Зеркало (СИ)

— Думаешь, надо во всем этом опять ковыряться? — засомневался я.

— Да. Ты ведь не хочешь, чтобы настоящий убийца остался безнаказанным?

— Это ты о чем?

— Пришли ответы на мои запросы. Ты знаешь, что официально по документам за рулем машины был Александр?

— Да. Он соврал ментам и врачам, чтобы меня не упекли за решетку.

— Заботливый какой! А ты знаешь, что врачи нашли в твоей крови следы клофелина? Ментам на тебя было наплевать, ведь официально ты был пассажиром и выжил, другое дело твой брат. Врач, который тебя оперировал и втюхал тебе навороченный ножной протез до того, как ты начал хоть что-то соображать (спасибо ему за это огромное!), сказал, что Александр пытался забрать эти документы, но он их не отдал. Мало того, зная продажность своего персонала, положил в регистратуру их копии, а оригиналы убрал в сейф. Догадайся, что выяснилось, когда я сделал запрос?

— Документы из регистратуры пропали? Это ничего не доказывает.

— Лешка, наивный ты мой ангел. Хватит! Твой брат врал тебе, и ты это знаешь. Просто не хочешь верить в то, что он — мразь, не только убившая Настю, но и пытавшаяся убить тебя. Ты не мог быть за рулем той машины, потому что был в отключке!

— А ты подумал о том, что будет, если я, в очередной раз (!), поверю тебе и по-серьезному закопаюсь в обрывки воспоминаний, а в итоге выяснится, что Сашка не врал? Ты понимаешь, что я опять свихнусь?

— Не свихнешься.

— Откуда ты знаешь?

— Ты уже столько раз свихивался, что больше просто некуда.

— Блять, Василь! Ну что ты за засранец-то за такой?! Я серьезно!!!

— Тсссс, расслабься, успокойся и закрой глаза. Я буду рядом и помогу со всем, что бы ты ни вспомнил, справиться. Только вслух вспоминай, ладно? Все подряд!

— Хорошо, — тяжело вздохнул я, зажмурился и позволил себе вспомнить то, о чем вспоминать не хотел.

…

Я иду по террасе, думаю о некорректном поведении пьяной в дым Насти и о том, что у апельсинового сока, что дал мне Сашка, какой-то странный привкус.

…

Я зеваю и оглядываюсь в поисках кресла, на котором можно покемарить, но вокруг только разноцветные бабочки и птички. Они теребят меня, хохочут и не дают сонному ангелу, которого я вижу в зеркале напротив, отдохнуть. Ему это точно не помешает. Вон какой бледный!

…

Машина. Заднее сиденье. Меня трясет и мотыляет. Ангел придерживает мою голову и кричит на водителя так, что уши закладывает:

— Зачем ты подмешал Лешке клофелин в коктейль, придурок?!

— Это ты виновата. Нечего было к нему липнуть!

— Да какая разница, к кому я липну, ревнивый мудак!

— Большая! Он мой брат, и это усугубляет его вину.

— Что ты несешь? Какую еще вину?! Лешка гей!

— Вот именно! Он пидорас! Но при этом богат, знаменит и любим, а я, нормальный мужик, проклят всеми и вся. Где справедливость?

— Он трудолюбивый ангел, а ты ленивый и распущенный дьявол! Ненавижу тебя!

— Не преувеличивай. Ты же со мной спала. Значит, любила. И сейчас любишь.

— Если бы Лешка не был геем, я бы к тебе на пушечный выстрел не подошла. Ты подонок, игрок и самодовольное ничтожество. Полный ноль в постели! Лешка меня до оргазма доводил, несмотря ни на что, а ты обо мне ни разу не подумал!

— Тебе же нравилось! Ты кончала, я чувствовал!

— В эти моменты я думала о Лешке. Всегда. Я люблю его и буду любить до конца моих дней. Его, а не тебя, понял?!

…

Конец Света. Скрежет металла. Крик женщины. Хруст костей. Вонь бензина. Голос Первого Всадника Апокалипсиса полон ярости и ненависти:

— Ты хотела быть с ним до конца жизни? Я выполнил твое желание! Вы предали меня. Оба! И будете гореть за это в Аду!!!

Мир взрывается пламенем, которое ласково лижет мой висок и щеку. Красивое такое. Оно бы лизнуло ниже, но там море крови, в котором легко утонуть, так что оно не торопится, а я тону, тону, тону…

— Эй! Есть кто живой?

— Тону…

— Твою ж мать! Пацаны!!! Скорее! Он еще жив!!!

