Хрустальный дом (СИ)

– Вы плохо себя чувствуете? – забеспокоился я.

– В нашей семье все неизменно чувствуют себя отлично, – в улыбке дяди промелькнула насмешка. – У меня такое чувство, будто ты пытаешься избежать возможности узнать правду, Альберт?

– Многие знания – большие печали, – процитировал я.

И нарвался на очередную улыбку, силящуюся изобразить насмешливость, но отражающую лишь бесконечную усталость.

Протянув руку, я сжал сухую, горячую дядину ладонь:

– Расскажите, если вам так будет легче. Я готов слушать.

Дядя Винсент с грустью поглядел на меня, упрямо сжимая губы:

– Ральф не умер бы так рано, если бы все мы, в той или иной степени, не поспособствовали этому.

– Кто – вы?

– Я. Мой отец. Твой отец. Твоя мать. Даже Стелла в какой-то степени, пусть и косвенно.

Чертовски хотелось возразить, напомнив, что единственно виноватый в ранней смерти Ральфа Элленджайта это сам Ральф Элленджайт.

Вообще-то, чтобы нас убить, нужно… я даже не знаю, что нужно сделать? Регенерация у нас колоссальная. Мы в своё время с Ральфом ну, как только не развлекались? Чего с больной головы не делали? Ножи втыкали, яд пили, с крыши прыгали. Однажды даже (было дело) в раны горящие угли засыпали – это была идея Ральфа.

У него вообще фантазия богатая. Сказываются сумасшедшие гены.

Но ведь всё как с гусей вода? Как бы мы не отрывались ночь напролёт, утром, в самом крайнем случае, бинты могли понадобиться.

А чтобы довести себя до смерти? Ну, не знаю я, что нужно сделать.

– Вы не ладили с братом?

– Всё было слишком сложно, чтобы описать ситуацию одним этим словом. Скажем так, отношения у нас были натянутыми. По молодости лет я считал его привилегией то, что на самом деле было проклятием. Ральф ведь был старше меня всего на два года, но отец относился к нему, как к равному, в то время как со мной всегда держал дистанцию. Как я теперь понимаю – для моего же блага.

Ральфа он считал испорченным. Вроде как всё равно они оба скатятся в одно болото, так к чему прилагать усилия в попытках остановиться? Нельзя спасти то, что родилось проклятым.

– Странная позиция, – фыркнул я.

Промелькнула мысль, а не такой ли точно жирный крест и отец поставил на мне?

Что проклято – то не спасти? Чего уж зря пытаться?

Дядя Винсент продолжал монолог:

– Отец был слишком молод, когда родился брат. Он сам-то был ещё фактически ребёнком. Они и воспринимали друг друга с Ральфом как братья, а не как отец и сын.

– Каким он был? – спросил я. – Твой старший брат? Дядя Ральф?

Я спрашивал не потому, что хотел знать. Просто видел, что дяде необходимо выговориться.

Он сощурился, как это часто бывает с близорукими людьми, когда они пытаются рассмотреть далеко находящийся от них предмет, и задумчиво протянул:

– Умным. Проницательным. Внимательным к другим людям и оскорбительно-безразличным к самому себе. Ещё тактичным. И чувствительным, как женщина. Нервы у Ральфа были словно оголённые провода – искрили и замыкали при малейшем касании.

Я хорошо помню его смех - горький, лёгкий, невесомый. Удивительно яркие зелёные глаза. Меланхоличный взгляд. Медлительные до томности, плавные, осторожные движения, будто он босиком шёл по битому стеклу.

Но самое главное – брат обладал необыкновенной обольстительностью, не зависящей, казалось, даже от него самого. Людей тянуло к нему как к магниту. Они теряли голову. Это не походило на обычную человеческую похоть, но то была и не любовь. Я бы назвал это жаждой обладания. Именно так – страстное желание не просто сжать в объятиях, а словно бы впитать в себя, слиться в одно целое. Это была как магия. Сводящие с ума чары.

Дядя Винсент вновь задумчиво покачал головой, словно в ответ на какую-то тайную думу:

– Раньше я думал, что Ральф погиб потому, что не сумел справиться со своей тёмной половиной. Но став старше и мудрее я пришёл к выводу, что это не он доигрался. Это мы его заиграли. Брата убили не его пороки. Его уничтожили наши страсти.

