Инквизитор и ведьмак (СИ)
Инквизитор и ведьмак (СИ) читать книгу онлайн
Средние века. Пылают костры святой инквизиции. Самый жестокий из всех инквизиторов, Виктор Среброволосый, никогда не ошибается и всегда распознаёт еретиков и одержимых тёмными силами. Но... Как говорится, никогда не говори никогда!
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Вот и стоит суровый Инквизитор на коленях и молится всем святым, понимая, что никто и ничто ему уже не помогут, ибо он… страшно подумать, а уж в слух произнести вообще постыдно… он… ЛЮБИТ ВЕДЬМАКА!
Et ne nos indūcas in tentatiōnem,
sed libĕra nos a malo.
Amen.***
_______
* Я есть закон и правда (название 1 главы)
** Генри Чарльз Ли. История инквизиции в средние века. Т. 1. — СПб., 1911
*** «Pater noster» («Отче наш», или «Молитва Господня») — основная молитва в христианской традиции. Она содержится в Евангелии от Матвея (6:9–13) и в Евангелии от Луки (11:2–4). Это единственная молитва, которую предложил сам Иисус.
Синодальный перевод
Отче наш, сущий на небесах!
Да святится имя Твоё;
Да приидет Царствие Твоё;
Да будет воля Твоя
и на земле, как на небе;
Хлеб наш насущный дай нам на сей день;
и прости нам долги наши,
как и мы прощаем должникам нашим;
и не введи нас в искушение,
но избавь нас от лукавого.
Аминь.
**** Х. А. Льоренте. Критическая история испанской инквизиции (Histoire critique de l’Inquisition espagnole. Paris, 1818). Том I
========== Audio vocem de mirabili futuro… ==========
Audio vocem de mirabili futuro,
Matutinam vocem, rore humidam.
Audio vocem, et pericula ventura
Turbant mentem, sicut puero cuidam.*
POV Юри от лица его внутреннего я
Я не знаю, кто мои родители, были ли и есть ли у меня родственники, кому я обязан тем, чем или кем являюсь. Я ничего не знаю или не помню. Со мной остались только мои странно-ужасные, загадочно-яркие сны (или фрагменты забытых воспоминаний?).
В этих снах я вижу Золотой Храм, заполненный до отказа людьми всех возрастов. Кто-то кричит, словно безумный, кто-то плачет, кто-то молится, кто-то непристойно ругается, кто-то целуется или занимается сексом, кто-то молча прижимает к себе двухлетнего черноволосого мальчика. Меня?
— Мамочка! Почему мы здесь? Мне очень, очень страшно!!!
Вот на помост, возвышающийся над людьми так сильно, что всем приходится задирать голову вверх, чтобы хоть что-то увидеть, поднимается старик. Да, он очень стар, но в каждом движении его рук, ног, головы чувствуются скрытая мощь, сила и какая-то упёрто маниакальная одержимость. Все замолкают. Старик простирает руки над толпой, сначала рассказывает ужасные вещи, а потом начинает петь:
Mirabile futurum, ne esto mihi durum,
Ne esto mihi durum, ne esto durum.
Origine ex pura ad optimum futurum,
Ad optimum futurum iam nunc egressus sum.*
Сначала он поёт один, и его сочный низкий гипнотический голос плывёт над дико-безумно-бешеной и напуганной толпой, успокаивая людей. Потом взмывает ввысь к сводчатому потолку, в котором открывается люк, и на стены, иконы и людей начинает литься золотой свет. Чего? Солнца? Луны? Нескольких солнц или лун?
Толпа было начинает ему подпевать, но голосов становится всё меньше и меньше, так как, как только золотые лучи попадают на человека, тот исчезает. Навсегда.
Кто-то… (мама?) пытается спрятать черноволосого малыша (меня?) в тени огромной мраморной колонны. Но люк открывается всё сильнее и сильнее, и золотой луч неуклонно и неизбежно приближается к этим двоим. Женщина, осознавая, что спасения нет и не будет, застёгивает у мальчика на шее цепочку с синим жуком из бирюзы и нажимает на одно из крылышек:
— Юри! Ты должен выжить даже в тех страшных условиях. Прости меня и прощай! Я люблю тебя.
