Две души Арчи Кремера (СИ)

А еще и материалов не всегда хватало. Особенно восемь-десять лет назад. Нужны были площадки для взлетов-посадок, но одновременно огромные котлованы для электростанций, а с ними новые цеха перерабатывающих заводов, а помимо этого теплицы – продукты питания тоже были необходимы. Бюро не особо заморачивались разработкой новых проектов – просто брали готовые, поставляемые, опять же, с Земли, слегка адаптировали их, и будет: нужно было быстрее, еще быстрее запускать строительство, потому что на Земле требовали, чтобы заводы работали, чтобы можно было разместить еще тысячу людей, да так, чтобы не в нищенских условиях, нужны были тысячи квадратных метров ангаров для техники в месте новых строительных котлованов, и прочее, прочее. А еще на Земле то активировалось, то смолкало чье-нибудь лобби, что значило чаще всего требования обращаться за помощью к тому поставщику и никоим образом не к другому. И если со временем народ на Марсе начинал решать проблемы самостоятельно и с учетом местных реалий, то конструкторские бюро постарше предпочитали не ссориться с терранским начальством – они уже считали дни до возвращения и хотели мирной и стабильной карьеры после него на Земле.

И возникала еще одна проблема: Марс в целом был планетой с более-менее однородным климатом. Везде холодно и сухо, везде ветры; разве что на полюсах ледяные шапки. Поверхность тоже была относительно однородной, очень твердой, покрытой мелким и отвратительно сухим песком. Поначалу местные бюро проводили тщательную разведку места под строительную площадку, но получая из раза в раз схожие результаты, проявляли все меньше энтузиазма. А Марс все-таки оказывался разным. Где-то реголит был преимущественно кремниевым, где-то в нем было больше инородных примесей. Где-то по разным причинам реголит оказывался неожиданно плотным – к радости геологов, заполучивших еще одну загадку; где-то кора казалась совсем новой и мягкой; в некоторых местах пермалед находился на жалких семистах метрах под поверхностью, но бывали и случаи, когда даже на отметке в десять километров его все еще не было. И так далее. Для первых куполов, например, площадка готовилась особо, и эти сооружения были относительно герметичными. Пузыри поновей уже были по сути шатрами, зафиксированными прямо за сваи, вбитые в кору. А расчеты для них были примерно одинаковыми; а циркуляция воздуха и воды в них все-таки не могла не отличаться, что и подтверждалось проседавшими куполами, кренившимися сваями и чем угодно еще. Пузыри были надежными, не могли не быть, но требовали капитального ремонта и усиления конструкции.

Посадочная площадка на Олимпе тоже была проектом престижа, который должен был быть завершен к определенному сроку. Но не успевали. Плюс к этому из-за песчаных бурь задерживалась добыча сырья для плит, и даже готовые не удавалось поставить вовремя. Те самые, новые из сталепластика.

И интересным был яростный обмен сообщениями между местным бюро и головной конторой на Земле где-то недели за две до открытия площадки на Олимпе. Кронинген запросил переписку, получил ее, подумал было удивиться, но не нашел особых поводов. Потребовал проведения на Земле еще нескольких процессуальных действий, отправился к Захарии Смолянину, спросил, может ли тот разработать симуляцию таким образом, как если бы применялись данные тех испытаний и обрабатывались на компьютерах конструкторского бюро.

– С ра-а-адостью, – протянул Захария, хищно щурясь. Он был, правда, немного разочарован, выяснив, что Кронинген совершенно не интересуется Рейндерсом – равнодушно посмотрел на Захарию и, подумав, Кронинген сказал, что в его случае речь идет о небольшом уме и слишком гибком хребте, что редко когда оказывается преступлением. Возможно, если будет доказан сговор, Рейндерс окажется в числе счастливчиков, отделающихся административным штрафом, не более. Скорее всего ему погрозят пальчиком и отправят в отдел документации какой-нибудь. Иными словами, склизкий Рейндерс выскользнул из лап правосудия, к огорчению Захарии. Но в любом случае возможность побыть на передовой и чуть ли не из первых уст узнать, что будет и с чьих плеч полетят головы, его радовала – еще бы нет!

Эта симуляция была очень похожа на отправленную на Землю.

– Вы можете сопоставить ее и ту, которая вернулась с Земли на Марс? Желательно определить, где и кем были внесены изменения, – медленно говорил Кронинген, отвлеченный проверкой личных сообщений. – Исходные данные совпадают?

У него был отрешенный взгляд – человека, читающего что-то на своих внутренних виртуальных экранах.

Захария изнывал от любопытства. Но спрашивать у этого птеродактиля, с кем он там общается и отчего хмурится, он не решался. С Лутичем, например, разговор короткий: Захария сначала вытряс бы из него душу, а потом принялся за вершение его судьбы. С этим такое не получится. А так хотелось узнать, связано ли недовольство Кронингена с запланированным на послезавтра вылетом «Триплоцефала» и с Арчи Кремером, который будет на его борту, вместо того, чтобы месяца этак через полтора проводить на «Адмирала Коэна» доблестных следователей. Марс-сити все-таки крохотный городок, и все знают все обо всех, в том числе и то, с кем водят шашни прокуроры.