…

Белый потолок. Белые стены. Белая простыня. Невыносимый писк больничных приборов. Отвратительно бодрый голос хирурга:

— Мы не смогли спасти вашу левую ногу, Алексей. Ниже колена ее у вас теперь нет.

— Лучше бы вы перерезали мне горло.

— Не все так плохо, как могло бы быть. У вас есть деньги, а значит, вы можете позволить себе протез, который заменит ногу на 99%. Я могу заказать его для вас через знакомых в Штатах.

— Мне все равно.

— Тогда подпишите здесь, здесь и вот здесь. Это бланк заказа, я на всякий случай с собой прихватил.

— А лицо мне новое случайно не прихватили?

— Нет, но у меня есть парочка знакомых пластических…

— Идите нахуй, доктор.

— Ладно. Я понял. В другой раз.

…

Сашка, бледный, как смерть, бродит по палате из угла в угол и сводит меня с ума, повторяя одно и то же:

— Она мертва. Настя мертва. Сломала шею и сгорела. Превратилась в пепел. Навсегда. Умерла.

— Сашка, перестань, — прошу я.

— Ты убил ее. Убил! Я любил ее, а ты убил. Просто так. Ни за что!

— Сашка…

— Гори в Аду, сукин сын! Ей было всего 18!

— Прости…

— Простить? Вот так запросто взять и простить?!

— Я сделаю все, что ты скажешь. Даже покончу с собой.

— Ну уж нет. Огонь обнажил твою истинную сущность, чудовище, но оставил в живых, чтобы ты до конца своих дней помнил о том, что натворил.

…

Я смотрю в зеркало, и меня снова рвет. Мое лицо с детства было мной, а теперь меня тошнит от одного только взгляда на то, что от него осталось. Почему я не умер в огне? Почему ни черта не помню о том вечере? Может, это наказание? Может, кто-то там, наверху, решил, что я претендую на лавры ангелов, и превратил меня в демона в назидание другим?

Я не могу больше смотреть на свое отражение. Я сойду с ума! Маска поможет мне сохранить остатки разума. А еще рисунки. Они помогут выплеснуть эмоции, разрывающие меня на части. И Сашка. Я должен искупить свою вину перед ним. Он любил Настю больше всего на свете, а я ее у него отобрал.

…

Я стою на берегу реки в глухой деревне, смотрю на свое отражение в спокойной, как зеркало, воде заводи возле пирса, мерзну и отчаянно хочу умереть. Не помогла мне маска и рисунки. Не помогли психологи и даже психиатры, потому что пластический хирург, к которому привез меня Сашка, сказал, что огонь слишком сильно повредил нервные окончания, и никакая пластика не сможет сделать мое лицо прежним. Это конец всего. Кому нужен уродливый калека, если он не нужен даже себе самому?

Я покончу с собой, но не сейчас. Сашка — это все, что у меня осталось. Он ненавидит меня и имеет на это полное право, но он мой брат, и я люблю его. Я обещал искупить вину и выполню обещание: отдам свою жизнь в обмен на его. Он продолжит мою карьеру и порадует моих друзей, продюсеров и поклонников новыми работами. Они не заметят подмены, потому что меня не было рядом с ними почти два года. Долгий срок для шоу-бизнеса.

— Никто не должен заподозрить обман, — говорит Сашка. — Мои друзья будут наведываться сюда часто, так что веди себя, как я, и не вздумай снимать маску. Пусть думают, что ты, то есть я, псих, ведь это недалеко от истины. Может, мои карточные долги спишут. Чем черт не шутит?

— Хорошо.

— Займись рисованием, в школе у тебя неплохо получалось. Это поможет тебе оплачивать счета. На мои, то есть свои, деньги больше не рассчитывай. Я не дам тебе ни копейки!

— Хорошо.

— Имей в виду: я буду молчать о том, что ты натворил и кем стал; буду притворяться тобой на показах и фотосессиях; буду общаться с фанатами и не буду появляться здесь до тех пор, пока ты не искупишь свою вину до конца.

— Тогда мы больше никогда не увидимся.

…

— Васька, еб твою мать, ты зачем снег на саженцы березовые кучей навалил? Сломал, поди, нахер все!

— Что ты, как пожарная машина, воешь? Задумался я. О смысле жизни, высоких материях и бесконечности. Вот скажи мне, Семеныч, ты о смысле жизни часто думаешь? Тебе же уже под шестьдесят. Пора подводить итоги и делать выводы.