Зеркало (СИ)

Оставалось только подготовить декорации, чем мы, собственно, не покладая рук, и занимались. Вот тут-то и пригодились девайсы, оставшиеся от безумных вечеринок и садо-мазо-пыточных гостевых комнат. Они вписались в мои нереально реальные 3D рисунки как родные. Нам пришлось завешивать всю эту красоту простынями, потому что даже мне, автору и исполнителю, было от наведенного на дом временного марафета не по себе, что уж про остальных заговорщиков (коих с каждым днем становилось все больше и больше) говорить.

Василий, правда, делал вид, что не боится, однако после того, как я примерил черный облегающий костюм, на котором светящейся в темноте краской нарисовал абсолютно правдоподобный скелет и за который он меня чуть с перепугу не прибил, делать вид перестал. Обматерил с ног до головы и на полном серьезе пообещал свернуть шею, а следующим утром, не успел я глаза толком проковырять, вынес мне мозг.

— Леша, я так больше не могу. Ты сделал все, чтобы свести с ума своего брата, но еще чуть-чуть, и сведешь с ума нас всех. За компанию! Петрович боится ходить по дому не только ночью, но и днем. Дети из Школы Искусств воруют огурцы с твоих грядок, закрыв глаза. Семеныч носит в кармане святую воду. Дед Михей гремит кандалами и днем, и ночью!

— А ты?

— А я хочу заняться с тобой любовью, но обламываюсь с этим так долго, что скоро стану импотентом.

— Кто мешает тебе заняться этим замечательным занятием прямо сейчас? — томно потянулся я, незаметно укладываясь на левый бок: уродливой половиной лица в подушку, а культяпкой в одеяло. А что такого? Ангелом быть мне нравилось куда больше, чем демоном. Я им скоро снова стану (пластическая хирургия (настоящая, а не липовая, добрым братцем рекомендованная) мне в помощь), только вот с местью разберусь.

Василий тяжело вздохнул, пересчитал мои (че-то как-то слишком сильно выступающие) ребра пальцами, коснулся глаз (надо полагать, серых кругов недосыпа под ними) губами и сказал:

— Ты похож на сбежавшего из концлагеря ребенка. От тебя за прошедшую неделю одни глаза да локти остались. Какой секс? Обнять и плакать.

— В депрессию впаду, — показательно надулся я и заполз к нему на грудь змеей.

— Я на тебя зеркало уроню, мигом в себя придешь, — обнял меня он.

— Тогда я опять все забуду, — обхватил его бедра ногами я и сел на него верхом. Поерзал попцом по паху. — И тебе придется начинать все сначала.

— Я начну с главного. Скажу, что ты любитель гамбургеров и газировки, и буду кормить тебя ими с утра до ночи до тех пор, пока ты в колобка не превратишься, — засопел носом Василий и провел руками по моей спине, а потом и по ягодицам. Потискал их. Прошвырнулся до коленей и вернулся на мой напрягшийся попец.

— Если я превращусь в колобка, ты меня разлюбишь, — склонился над ним я.

И начал прокладывать поцелуйную дорожку с соска на его широкой груди к шее. По кадыку языком. В колючую челюсть губами до губ, и не подумавших мне сопротивляться.

— Я буду любить тебя любым, — прошептал Василий, гуляя руками по моей спине и все чаще ныряя под плавки на заднице.

— Лучше люби меня сейчас. Таким, какой я есть, — поймал его на слове я.

— Мертвого уговоришь, — рассмеялся он. Скинул меня на постель, запустил руку в трусы, чтобы…

Бам. Бам. Бам.

— Парни, Настя приехала. Я ее по дому не поведу. Помрет еще со страху, а мне отвечай.

— Блять! Да что же это!

— Семеныч, ты специально?!

— Пацаны, сил нет никаких! Давайте уже с делами покончим и расслабимся, а? Вы будете трахаться, как кролики, мы будем бухать, как запойные алкоголики, а мудак, который все это заварил, получит по заслугам. Ну же, ребята, отличный план!

Василий коснулся моих губ виноватым поцелуем и скатился с постели:

— Пора, зайка.

— Пора, — согласился я.

Взял с прикроватной тумбочки телефон, позвонил брату… и умер.

…

Если бы не дед Михей со своими чудовищно бренчащими кандалами, я бы начало веселья банально проспал. В гробу было темно, тихо и очень удобно, так что я сначала задремал, а потом и вовсе уснул. Бабульки, которые должны были меня ночью отпевать (то есть караулить и помогать по мере необходимости), были выгнаны из дома Сашкой (пошли нахер, ведьмы старые, развели тут хуйню всякую!) ближе к полуночи, так что спать мне никто не мешал, чем я и воспользовался.

