Стой за моим плечом (СИ)

- Я мог бы пообещать, что никогда не казню тебя, но ты не хуже меня знаешь - подобные клятвы еще никого не спасали.(6) Впрочем, не пойму, что тебя беспокоит: знаешь же – все, к чему я стремлюсь, всего лишь обеспечить жизнь себе и близким. Так уж распорядились высшие силы: я несу в себе кровь правителей и для подобных мне только два пути: упокоиться в земле, дабы сохранился мир в стране, или же получить престол. Разве можно меня винить в том, что я прилагаю все силы для того, чтобы оставаться властителем? Иди, Танзиль, думается, ты утомлен долгой дорогой и нашим разговором. Я ожидаю, что уже завтра получу от тебя несколько записок – начни разбираться с делами.

Танзиль глядит на меня с толикой обиды, но я утишаю**** его раздражение обещанием подарить ему десяток самых прекрасных наложниц. Женщины всегда привлекали моего дорогого друга и самое жестокое огорчение смягчалось наличием мягкого тела в пределах досягаемости. Подошедшая Хануф чуть ли не за руку уводит мечтательно улыбающегося Танзиля, дабы он смог выбрать из нескольких десятков наложниц. Сегодняшнюю ночь он проведет в моем дворце, а уже завтра переберется в свой собственный. Визирь, да еще главный – важная фигура и я не скуплюсь на подарки, чтобы все приближенные видели, как мил он моему сердцу.

Слуги несколько дней сбивались с ног, приводя в порядок богато убранные комнаты, перетряхивая ковры и циновки, выметая пыль из углов и пополняя припасы в кладовых. Надеюсь Танзилю понравится результат их трудов.

- Он испугался, - замечает Азиз, когда Танзиль нас покидает, - с виду смелый. Почему? Разве не о таком взлете мечтает всякий мужчина?

- Танзиль слишком хорошо знает, как недолговечна может быть приязнь султана. С вершины падать больно. Падение же с такой вершины – смерть. Никак иначе.

- Он тебя боится? – с некоторым изумлением вопрошает Азиз, я грустно улыбаюсь.

- Меня все боятся. Он. Ты. Сирхан. Все.

Азиз хмурится и качает головой:

- Прости, о великий, но я тебя не страшусь. Теперь – нет. В самом начале, конечно, был уверен, что мою голову выкинут за ворота, но сейчас я боюсь не этого, а того, что тебе прискучит общество глупого необразованного стража.

- Не прискучит.

- Буду в это верить.

Первое испытание Танзиля случается уже через пару дней – Диван. На Диван собираются все визири, включая, естественно, великого, сам султан, то есть я, разных секретарей без счету – на самом деле их определенное количество, но я никогда их не считал; начальник стражи, просители… в общем, кого только нет. Происходит сие действо четырежды в седьмицу, что, как по мне, слишком часто. Из-за времени, потраченного на бесконечные обсуждения, мне частенько приходится до ночи просиживать над записками, выпивая по несколько сосудов с кофе, чтобы не уснуть.

Зал Дивана разделен простенками на три помещения: в одном проходит само заседание, в другом секретари работают с документами и третье предназначено для великого визиря – там он будет составлять записки и переписывать их с помощью секретарей так, чтобы я смог с первого прочтения понять, о чем речь.

Торжественно появляюсь в зале, визири уже чинно сидят на расставленных вдоль стен диванах, на небольшом возвышении среди подушек со всеми удобствами располагается Танзиль, рядом с ним – секретарь-казначей. Я поднимаюсь на пару ступенек, на помост. За моей спиной устраивается Азиз, усаживаются на низенькие табуреточки несколько секретарей, готовых записывать мои мудрые решения.

