Хрустальный дом (СИ)

Ах, у вас работа такая? Надеюсь, она вам хотя бы нравится? Меня от ваших вопросов уже тошнит.

Хорошо. Если клятвенно обещаете отстать – отвечу: да-да-да! Я могу спать, как с женщиной, так и с мужчиной.

И вы тоже, кстати.

И большинство людей.

Да я и не утверждаю, что вы это делаете. Можете делать – это факт.

Не надо придавать сексу большого значения, доктор. Не стоит носиться с ним, как антиквар с раритетной вазой или курица с первым яйцом. Обсуждать можно любовь и ненависть, понимание и непонимание между людьми. Вот что интересно нормальному человеку. А если вы получаете удовольствие от скабрёзных рассказов – поздравляю! Вам пора стать собственным пациентом, доктор.

Что такое секс, по-моему?

Вы же обещали, что предыдущий вопрос – последний?

По-моему, секс, это телесный процесс, связанный с раздражением нервных рецепторов. Это как пищеварительная система, дыхание, сердцебиение. Хороший секс – это дело техники. Не обязательно испытывать эмоции к партнёру для того, чтобы достичь желанной разрядки. Раздражение нервных рецепторов в определённой последовательности и в определённом ритме даёт нарастание импульсов. Напряжение нарастает-нарастает-нарастает, доходит до точки кипения и потом – бах! Вы получаете то, что хотели – вожделенный оргазм. За ним следует разрядка.

Процесс закончен.

Как, собственно, наш и разговор.

Вы кончили, доктор?

***

Я зря сорвался.

Господин Ф. хороший доктор. Ответственный. Он просто честно пытался отработать папочкины деньги.

Совершенно незачем так на меня подозрительно и обиженно коситься, сударь. Я, кстати, идеальный пациент.

Попробовали бы вы задать подобные вопросы Ральфу, сэр. Почувствовали бы разницу».

10 октября 1855

«Я ждал её всё время, каждый день, каждый час и всё же оказался неготовым к встрече.

Мой взгляд, изголодавшийся по женским силуэтам, по мягким изгибам волнующих женских фигур, с жадностью впитывал в себя образ Синтии.

Может ли в мире быть что-то более уродливое, чем современный фасон женского платья? Женщина просто безвозвратно тонет в наряде, её немилосердно расплющивает кринолинами и корсетами, давит грудой материала и китовыми усами.

Я не одобряю современной моды. Но Синтия мила даже в них.

Она очаровательна в любом костюме. Как, собственно, и вовсе без оного.

Новое, с иголочки, платье воздушными волнами лежало на широком кринолине, находясь в полной гармонии с алыми туфельками на трехдюймовых каблуках. Лиф платья туго обхватывал безупречную талию, подчёркивая волнующе упругую грудь.

Моя дорогая старшая сестрица являла образчик аристократических манер и благополучия, в совершенстве владела томной элегантностью и небрежной грацией.

Взгляд тёмных миндалевидных глаз, отсутствие резвости и молчаливость с лёгкостью вводили наших многочисленных знакомых в заблуждение насчёт ей истинного характера. Люди принимали Синтию за леди, наделяя её в своём воображении такими прекрасными женскими качествами, как скромность, девичья стыдливость, домовитость, сдержанность в чувствах, самоотверженность.

Но всё это было Синтии чуждо. В действительно она резка в суждениях, заносчива, самовлюблена до крайности и до крайности же сластолюбива.

В не таком уж далеком детстве сестрёнка не уступала нам с Ральфом в искусстве фехтования, лазанья по деревьям и скалам. Как и мы, она обожала носиться на лошадях без седла.

Синтия никогда не признавала опасности. Она не видела её в упор.

У нас с Ральфом, как у любого мужчины из рода Элленджайтов, всегда был второй, третий, и даже четвёртый шанс. Да хоть сломай мы шею, нам это не грозило немедленной гибелью. Любые переломы у нас срастались в течение часа, я уже не говорю о ранах и порезах.

Но у Синтии второго шанса не было.

А она упрямо игнорировала этот факт.

Иногда мне казалось, она нарочно устраивает между нами это негласное соревнование. Словно задаваясь целью не только догнать, но и перещеголять по части безумств.

