Я, мой фамильяр и жизнь в Нью-Йорке (СИ)

— Ну, как знаешь, — доктор фыркнул, — Врачам не полагается иметь бороду.

— Я маг, — он закрутил печать над раковиной, сжигая волосы и смыл пепел, потом умылся и обтер лицо полотенцем, — Маги — это мудрецы, а борода у нас знак отличия.* У моего учителя была борода, у Мерлина была борода, даже у Гэндальфа.

— Они все выдуманные персонажи, отрасти тогда бороду до груди, в чем проблема?

— Ага, чтобы чесать её сутки напролет?

Боевой маг не может иметь такую бороду, к несчастью, — он недовольно нахмурился, — Я ее опалю или печатью, или меня схватят за нее в пылу сражения, а короткую можно.

— Ну почему нельзя нормально побриться, а?

— Не хочу, — он буркнул, — Я ее люблю. С ней уютно, и она не колючая — для поцелуев самое то, а еще зимой тепло, и не хочу я больше быть как прежде. Это напоминает мне, что отныне я другой, я больше не нейрохирург: я маг, чародей, волшебник, кто угодно, но теперь не медицина мой профиль, а чудеса, которыми я решаю проблемы людей.

Доктор мягко улыбнулся из зеркала, а бывший верховный маг коротко моргнул, осознавая, что сказал истину, к которой шел так долго. Он чародей, а не врач, а доктор отныне не медицинского характера. Доктор — скорее такой, что спасает людей духовно от их боли, от их отчаяния и скорби. Доктор, что лечит не прикосновением, а словом и если подумать, то лечил он куда больше, чем убивал.

— Да, — кивнула из зеркала его половина, — Ты правильно думаешь, так оно и есть. Теперь ты лечишь души, а не тела, и пусть я не верю в религию, пусть я не такой как ты, но все же… возможно ты лучше меня, потому что теперь научился ценить основу человечества: чувства. Когда им больно, когда они плачут — ты спасаешь их. Когда они счастливы — ты счастлив. Ни одна операция на мозге не может так утешить человека, как-то, что ты будешь рядом с их сердцем.

— Ты, — мужчина потупился, — Становишься сентиментальным.

— Я просто начал принимать тебя, как ты пытаешься принять меня, а не просто загнать вглубь своего сознания. Я неотъемлемая часть тебя, и теперь ты это понимаешь. Ты никогда не сможешь избавиться от своего прошлого, но однажды ты все же примешь его, и будешь жить дальше.

— Выходит, — он приподнял бровь, — По твоей логике, мне симпатичен Тони Старк?

— Ты ценишь его, да, — закивал доктор, — Потому что Вы похожи… вернее не так… Я похож на него, и тебе очень, очень его жаль из-за этого. Что для тебя теперь самое важное в жизни?

Стивен сглотнул, смотря на свою половину, и выдавил:

— Дом, моя большая семья, включающая в себя богов моего храма, Рози и Вонга, моя драгоценная жизнь — Эверетт и, пожалуй, мои люди.

— Ты так мило его называешь в своей черепной коробке: Твоя жизнь. Обычно, когда он рядом, ты еще дополняешь про себя: Моя любовь, моя душа.

— Отстань, — чародей отмахнулся.

— Ты никого не забыл?

— А кого я забыл? — он приподнял бровь.

— Сестру.

— Ты хотел сказать покойную сестру, верно?

— Стивен, ты ведь знаешь, что это совсем не так, — доктор нервно облизнул губы, — Она живая, во плоти, спит в соседнем номере.

— Она мне не сестра, просто девчонка похожа, вот и все.

— Настолько? — мужчина усмехнулся, — Неужто я верю в то, во что не способен поверить маг?

— Перестань.

— Она выплакала все глаза от твоей истории, сама не зная почему; бьет тебя в плечо, печет яблочные пироги и ведет себя, как Донна. Эта девчонка единственная, Стивен, единственная, кто смог ударить тебя, когда ты этого не хотел. Она смогла по тебе попасть, с твоей-то дурацкой монетой. Она наша Мона Лиза, наша с тобой Джоконда.*

— Я… — он нахмурил брови.

— Отвези ее в Денвер, и уверяю тебя, она не пробудет там и дня, — врач закивал, — Она кинется вслед за тобой, потому что, Стивен, она наша сестра, и ты должен это признать.

Чародей вдарил о раковине и тихо зарычал:

— Это бред, понятно?

— Почему ты не можешь принять такой расклад?

— Потому что… — он судорожно выдохнул и зажмурился, — Потому что это будет значить, что миру что-то нужно от меня. Думаешь, он будет вот так просто одаривать меня?