Заседание обычно начинается после полудня - из небольшого помещения, расположенного по правую сторону от двери, по одному выходят просители, Диван рассматривает и решает их вопросы; как правило это прошения, жалобы, апелляции, а то и предложения от иностранных послов. В основном все, о чем говорится в стенах зала - весьма мелочные, частные проблемы и я изнемогаю, вынужденный по несколько часов в день раздумывать над подобным. Я не хочу принижать важность таких решений, но у меня на кону стоят судьбы целых городов, я бьюсь над решением глобальных вопросов, а тут какой-то купчик требует снизить ему пошлину, так как – далее следует туманный экскурс в историю его семьи, намек на некие заслуги перед прежним султаном… скучно. Очень скучно и тягостно. От гула голосов сжимает тупой болью виски, хочется закрыть уши ладонями, но я продолжаю сидеть с видом спокойным и внимательным. Небеса, еще несколько подобных разбирательств и я сойду с ума: отниму у Азиза ятаган и буду размахивать им, пока не наступит тишина! В какой-то момент, когда прислушиваться к занудным рассуждениям визиря, отвечающего за связи с иностранными купцами, не было уже никаких сил, мне подумалось – а что, если переложить этот утомительный труд на визирей? Вот полностью?

Конечно, не стоит делать этого слишком явно, лучше бы так, чтоб было похоже, что я некоторым образом слежу и контролирую. Эта мысль не дает мне покоя несколько дней, я даже делюсь ею с Азизом, и тот, к моему удивлению, ее горячо одобряет. Не думал, что для него есть разница где сидеть и скучать, но он, оказывается, беспокоится о моем настроении:

- У тебя иногда бывает такое лицо, как у Сирхана, когда он в свои владения направляется. Проще говоря, будто ты хочешь всех присутствующих если уж не замучить, то хотя бы просто и без затей убить, - поясняет он.

Что ж, решено! Через несколько дней по моему приказанию в стене зала, как раз над местом великого визиря, проделывают окно и забирают его золоченой решеткой. Око султана – назовем его так!(7) Визирям объявлено, что я иногда буду появляться в зале, в помещении за этим окном. Но они никогда не смогут знать точно – слежу ли я за обсуждением или нет. Танзиль бурно удивляется моей изобретательности, Азиз одобряет и ласково сжимает ладонь.

Несколько лун мы все сосредоточенно работаем – от Танзиля поступают многочисленные записки, бумажек так много, что я прошу Азиза их читать. Можно было бы и секретаря заставить, но Азизу, кажется, нравится принимать во всем этом участие - он прилежно проговаривает слова, подкладывает под мою руку листок, дожидается, пока я небрежно напишу «невозможно!», и переходит к следующей записке.

Воин, к моему удовольствию, почти постоянно рядом, но иногда приходится отпускать его от себя. Сам виноват – моими стараниями у Азиза есть и свои обязанности, так что он вынужден покидать меня на пару часов в день.

Наметившаяся между Азизом и Танзилем неприязнь достаточно быстро сходит на нет. Азиз успокаивается, убедившись в том, что Танзиль не претендует на место в моей постели, а друг, присмотревшись к воину, находит в нем много положительных черт.

В обязанности визиря входит радение о благоустройстве города: много внимания уделяется чистоте улиц, работе рынков и верфей. Проверять подобное визирь должен лично, и Танзиль с самого утра отправляется в путешествие по улицам столицы. Он едет по заранее утвержденному маршруту, по бокам – грозные янычары сурово сводят брови, невозмутимый казначей готов принять у проштрафившихся плату, многоцветная толпа важных сановников следует за визирем и все вместе они вселяют трепет в души ремесленников и торговцев.

Первым делом Танзиль осматривает крытый базар. За железными воротами массивного бедестана, под куполом крыши, скрываются от зноя десятки лавок и мастерских, торгующих золотыми украшениями, ароматными специями, переливающимися, тяжёлыми от вышивки тканями, легкими газовыми платками, яркой посудой и пахучими благовониями. Танзиль медленно шествует меж рядов, иногда берет в руки заинтересовавшие его вещи, спрашивает цену. Несколько лавочников оштрафованы за недостаточно чистый, на взгляд Танзиля, прилавок. Кое-кому выставлен на вид сам товар.