Мама не хотела видеть этих странностей в поведении и характере своей дочери.

Люби она Синтию чуть более нежно, относись к ней чуть внимательней, и сестра могла бы вырасти совсем другим человеком!

Я даже думаю, что своими необузданными выходками Синтия пыталась привлечь к себе мамино внимание – любыми путями, методами и средствами.

Но как бы Синтия не старалась, чтобы бы не выкидывала, мама словно не замечала этого.

Отношения сестры и мамы были безжизненно-безукоризненными. Сплошной официоз.

Подозреваю, что за любыми безупречными манерами скрываются равнодушие и пустота. Совершенство – удел мертвых. Живому свойственны изъяны. Чувств это касается в первую очередь.

Со мной мама ведёт себя совсем иначе. Она может быть ласковой или жестокой, иногда даже грубо срывается на крик.

Но её горячность и жёсткость куда лучше той сдержанной отстранённости, что достаются на долю Синтии.

***

При виде меня сестра улыбнулась и протянула затянутую в кружевную перчатку, руку:

– Рада тебя видеть.

Я коснулся её руки легким поцелуем.

– Более чем взаимно, душа моя.

Я с наслаждением почувствовал упругий вес её тела, когда Синтия оперлась на мою руку. Мы не виделись несколько месяцев, и я ужасно по ней соскучился.

Я просто задыхался от желания сжать сестру в объятьях, покрыть поцелуями её дорогое, милое личико с сочными, мягкими, по опыту знаю, разгарчивыми губами.

– Как тебе удалось добиться от отца разрешение прийти сюда?

– Попросила об этом в присутствии мамы, сославшись на твой день рождения. Рассказать правду Амадей не посмел, а иных весомых аргументов у него не нашлось.

Мы вошли в зелёный лабиринт, скрывающий нас от случайного постороннего взгляда.

Гарантии уединения сомнительной укрытие, конечно, не давало, но создавало иллюзию.

Не желая больше сдерживаться, я сжал Синтию в объятиях.

Я пил из её губ волшебный нектар сладострастия. Жадно глотал до тех пор, пока напряжения не достигло пика. Угрожающая лавина кипучего безумия уже готова была смести все запреты. Я едва сдерживался, чтобы не овладеть ею прямо здесь, на скамейке, невзирая на последствия.

Но Синтия оттолкнула меня:

– Довольно.

Перехватив мой взгляд, она поспешно опустила ресницы и нервно облизнула губы розовым, юрким, как змейка, язычком:

– Не сейчас. Не так. И не здесь.

Неудовлетворённый мужчина редко бывает сдержан.

Однако Синтия напрасно нервничала. Я никогда не ставил свои желания выше её благополучия, безопасности или даже настроения.

Мы присели на скамью и какое-то время просто сидели молча.

Краем глаза я с нежностью наблюдал, как сестрёнка расправляет складки на своей необъятной юбке, натянутый на метровый кринолин – усовершенствованная модель древнего пояса целомудрия. Она так скромно и чинно сложила ручки у себя на коленях, что я, не удержавшись, рассмеялся.

– Рада, что ты в хорошем настроении, Альберт. Я приготовила тебе подарок.

– Правда? Какой?

Синтия склонилась над ридикюлем, стоящим у её ног и вытащила оттуда подарочный свёрток в яркой шелестящей бумаге.

– Заказала несколько месяцев назад. Взгляни.

Синтия додумалась подарить мне кукол. Уменьшенная копии меня самого, да ещё в объятиях Ральфа!

– Что это? – брезгливо поморщился я.

– Разве сам не видишь?

– Ты увековечила нас с Ральфом в дорогом фарфоре. Зачем?

– Тебе не нравится?

– Любовь моя, уж лучше бы ты потратилась на парочку умилительно-миленьких платьиц и ожерелье к ним прикупила. Люблю видеть тебя в новых нарядах. Но зачем мне этот… хм! – ансамбль?

– Я думала, тебе недостаёт Ральфа. Думала, хорошо будет, если хотя бы частица чего-то, чем ты по-настоящему дорожишь, будет с тобой рядом.

– И что ты предлагаешь мне делать с этой его частицей? – я уже не скрывал своего раздражения. – Заняться рукоблудием, созерцая его светлый лик?