Из года в год (СИ)

- Мы не друзья, – напоминает Амелл то ли ему, то ли самому себе – он правда не знает.

- Хорошо-хорошо! «Приятели» тебя устроит? Раз уж к друзьям у тебя относится только Йован… – заклятье срывается непроизвольно, и Амелл спешно его отзывает. – Да в этот-то раз за что?..

- За то, должно быть, что упомянул малефикара, – поясняет Морриган быстрее, чем Амелл успевает объяснить это даже себе. Но да, она права. Что же ещё она поняла?

- Йован?.. Малефикар?.. Да быть не может! Викки, скажи, что это не правда… – беспокойство кажется искренним, а не наигранным. Амелл не знает, как реагировать на это. Прежде никто не говорил с ним о Йоване, кроме Винн. Но её попытка была скорее осуждением, нежели сочувствием. – Ох… мне так жаль!

- Тебе плевать, как и всем вокруг. Как и мне. Я сам сдал его. Это было правильно, – в словах нет ни крупицы искренности, но это единственный способ уйти от темы, уйти от чувств, что вызваны этим разговором. Амелл крепче сжимает рукоять меча, передавая ему ещё больше магии, и немного вытаскивает его из ножен, чтобы убедиться – лезвие пересыщено холодом, оно светится так ярко, что это почти пугает. Амелл качает головой, отгоняя эту мысль. Не пугает. Он не боится, не должен бояться себя самого. – В твоих интересах, чтобы впредь я о тебе не слышал.

Он разворачивается и идёт прочь, обратно в лагерь. В эту деревню идти нельзя, он может случайно выдать Сурану, а это будет равносильно новому предательству.

- Конечно, Викки! Не услышишь, Создателем клянусь, не услышишь!

Но это обещание нарушается почти сразу же. Виконд и его спутники едва успевают пройти сотню шагов, как вслед за ними несётся оклик:

- Эй, Викки, подожди!

- Ну что ещё? – недовольно спрашивает Амелл и останавливается. Нож, который выпал из рукава, вновь в руках эльфа, но тот его словно и не замечает.

- Виконд. Я… Спасибо, что не рассказал Ирвингу, – Алим нервно смотрит на остальных, и смущённо смолкает. Это не та тема, которую он хотел поднять, но отчего-то даже это ему проще произнести, чем то, ради чего он их окликнул. – То, о чём говорят… произошедшее в Башне – правда? – тихо спрашивает он наконец, подходя ближе. Нож выпадает, что так и остаётся не замечено эльфом.

Амелл не знает, какой ответ хочет услышать его собеседник. Ждёт ли он подтверждения смерти мучителя или наоборот. Хочет ли знать о судьбе своих друзей или о ком-то конкретном. Амелл не знает. А потому говорит правду.

- Многие погибли. Храмовники и маги. Андерса среди них не было. Карл два года как переведён в Казематы.

- В Казематы?.. Значит, это сделали с ним… – едва слышно бормочет Алим.

Амелл поднимает нож с земли, держа его рукоять через рукав мантии. Если на нём есть проклятье, то одно неосторожное прикосновение к голой коже может его пробудить. А кто знает, что это за проклятье?..

- Это я заберу, чтобы не возникало соблазна воспользоваться, – Виконд внимательно вглядывается в нож, с трудом сопротивляясь желанию прикоснуться к холодной стали. Она, должно быть, такая же обжигающая, как и лёд – так чудится ему, пока он смотрит.

- О, да ладно тебе! Если бы я хотел применить магию крови, я бы мог взять любой другой нож или даже битое стекло. Да попросту прокусил бы вену!

- Меня настораживает, что ты продумал варианты, – настороженно замечает Амелл, опуская нож в дорожную суму. Если его предположение верно, вещь не из обычных. В лагере нужно будет её как следует осмотреть. Главное – не прикасаться напрямую, чтобы не отравить разум.

- Я… у меня дела… – растерянно бормочет эльф. Кажется, воздействие на него спадает.

Позади него уже маячит храмовник, причём явно не из простых любопытствующих. Он тут же подходит к Суране и обеспокоенно спрашивает у него о произошедшем, стоя ближе, чем следовало бы. Амелл встревожено смотрит на них. Алим снова играет с огнём, столь близко общаясь с храмовником. Как бы не пришлось ему снова бежать без оглядки…

- Ты отпускаешь его? – вдруг спрашивает Стэн, за всё это время не проронивший ни слова.