– Вы имеете в виду наш семейных грех – похоть?

– Наша тайная страсть вовсе не похоть, – покачал он головой. – Это гнев. Неконтролируемая, необузданная ненависть, страсть к разрушению и саморазрушению. Тебе этого не понять. По какой-то странной прихоти судьбы тебе эта фамильная черта не передалась. Но именно она часто всему причина и начало. Мой отец не умел справляться со своей яростью. Он слишком часто срывал её на Ральфе, как на идеальной, безответной жертве. Твоя мать не справилась со своей жаждой разрушения и тоже по-своему использовала Ральфа. Хотя по её задумке в этой истории жертвой предстает она, я-то слишком хорошо знаю их обоих, и брата, и сестру, чтобы не видеть истину.

– Без понятия, о чём вы сейчас говорите.

– В нашей семье вовсе не вы первые с Синтией открыли для себя радости внутрисемейного секса.

Я почувствовал приступ той самой фамильной ярости, о которой только что говорил дядя.

А ещё я ему не поверил.

– Вы хотите сказать, что моя мать спала с дядей Ральфом?! Да как вы смеете?!

Винсент смерил меня прохладным взглядом.

Он оставался подозрительно бесстрастен.

– Смею, потому что это правда. Официальная версия была такова, что Ральф изнасиловал нашу младшую сестру.

– Моя мать самая порядочная женщина из всех, кого я знаю. Не смейте порочить её имя!

– В мыслях не было. Я всего лишь сказал тебе правду. Скажу и ещё одну, не менее неприятную: Синтия не дочь Амадея. Она дочь Ральфа.

Новость была оглушающей.

Синтия – сестра мне лишь по матери?

Её отец - родной брат моей матери?

Её отец также и отец Ральфа, теперь уже третьего?

А значит, наш кузен вовсе ей не кузен? Он, как и я, ей сводный брат, но только по отцу?

Катастрофа!

Я всегда подозревал, что, несмотря на то, что спим мы все втроём, влюблена Синтия именно в Ральфа.

А ещё втайне надеялся, что придёт время, я счастливо выпаду из нашего тройственного союза, а Синтия и Ральф останутся счастливы – вместе.

Правда, в последнее время интуиция упрямо подсказывала, что Ральф отнюдь не намерен воплощать мой план в жизнь. И ситуацию он видит иначе.

Словом, отношения наши запутались дальше некуда. Кто в этой ситуации есть кто?

Кто для меня Ральф?

Для себя я его определяю в первую очередь как лучшего друга. Наши с ним многочисленные сексуальные опыты не более чем поиск совместных приключений. Что-то, что делать вместе весело, но без чего легко можно обойтись.

Я никогда не был влюблён в Ральфа и буду крайне удивлён, если окажется, что он хоть на краткий миг был влюблён в меня.

Другое дело Синтия. Как раз её чувства очень даже попадают под классическое понимание влюблённости. Причём – клинической.

Их отношения с Ральфом давно меня пугают.

В последнее время Ральф явно терпит Синтию только из-за меня. Он даже не берёт на себя труда скрывать своё пренебрежение. Синтия ярится, как дикая кошка.

Зато секс у нас безбашенно-бешенный. Огненный, как фейерверк.

Эти отношения, со всей их похотью, яростью, равнодушием, ревностью и боль уродливы по любым канонам. Их пора заканчивать. Но никто из нас не может, более того, не хочет ставить точку.

– Чего вы от меня-то хотите, дядя?

– Я же сказал – ты должен вернуться.

– Чёрт! – взъерошил я волосы. – На сколько всё плохо?

– Хуже вряд ли может быть. К тому, что Ральф ненавидит меня я уже давно привык. Но теперь, узнав правду, он стал и к матери относиться так же. А ты же знаешь, как Стелла любит сына, – опустив глаза, глухим голосом проговорил дядя.

Знаю, знаю. Ради неё ты готов на всё. Вот она, главная причина твоего разлада с братом – Стелла.

– Синтия всё это грязное бельё накопала, да? – хмурясь, задал очередной вопрос я.

Дядя Винсент утвердительно кивнул.

– И не придумала ничего лучшего, как изложить всё это Ральфу?

Снова утвердительный кивок.

Я подозревал в Синтии бессердечную стерву, которая слишком любит себя. Но сейчас вплотную подошёл к осознанию того, что она просто дурочка.