Нарисуй (СИ)

– Не думал, что ты решишь зайти, – словно оправдываясь сказал парень.

– Вадим, – я не нашел ничего лучше, чем протянуть руку и представиться.

– Фим, – рукопожатие вышло чуть длиннее, чем нужно, потому что я вдруг наткнулся большим пальцем на шрам на тыльной стороне его ладони и зачем-то слегка на него надавил. Из глупого, детского какого-то любопытства. И позволил себе заметить:

– Интересное имя.

– Я, вообще, Ефим, – парень буквально отдернул руку. Я, впрочем, тоже – мне ожидаемо стало очень неловко. – Фим – это сокращение. Проходи в кухню.

– Ага, – я завернул в небольшое помещение слева. Там на удивление оказалось почти так же пусто, как и в коридоре. Небольшой холодильник, стол, на нем – микроволновка, чайник, рядом, у стены, пара стульев. Раковина в углу. Застеленная пакетом из «Перекрестка» мусорка.

– Положи все на стол, – Фим заехал в кухню следом за мной. – Спасибо. – И, видимо, решив, что должен объясниться по поводу обстановки, добавил: – Не обращай внимания, что так пусто. Без мебели снимать дешевле.

– И чем занимаешься по жизни? – разговор грозил прерваться, снова оставляя нас в неловкой тишине, поэтому я спросил первое, что пришло в голову.

Но этот простой вопрос явно задел парня за живое. Фим зло как-то усмехнулся и поинтересовался в ответ:

– А сам как думаешь?

– Ну, извини, – внутри у меня лениво шевельнулось раздражение. Конечно, он инвалид и все дела, но я-то тут вообще ни при чем.

Пауза все же повисла. В тишине стало слышно, как тикают где-то за стенкой механические часы. Гулко и четко. А потом Фим вдруг тихо заговорил:

– Раньше, до этого всего, – он тронул пальцем обод правого колеса, – я гонками занимался. Стрит-рейсингом. Попал в аварию, машина всмятку, я – тоже. Три недели в коме пролежал, врачи считали – не очнусь, уже рекомендовали от аппарата отключать. Лучше бы отключили. Когда пришел в себя, даже говорил с трудом, шевелить мог только пальцами. Шесть операций было. В итоге – кресло. Сказали, должен радоваться, что не лежачим остался. Семья считает, что сам виноват, типа знал, как это опасно, – Фим криво улыбнулся, глядя куда-то в окно. – Знал, конечно. Но им все равно не понять. Они и машину никто водить толком не умеют.

Я открыл было рот, но понял вдруг, что сказать мне нечего. Стандартные слова сочувствия выглядели бы неуместно и фальшиво, а других вариантов у меня не было. Но Фиму мои комментарии оказались не нужны.

– Хату прежнюю уже не было денег снимать, переехал к родителям, – он все так же, не отрываясь, смотрел в стену. – Там сестра мелкая еще. В общем, тот еще это все пиздец был. А потом нашел свой планшет графический старый. Для рисования. Сначала просто побаловаться, я ж никогда всерьез это не воспринимал, что рисовать умею. А сейчас даже на хату хватает. Иллюстрации рисую, рекламу оформляю. Дохера, в общем, где. Но это все равно… – он дернул уголком рта в невеселой улыбке и замолчал.

– У меня тачка есть, – невпопад озвучил я. – И дороги сейчас свободные уже.

В ответ Фим только молча кивнул.

***

С этой внезапной поездки по ночной Москве и началась наша странная дружба. Мы почти не говорили. Наверное, было просто не о чем. Мы оказались слишком разными. Да и что может быть общего у бывшего стритрейсера, который живет тем, что зарабатывает рисованием, и консультанта-замерщика из мебельного магазина.

Но в каждый свой свободный вечер, в одиннадцать, я спускался на этаж ниже и звонил в квартиру под номером двести десять. Фим всегда ждал меня в прихожей уже одетым. Так что я просто вывозил его коляску, и мы спускались к машине.

Порой мы ехали просто куда глаза глядят, молча, под бубнение информационного радио, слушая, как ведущий рассказывает о курсе валют и политической ситуации. А иногда Фим просил отвезти его в определенное место.

Так и сегодня.

– Привет, – дежурно поздоровался я, после того как Фим открыл дверь. – Поехали?

