неприятным – говори сразу, – попросил охотник. – Я хочу, чтобы со мной тебе было хорошо…» А потом Ханген потерял сознание. Когда он пришел в себя, то увидел перед собой Хичоля, полностью одетого и с таким дьявольским блеском в глазах, что он казался всего лишь злым близнецом хрупкого юноши из сада. И это был… его господин. Ханген стал вампиром, Хичоль не просто пил его кровь, а отравил своим ядом! Но как это было возможно? Вампиры получают способность обращать не раньше, чем им исполнится сто пятьдесят лет! «Я не был простым человеком, – с улыбкой объяснил Хичоль. – Я – единственный уцелевший из клана Заклинателей Огня. – Вампир щелкнул пальцами, над которыми вспыхнуло пламя. – Наверное, поэтому обрел все вампирские привилегии сразу после обращения.» Ханген знал, что около полутора лет назад вампиры уничтожили этих потомственных магов; то, что кто-то выжил, держалось в тайне. «Зачем ты сделал меня своим слугой?! – закричал Ханген. – Мы могли быть вместе просто так!» Хичоль засмеялся. «Глупышка, – почти ласково сказал он. – Я хотел избавиться от своего господина, но не мог поднять на него руку. А тут подвернулся ты. Хань Гэн… Кто же в нашем клане тебя не знал! Ты силен, как бог, наивен, как ребенок, а еще – педераст. Не смог бросить очаровательного юношу в беде?» Ханген с ненавистью посмотрел на него. «Смеешься над моим влечением к мужчинам? – процедил он. – Но ведь и ты такой же. Твою девственность забрал господин, ты никогда не избавишься от этого клейма!» Хичоль похлопал в ладоши. «Один раз – не пидарас, охотничек, – наставительно заметил он. – Мне этот старый ублюдок, правда, вставил трижды, но будем считать, что разницы нет. А еще он, уничтожая наш клан, убил мою жену, наложниц, сына и двух прелестных дочерей. – Ханген от удивления широко раскрыл глаза, и он рассмеялся. – Ах, охотничек позарился на невинного мальчика, который оказался вдовцом! То, что в саду работают одни девственники – ерунда. Миф. Старый извращенец многих из них таскал в свою постель, и они все равно возятся с цветами – ну не волшебные же эти растения, в самом-то деле. Со мной уже полгода назад случилось так же. А тряпки другого цвета я вытребовал лично для тебя, чтобы ты сам обо всем догадался. Это же гораздо трогательнее, чем если бы я пожаловался на отобранную честь. Итак, начнем вот с чего. Я запрещаю тебе накладывать на себя руки. В конце концов, ты же охотник и наверняка теперь считаешь это своим долгом…»