– Данные-то практически совпадают, здесь расхождений не наблюдается. Но какого хрена они приняли решение о применении этих долбаных пластин на Олимпе, если расчеты велись для нулевого километра плюс-минус полторы тысячи метров? – сказал Захария.

– Для Олимпа это немного не подходит, – угрюмо сказал Кронинген.

– Да совсем оно не подходит, восемнадцать тысяч метров разницы! – вспыхнул Захария. – Тут и манипуляций с симуляцией не нужно, если изначальные параметры заданы некорректно. И между прочим, ситуация позволяет. Они, кстати, как раз сейчас совершают пробный взлет-посадку на полосе. Знаете?

Кронинген посмотрел на Захарию, сидевшему выпрямившись, вцепившись руками в сиденье стула, преданно смотревшему на него и радостно улыбавшемуся.

– Сейчас? – спросил он. Просто чтобы спросить хотя бы что-нибудь.

Захария энергично закивал головой и заморгал.

– Лакис выел душу из местных земледелов, чтобы они вынь да положь наделали ему нужных плит. Вчера катались по ним на «Триплоцефале», и я тоже! – гордо добавил Захария. – Хотя консервка та еще, места шиш и немного, не хотел бы я в такой три месяца киснуть. На подручном материале симулировали, так сказать, посадочные условия. Представляете, что такое химический двигатель на этой хреновине и сколько он сжигает топлива? Они еще сопла вниз опустили. Шикарное зрелище! Так плиты выдержали, и старые и новые. У них такая хитрая атомная решетка, что даже при нагревании она не меняется. Так что все окей.

– Почему три месяца? – спросил Кронинген.

– Расчетное время рейса. Взлет, разгон, торможение, остановка, маневрирование, сближение, захват, снова разгон-торможение – и посадка. Дело даже не в расстоянии – «Триплоцефал» даром что колымага, летает он быстро, тем более в вакууме это вообще просто. Тут в маневрах засада. Это в воздухе такие штуки легко делаются, а в вакууме, да еще в астероидном поясе – сложно.

– Как интересно, – сухо произнес Кронинген и встал.

– Они уже под Олимпом, я собираюсь вечером отбыть, чтобы оросить плечо героя прощальными слезами и произнести напутствие, – говорил Захария его спине. – Хотите составить компанию?

Кронинген помолчал. Затем через плечо посмотрел на него и сказал:

– Нет.

У Захарии округлились глаза и рот. Если раньше любопытство просто терзало его, то сейчас раздирало на части. «ПОЧЕМУ?!» – хотел заорать он и вцепиться в этого ищейку, чтобы выведать все до малейшей деталечки, до крошечнейшей подробности. Но – это не Лутич какой-нибудь: тот после должной обработки все-таки рассказал, почему и на какого Рейндерса у него зуб. А этот – отшвырнет и не поморщится. И из Арчи ничего не вытрясешь. День определенно не задался.

Одна из причин его разочарования, скучный и педантичный Максимилиан Улисс Кронинген возвращался в свою квартиру. После бесконечных допросов, экспериментов, после унылых конференций с Землей, похожих невесть на что: сообщение – и пятнадцать минут ожидания ответа, сообщение – и тоскливое ожидание, – после изучения материалов и посещения самых разных мест, после того, как они, наконец, убедились, что почти все, что планировалось сделать на Марсе, они сделали, а рыть дальше нужно все-таки на Земле, у него внезапно оказалось много времени. Раньше-то его не было, но Максимилиан упорно выкраивал несколько часов для Арчи. Пусть за счет сна – не привыкать, да еще Марс ежедневно делал подарок в виде дополнительных сорока минут в сутках, но это были часы, которые заряжали его бодростью в неожиданных количествах. Максимилиан ждал очередной встречи с Арчи с нетерпением, которого не ожидал от себя, более того – никогда не замечал за собой. И поначалу ему казалось, что это нетерпение если не взаимно, то хотя бы одобрительно воспринимается Арчи. А потом стало очевидным другое: Арчи избегал откровений. Сам он никогда ничем не делился, даже когда рассказывал что-то о себе, это было куда больше похоже на доклад начальству, чем на интимную беседу, но и попытки Максимилиана приблизить его к себе начал отвергать. И когда собеседник старается не смотреть в глаза, это тоже оказывается не очень хорошим знаком; и как гром средь ясного неба – Арчи в качестве члена экипажа отправляется за астероидом. Как говорится, ничто не предвещало. Максимилиан был удивлен, если выражаться тактично. Он был зол, если быть честным. Зол настолько, что захотел заорать на Арчи. Сдержался. Ушел в ванную, вернулся относительно спокойным, поинтересовался, считает ли Арчи, что подобное пренебрежение к нему заслуженно.