Romanipen (СИ)

Бекетов допил чай и, поблагодарив, встал. Анна Сергеевна губы поджала, глядя на Петю. Она-то, небось, в жизни не осмелилась на мужчину глаза поднять — вот и сидела в деревне теперь. Завидно было, наверное, что он едва на офицера взглянул, и тот уже выйти с ним торопился.

Взгляд Алексея Николаевича Пете спину прожигал. Интересно, сам-то высидит или не выдержит?

Петя, не скрываясь, вышел сразу за Бекетовым. Тот остановился в сенях, опершись о стену.

— И что ты делаешь, позволь осведомиться? — заинтересованно спросил он.

За дверью торопливые шаги послышались. Не выдержал все-таки. Жене-то что сказал?

Петя ухмыльнулся — и, шагнув к офицеру, прильнул к нему и обвил его шею руками. Услышал скрип двери — и, пока тот не опомнился, прижался поцелуем к губам под жесткой полоской усов.

Он развернулся боком, чтобы изумленного лица Бекетова не видно было. А тот, растерявшись, руку ему на пояс положил.

Алексей Николаевич замер на пороге, и взгляд у него был застывший. Петя оторвался от губ Бекетова и устроил голову у него на плече, обернувшись к барину. И злорадно улыбнулся.

Барин тихо прикрыл дверь, скрывшись за ней. И Бекетов, только пришедший в себя, отпихнул Петю и изумленно уставился на него.

— А что ж еще делать, — наигранно вздохнул тот, отвечая на вопрос. — Приласкать-то некому теперь…

Горько, неприятно было говорить такое. Да что уж там — сердце на части рвалось! Будто бы нравился ему Бекетов! Не заигрался ли с местью?.. Но поздно уже останавливаться.

— Приласкать? — пораженно протянул он, глядя на закрывшуюся за барином дверь. — Нет, я не приласкаю... Поостерегусь с тобой, змеенышем, связываться.

Он вдруг присел рядом с Петей, взглянул на него снизу вверх.

— Ты это назло Алексею творишь? — он с силой сжал плечо Пети. — И меня перед ним выставил так… Жестокий же ты мальчишка. Неужели не стыдно? Кстати, — он опустил его за подбородок и всмотрелся в лицо, — давно спросить хочу: как у тебя отца звали? Иваном или Семеном, не иначе…

Петя резко отвернулся. Словно коту против шерсти был ему шутливый тон офицера. Да и не любил он, когда про отца вспоминали.

— Понятно, — ухмыльнулся Бекетов. — Вот откуда страсти-то такие. Цыганские… А теперь послушай. Я-то перед Алексеем объяснюсь, а ты прекращай. На нем и так лица нет. Да и что он сделать теперь может?..

Петя вскинулся и шагнул к двери. Вот учить его совсем было без надобности. Сам знал, что делать, не маленький. И творить будет, что хочет, а не что Бекетов скажет.

Тот вскоре уехал. Они сухо попрощались с Алексеем Николаевичем, и сразу видно было: долгий и тяжелый у них разговор получился.

Барин теперь на Петю, наоборот, старался не смотреть, стороной обходил. И с женой ссор больше не было почти. Вот только от него каждый вечер стало тянуть водкой.

Петя недели три терпел. Прав оказался Бекетов: стыдно ему было. И на самого себя злость брала, что подойти теперь боялся.

Но все-таки решился. Вошел к нему в кабинет — перьев заточенных принес. Барин поднял глаза от письма, и на Петю разочарование накатило. Алексей Николаевич смотрел на него устало и настороженно, а как тот ближе подошел и остановился у стола — и вовсе вздрогнул. Каждого его движения боялся уже.

И скучно стало. Петя-то сегодня не хотел мириться, помучил бы еще. Но надоело.

Он наклонился к Алексею Николаевичу и обнял его сзади за плечи, прижавшись щекой к волосам. А как тот повернулся — сел к нему на колени и потянулся за поцелуем.

— Увидит кто… — пробормотал Алексей Николаевич, неверяще глядя на него.

Петя рассердиться хотел: а ничего другого, поумнее, нельзя было сказать? Будто он не подумал. Но тут барин обнял его, и так легко и хорошо стало, что вся злость исчезла.

— Я дверь запер, — прошептал Петя ему в губы.

Поцелуй был нетерпеливый и долгий, насколько дыхания хватило. Петя только тогда понял, как же соскучился. Он всем телом приник к Алексею Николаевичу и потянулся к вороту его рубашки, заерзав у него на коленях.