— Лешка, слышь, пора воскресать, — снова побренчал кандалами дед Михей. — Полночь через пять минут.

— Настя готова? — откинул половинку крышки гроба я. Сел, белоснежный балахон на себе поправил. Потянулся как следует.

— Чур меня, чур! — отпрыгнул от гроба дед Михей. Перекрестился пару раз.

— Красавец? — рассмеялся злодейским смехом я.

— Не видел бы своими глазами, как тебя детишки разрисовывали, обделался бы враз!

Я принюхался. Дед покраснел даже сквозь привиденческий грим и поспешил сбежать. По делам как бы. Я похохотал злорадно ему вслед, прочищая горло, и вылез из гроба полностью. Снял ткань с зеркала, улыбнулся своему отражению и летящей походкой хромого зомби двинулся на раздавшийся из коридора крик:

— Еб твою мать, отвали от меня! Ты же мертва!!!

— Хр-хр-хр.

Мы прогнали Сашку через девять кругов Ада, оставляя меня напоследок.

Полуразложившаяся Настя выгнала его из моей спальни, в чем мать родила. Пол в коридоре пылал рекой адского огня в бездонной пропасти вулкана (чуть дом не спалили, выставив обогрев пола на максимум), так что объемный рисунок обжег голые пятки засранца по-настоящему и заставил бежать на выход быстрее ветра. Темные покрывала, которыми были завешаны зеркала на стенах, слетали с них перед его носом, являя 3D картины аварии, которые я срисовал с найденных в бумагах фотографий.

Сашка их почти не замечал (жаль, я старался) и несся по коридору, как ненормальный. Вот только вместо лестницы был нарисован Большой каньон, в глубине которого звенел кандалами призрак деда Михея, держащего в руках свою голову (папье маше детки из Школы сделали на совесть). Сашка, как и следовало ожидать, оступился и скатился вниз кубарем.

Прямо в руки поджидавшей его Смерти в черном балахоне со светящимися в темноте лепестками огня по подолу (я был против, но общественность победила).

— Ты хотел обмануть меня? — ласково спросила она низким мужским голосом и вздернула Сашку на ноги за волосы одной рукой (Василий, наверное, даже глазом не моргнул). — Хотел отдать вместо себя брата? Ай-ай-ай. Какой плохой мальчик.

— Пошла нахуй!!! — ожидаемо схватился за его руку Сашка и задергался от прошившего все тело электрического тока (Семеныч намутил, спасибо ему огромное).

— Не усугубляй свою вину, Александр, — добавил в голос полтонны яду Васька-Смерть, уронил его на пол и взял в руки косу со светящимся лезвием. — Пойдем со мной добровольно, и я позволю тебе умереть так, как ты захочешь.

— Я не хочу умирать!!! — заорал Сашка и рванул в холл, к парадной двери. Хапнул ручку. — ААААА!!!

Завоняло паленым (кажется, Петрович чуток переборщил с нагревом медных элементов, ну да ладно), дверь открылась сама, и на пороге возникла Настя.

— Я тоже не хотела умирать, — сказала она и протянула к нему полуразложившиеся руки.

— Убирайся к чертям!!! — со всей дури толкнул ее в грудь он и влез в вонючую липкую жижу (Петрович этим желе гордился чрезвычайно) по локоть. Настя отплыла в сторону, а ее груди печально повисли на Сашкиных руках. — Блять, твою мать, дерьмо!

Груди плюхнулись на порог, порыв ветра (вентилятор под руководством деда Михея) захлопнул дверь (Василий-Смерть), хорошенько приложив Сашку по затылку и отправив в полет по нужному курсу — дороге из хрустящих под ногами человеческих костей.

— Как ты смеешь топтать наши тела, смертный! — один за другим возникали вдоль дороги скелеты (старшеклассники из Школы, пришедшие на вечеринку с письменного согласия родителей).

Хватали его за ноги, за руки, за волосы и завывали на разные голоса (кто в лес, кто по дрова, но так получилось даже страшнее). А еще кидали в спину бегущего сломя голову парня кости (палки нужной формы выпиливали всей деревней) и загнали-таки его в парк. Туда, где веселились в мае мои гости с бензопилами. Семеныч лично разложил все, что недавно собрал, на прежние места, так что даже мне, идущему по пятам за Сашкой, от увиденного стало не по себе.