– Ага, – отозвался он, чуть откатываясь назад, позволяя мне пройти в квартиру, чтобы уже привычно развернуть его коляску и выкатить на лестничную клетку.

– Продукты сначала закину, – я чуть приподнял пакет и прошел в кухню.

– Давай сегодня по Кутузовскому поедем, – вдруг попросил Фим, когда я уже почти распихал все по полкам холодильника. – Мимо Краснопресненской Набережной, по Новому Арбату потом.

– Ладно, – я взялся за ручки его кресла и покатил к выходу. – Сыр тебе взял. Не забудь про него, чтоб как в прошлый раз не было.

Фим фыркнул и не ответил.

***

– Давай, – я подкатил кресло вплотную к машине и подхватил Фима под колени и спину. Он молча закинул руку на мое плечо, помогая. Я чувствовал, как он тяжело дышит мне в шею, как судорожно стискивает пальцы. И еще тепло его кожи, ощущающееся сквозь тонкую ткань футболки.

Меня словно обдало кипятком. Конечно, я далеко не в первый раз проделывал все эти манипуляции, но подобного не чувствовал. Не обращал внимания.

Если честно, я испугался. Отдернул руки, отступил на шаг. На секунду мы встретились глазами. И, клянусь, Фим все понял. Потому что в его взгляде буквально сквозило это понимание.

А может, он просто почувствовал то же самое, что и я.

Вариант, что я просто напридумывал себе черт знает чего, я почему-то не рассматривал.

В любом случае я просто хлопнул дверью и принялся складывать коляску, чтобы убрать ее в багажник.

***

Когда я сел в машину, Фим привычно молчал, глядя перед собой. Но мне в этот раз молчать не хотелось. Я чувствовал себя так, будто совершил какой-то грех, и теперь мой персональный демон подкладывает под мой котел все новые и новые поленья.

– Что у тебя с глазом? – это я спросил, поворачивая в зажигании ключ.

– Только увидел, что ли? – фыркнул Фим.

– Почему? Нет, – я вывернул руль, подавая назад. – И раньше видел.

– Ну и погуглил бы, – Фим прочесал пальцами волосы от лба до затылка. – Колобома это. Врожденная у меня.

– И что, этот глаз у тебя видит? – тема была дурацкой, но мне надо было говорить хоть о чем-нибудь. Потому что совершенно ненужные, к тому же неправильные ощущения накатывали на меня, словно волны прилива. Наверное, из-за того, что я снова и снова восстанавливал их в памяти. Как, знаете, в той дурацкой истории про красную обезьяну, про которую нельзя думать.

– Видит, – спустя пару секунд отозвался Фим. – Чуть хуже, но это не ощущается. У меня минимальные нарушения. Ты по Дмитровке решил поехать, что ли?

– Привычка, – я перестроился в крайний левый и прибавил газу. – Да сейчас без разницы.

Фим не ответил.

Замолчал и я. Да и сказать мне больше все равно было пока нечего. И когда Фим заговорил, я вздрогнул от неожиданности.

– Когда мы вот так вот едем, я представляю себя за рулем, – на меня он не смотрел. – И иногда – получается. В смысле, забыть, что я больше не могу водить. У меня был Инфинити Q50, в спортивной комплектации**. Четыреста пять лошадей. Двигатель трехлитровый. Не новую, конечно, брал, но обошлась все равно недешево. Три года, чтобы заработать, убил. Еще занимал. Раньше на Мазде шестой гонял. После нее – это просто феерические ощущения. Ты не представляешь. Когда до сотни за пять секунд. Не предел, конечно, но и далеко не самый плохой вариант. Стал выигрывать. Денег поднял неплохо, друзья появились, девушка, – он грустно усмехнулся. – Хоть бы кто позвонил после аварии. Хотя, может, и к лучшему. Меньше воспоминаний.

– А авария? – я сглотнул.

– Подрезали, не справился с управлением, вылетел на встречку,– Фим дернул плечом. – Лобовое столкновение было. Водитель погиб. Даже видео с места аварии есть.

– Ты не виноват, получается, – зачем-то озвучил я очевидное. – Тебя ведь подрезали. Ты не сам на встречку выехал.

– Может, и не виноват, – Фим снова пожал плечами. – Какая теперь разница. Семье того мужика уж точно нету. Да и мне.

– Ну, да… – протянул я. – Наверное.

– Наверное, – эхом отозвался Фим, и мы замолчали. Теперь уже надолго.