— Подожди, — тихо улыбнулся тот, — Поедем… в избушку охотничью.

Петя кивнул и положил голову ему на плечо, закрыв глаза. Ему было тепло и спокойно, почти как прошлым летом.

Они ни назавтра не поехали, ни на другой день. Под выжидательным взглядом Пети барин только качал головой, пряча глаза. А дело в жене было. Третий день у них ссора была —  оба хмурые ходили и молча косились друг на друга. Она как почувствовала, что изменилось что-то.

Алексей Николаевич и не хотел уезжать. Как Пете сказал: пытался помириться сначала. А тот сам тогда разозлился, да не на шутку.

Однако барин не выдержал. Петя с утра проснулся от звона разбившейся посуды, да такого, что ясно было — не уронили, а об пол с силой швырнули. Не получилось, кажется, у Алексея Николаевича с женой помириться.

А вскоре и он сам показался — злой, со встрепанными волосами. Почти бегом пройдя по сеням, встретился с Петей глазами и резко мотнул головой. Тот вспыхнул весь: давно ему не указывали так! Но все-таки встал и вышел вслед за ним.

Он к конюшне сразу направился. Не выезжать же вместе им на виду у всех? Но все же задержался поглядеть, что происходило во дворе.

— Алексей Николаевич! — перед домом появился Федор с ружьем в руке. — А вы ружье не…

Барин развернулся к нему и так взглянул, что у того громкие слова в горле застряли. Слуга понятливо кивнул и протянул ему ружье. И все же тихо добавил:

— Не зарядили.

Барин бросил ему что-то, и того как ветром сдуло. Он хотел уже к конюшне идти, как его остановил голос жены, вышедшей на крыльцо.

— Алексей, ты куда?

Барин глубоко вздохнул. Петя поморщился: будто не понятно, если он к конюшне с ружьем идет! Зачем спрашивать?

Но ответить было нужно: весь двор их слушал.

— На охоту, Аннет, — терпеливо начал пояснять Алексей Николаевич. — Не слышали о таком в столице? Летом на уток, осенью на лисиц, зимой на зайцев…

Дослушивать про весну она не стала: захлопнула дверь и скрылась в доме. Алексей Николаевич негромко выругался и широкими шагами пошел к конюшне. А за спиной у него уже начали судачить об увиденном.

Он вывел лошадь, не глядя на Петю. Тот подождал, пока все разойдутся во дворе, и сам выехал вслед за ним.

Вот странно — не хотелось уже никуда, ни в какую избушку. Разбудили его с утра, а от ссоры барина с женой самому тошно стало. Но не отказываться же теперь...

Он нагнал барина на дороге через поле. Зябко поежился: опять выскочил в одной рубахе, хотя день нежаркий был.

Алексей Николаевич хмурился и нервно теребил рукой повод. И прикладывался к фляжке, делая торопливые глотки. Глаза у него уже поблескивали.

— Вот что ей надо было? — раздраженно начал он, обернувшись к Пете. — Просила сказать честно, люблю ее или нет. Я честно сказал! А она — в слезы… и чашкой об пол…

Петя досадливо отвернулся. Вот ему это зачем слушать? Они не для того ехали, чтоб барин про жену свою рассказывал.

Сейчас обнять бы молча его. А хотелось выкрикнуть все, что подумалось, развернуться и обратно поехать. И фляжку вырвать у него и швырнуть в кусты куда-нибудь.

Они молча доехали до избушки. Привязали лошадей, и Алексей Николаевич потянул его внутрь. И тут же прижал к стене и начал нетерпеливо целовать. У Пети в плечи впивались бревна, но он виду не подал и отвечал. Сам же этого хотел.

Барин потащил его на шкуру, на ходу сдирая с него рубаху. Петя теперь и сделать не успевал ничего. А представлял ведь, что обнимет, сам будет целовать и гладить. Что сначала посидят рядом, и будет тепло и уютно…

Петя не возражал, когда с него и остальную одежду стащили. Поежился только: чай, не лето еще, можно было бы в стылой избе печку разжечь.

А как барин наклонился к нему — комок в горле вдруг встал. Тяжесть тела, хватка на запястьях, горький вкус водки — прошибло его от давнего воспоминания, похолодело все внутри. Он резко сел, вывернувшись из рук барина. Такой ужас накатил, что сжаться хотелось — лишь бы не тронул, как тогда, зимой!