Сон прерывается на некоторое время, чтобы в следующую ночь продолжиться снова…
Малыш (я?), уже четырёхлетний, сидит на залитом солнцем, пахнущем травой, мёдом и лёгкой горечью золотисто-зелёном лугу и нежно гладит головки ромашек, колокольчиков, васильков, зверобоя и клевера. Природа разговаривает с ним нежным пением жаворонка в голубом небе, хрустальным журчанием ледяной воды родников, прохладным ветром, запутавшимся в кронах мохнато-лохматых дубов. Какая-то призрачно-сиреневатая женщина (а такие вообще бывают?) протягивает ему горбушку тёплого хлеба и кружку парного молока и говорит мягко: — Это твоя еда на сегодня. Съешь и выпей всё без остатка. Неизвестно, когда придётся поесть снова.
Опять сон прерывается, чтобы жестокая действительность в виде потасканной женщины постучалась в дом двенадцатилетнего Знахаря. Он ожидал её прихода, как предчувствует и другие события, и знает, что ей надо: снадобье для вытравливания плода грешной любви. Она приходит за этим не в первый раз и берёт зелье для себя и своих товарок, причём, постоянно расплачивается золотом или драгоценностями. Юри осознаёт, что совершает грех… в каждый её приход… но опять протягивает женщине склянку со смертью. Чтобы потом погрузиться в сон, в котором он счастлив, спокоен, в котором кто-то обучает его иноземной речи и вкладывает знания о целительстве.
Юри — четырнадцать, но слава о великом лекаре бежит впереди него. Он ни в чём не знает недостатка: в печи всегда свежий румяный хлеб, в кувшинах — молоко, свежие мёд или соты, в подвале — овощи и фрукты, на полках и под потолком — пучки лекарственных трав, в единственном сундуке, стоящем около лавки, на которой он спит, слитки золота, драгоценные камни и украшения. Но… он по-прежнему одинок, грустен и, как это не парадоксально, несчастен.
Парню — шестнадцать, и тут вспыхивает эпидемия чумы в близ лежащем селе. Юри во сне кто-то нашёптывает лекарство от Чёрной Смерти и обещает, что его самого болезнь не коснётся, так как он привит (что это такое?) от всех известных человечеству инфекционных (ещё одно непонятное слово!) болезней. В голове звучит песня, и ему хочется проснуться и подпеть её в полный голос:
Audio vocem de mirabili futuro,
Illa vocat me in loca divina.
Audio vocem semper interrogaturam:
Quid iam fecerim pro die crastina? *
В восемнадцать Юри — знаменитый Ведьмак (и кто его так назвал?). Его боятся, но и от помощи не отказываются. Наоборот, он — нарасхват. Только теперь к нему приходят по ночам, тайно, завернувшись в плотные тёмные плащи, так как боятся святую инквизицию, и больше всего Виктора Среброволосого.
По всей округе день и ночь пылают костры, пахнет жареным человеческим мясом, кровью, потом и испражнениями. Собаки и кошки таскают туда-сюда обгоревшие человеческие кости. Юри всё чаще обзывают колдуном, и если его лечение не помогает (а такое тоже случается, если человек сам затянул с лечением, или родные поздно пригласили лекаря), то его проклинают в лицо, и ему вслед летят плевки, камни и угрозы, мол, вот ужё Виктор доберётся до тебя!!!
И приходит тот судьбоносный день, когда, придя за помощью, один из местных жителей случайно видит содержимое сундука Юри. А этот убогий, обиженный жизнью, по его разумению, помнит, что двадцать пять процентов имущества колдуна отдаётся донёсшему на него.
И… вот уже у двери — она, собственной персоной, святая инквизиция.
Юри не сопротивляется. А смысл? Он не рыцарь, не спортсмен (опять странное слово выскочило из закромов памяти!), даже не очень сильный по жизни человек. Он спокойно позволяет связать себе руки и провести себя через весь город в замок самого страшного, жестокого убийцы, злодея и насильника — Пса Господня, Виктора.