— А может, — врач положил руку на чужое плечо, — Он благодарит тебя? Не меня, а именно тебя? Ведь восемнадцать лет она жила, и Вы не пересекались, но стоило тебе собрать вещи, как тебе вернули твою машину, ты встретил сестру и едешь домой. Быть может, это твое исцеление?

Мужчина прикрыл глаза и протер глаза рукой, закрыв веки.

— Быть может, этот дурацкий, сумасшедший мир наконец решил тебя приласкать? Не вечно же тебе страдать. Сначала умерли все, кого ты любил, потом ты стал калекой, потом блевал и дрался на благо этого чертового мира, а в конце тебя использовал тот, кого ты любил больше себя. Что, если мир плачет по тебе? Что, если ему больно смотреть на тебя?

— На убийцу, гордеца и циника?

— Ну, видимо, — мужчина чуть улыбнулся, — Это не так, раз уж столько любви посыпалось на твои уставшие плечи. Эта красотка из снов даже приголубила тебя, Стивен.

— Эротика просто симпатизирует мне.

— Поэтому она не эротические сны посылает, напитываясь от твоего удовольствия, а гладит тебя во сне руками Росса и говорит, что любит. Признай, — он нервно усмехнулся, — Что как бы это ни было забавно, но ты заставил мир растрогаться. Тебе осталось лишь принять его любовь и найти лекарство от своей боли. Я не хочу этого признавать, но Эверетт изменил тебя.

— С чего бы? — он оперся на раковину, опустив голову.

— Потому что, — пожал плечами доктор, — Ты стал… человеком благодаря этому гаденышу. Чужие эмоции теперь важны для тебя, ты научился у волчонка состраданию, и, в конце концов, — его копия закатила глаза, нехотя признавая, — Любви.

— Что я слышу от тебя?! — весело рассмеялся чародей, — Я, верно, сплю. Или в коме.

— Ой, заткнись.

— Ты несешь такие милые речи. Ты.

— Отвянь, — отмахнулось отражение.

— Умолкаю, — мужчина прошел мимо, а доктор проводил его взглядом.

Стивен улегся в кровать и накрылся одеялом, сооружая свою обычную конструкцию и закрыл глаза, услышав голос из-за стены. Тихий, но хорошо ему знакомый. Донна молилась, и Стрэндж, подумав пару секунд, прижал ухо к холодной поверхности, и прислушался.

— Господи, — бормотала девушка, — Помоги всем нам. Помоги мне найти свой путь и помоги этому идиоту Стрэнджу, он совсем заплутал в своей жизни, в своей тяжелой, долгой жизни. Прошу тебя, помоги ему.

— Слышишь, — шепотом сказал доктор, будто боясь, что его могут услышать, — Она молится о тебе.

— Я знаю, что ты слышишь меня, Стивен! Пошел нахрен, я говорю с Богом, а не с тобой!

Стрэндж мягко, нежно улыбнулся, приоткрыв глаза и тихо сказал:

— Спасибо тебе, Донна.

Он лег обратно в кровать и закрыл глаза, проваливаясь в объятия сна, где его уже ждала Эротика. Она улыбнулась ему губами Эверетта и мягко подозвала к себе рукой. Чародей полуприкрыл глаза, и осторожно забрался на такую же кровать, что стояла у него в храме, уткнулся носом в чужую грудь и обнял Эротику за спину, разрешая гладить себя по вискам и лицу. Мужчина плотно зажмурился и болезненно нахмурил брови, прижимаясь как можно ближе, пытаясь чуть ли не вдавить его тело в себя, будто желая слиться воедино.

— Я люблю тебя, — шепнула Эротика губами фамильяра, — Я люблю тебя, Стивен.

— Знала бы ты как Я люблю его, — он прижался щекой к чужой груди и вздохнул.

— Я знаю милый. Поверь, я знаю.

***

Новый день тоже прошел для него болезненно и с сухостью во рту. Его мучили видения, галлюцинации и бредовые сны. Когда же его наконец избавили от колодки, Эверетт рухнул на бок, как мешок с картошкой. Он пребывал где-то между сном и явью. Мужчина лишь почувствовал, как его бросили в клетку к остальным. Тут было прохладно и сухо. Эверетт тихо застонал от счастья, укладываясь на сухое сено и судорожно вздохнул, когда кто-то поднес ему в ковше немного воды. Фамильяр пил жадно, тяжело вздохнул и отключился. В их общем небольшом чане, осталось на один половник меньше воды, но у Росса были все симптомы солнечного удара, и блондин тихо стонал в бреду. Его тошнило и мутило. Он перевернулся на живот и прижался к холодному настилу, мелко вздрагивая, и погружаясь в очередной безумный сон.