- Да.

- Он маг.

- Я тоже.

- Ты Серый Страж.

- Я не всегда был им. С Сураной я ещё встречусь, но позже. Когда мы разберёмся с Логейном и остановим Мор, – план их дальнейших действий звучит так просто, будто он и правда осуществим. Виконд, наконец, начинает верить, что они смогут. Особенно теперь, когда им есть что противопоставить Логейну. Кого ему противопоставить.

Алистер должен стать новым королём, хочет он того или нет. Это их единственный шанс.

Кошмары вновь отравляют сны Амелла. В них, помимо прежних воспоминаний, помимо последнего дня дружбы, помимо всех совершённых ошибок, всё чаще мелькает один момент из недавнего прошлого:

Йован – теперь уже мастер Левин – проходит мимо, и Амеллу невообразимо сложно его отпустить, не обернуться, не окликнуть, не взглянуть вослед. Он понимает, что это их последняя встреча, но так и не может признаться ни в предательстве, ни в его мотивах.

Именно из-за этого эпизода Амелл предпочёл бы не спать вовсе, если бы была такая возможность. Но он понимает, что это убьёт его. А потому остаются зелья. Зелья, унимающие усталость, сокращающие потребность во сне. Ни одно зелье не способно заменить ночь спокойного сна. Но спокойного сна нет из-за кошмаров. Замкнутый круг. Винн видит, что с ним что-то не так, но не понимает, что именно. Не понимает, как далеко он зашёл в ненависти к себе, своим поступкам и выборам.

С Зевраном всё решается в один из вечеров, когда Винн, как обычно, «выражает своё беспокойство состоянием Виконда». Одни и те же слова, повторяющиеся из раза в раз. Амелл устал повторять, что он в порядке, он и сам уже почти не верит в это, но сделать ничего не может. Единственный, с кем он мог поговорить, ушёл помогать страждущим, и Виконд поклялся самому себе, что никогда более они не встретятся. Что он не будет портить жизнь Йована напоминаниями о своём существовании, о жизни в Круге и о потере, в причастности к которой Амелл так и не признался. И никогда не признается, если говорить совсем откровенно. Слова бывают слишком тяжелы. Даже на бумаге их порой не осилить, но Виконд старается. День за днём он пишет письма, которые никогда не отправит. Не потому, что не знает адреса, а потому, что в них никому не нужная правда.

Вот его способ справиться с прошлым, с новой жизнью, с огромной ответственностью… и с чувствами, демон бы их побрал! Да, он привязан к каждому из их странного отряда, как бы ни старался убедить себя в обратном. Только что с того? Всё это скоро закончится. Либо они погибнут во время последней битвы (а может и раньше, как знать), либо разбредутся по своим делам сразу же после победы. Так какой смысл это признавать и говорить об этом? Всё заканчивается. И это тоже закончится.

- И всё же, тебе следовало бы…

- Я сам могу решить, что и как мне «следовало бы» делать, – нервы всё-таки сдают, и сила вырывается наружу. Благо, не в чародейку, иначе чувство вины жгло бы его до самой битвы с архидемоном и много после. А вот дерево рядом с ней становится ледяным насквозь – даже при наивысшем сосредоточении Амелл не смог бы достичь подобного результата.

Под недоумевающим взглядом Винн маг хватает за руку наблюдавшего их за разговором эльфа и утягивает его в свою палатку. Быстро стаскивает с себя мантию, игнорируя изучающе-довольный взгляд, и кидает её в угол, на остальные вещи.

Но только вся решимость резко испаряется, стоит Зеврану сделать шаг в его сторону. Словно очнувшись от наваждения, Амелл вновь становится холодным и отстранённым, а затем поспешно прячется под одеялом и поворачивается к своему несостоявшемуся любовнику спиной.

Стыд обжигает щёки и уши, жжёт мысли, снова и снова прокручивая этот момент в голове. Ну и что, а главное – кому, он этим доказал?.. Глупая, совершенно детская истерика, с «гениальным» итогом: Винн продолжит смотреть на него, будто на неразумное дитё, которому чуть что не по нраву, вопящее: «никто мне не указ, могу делать, что хочу!», Зевран же придумает тысячу насмешливых комментариев, которые не преминет использовать в дальнейших разговорах с ним.