Зайчики (СИ)

Арт слишком пьян, чтобы противиться, плывет по течению — грубоватые ласки людя доставляют удовольствие. Вот Ник проводит ладонями по бокам, сладко, тягуче, властно, вновь терзает губами рот, язык людя изучает на вкус десны альфы, сталкивается с его языком… Хорошо, но комната и находящаяся в ней мебель тошнотворно крутятся.

Пустота. Свечи. Губы Ника скользят, играя, прихватывают сосок, и Арт выгибается навстречу наслаждению. Еще…

Пустота и свечи. Губы Ника и его язык оставляют на коже альфы крохотные ожоги возбуждения, спускаются ниже, ниже по поджимающемуся в предвкушении животу, нежат и заводят. Зубы Ника прикусывают, язык Ника тут же зализывает укус. Что-то неправильно, мешает расслабиться и провалиться в пьяный сон. Много Ника, Ник везде… Его пальцы хозяйничают между ягодиц кавайца, теплые, чем-то смазанные, надавливают, проникают… Неправильно! Нельзя, нет, пусть уберет их и не трогает, Арт не омега там его трогать! Не слышит… Или делает вид, что не слышит? А ведь тоже приятно, пожалуй… Попросить потрогать еще… Вспышка изнутри, перетряхивает, мутные от алкоголя глаза Арта изумленно распахиваются. Еще!

Пустота. Сплетение двух тел на полу, чьи ноги, чьи руки — неважно, тело звонко ударяется о тело, Ник ведет гонку, то ускоряясь, то замедляясь или вообще останавливаясь на пару мгновений, дразня, не давая достигнуть вершины. Из того места, где тела соединены в одно, плывут волны испепеляющего жара, окрашенного приглушенной болью. Не просто хорошо — непередаваемо. Под животом подушка, член трется о нее, из горла рвутся, в ответ на распирающее движение внутри большого и толстого, всхлипы и стоны, во рту пальцы Ника, Арт их смачно сосет и прикусывает, сходя с ума от желания. Ник мастерски таранит у него внутри некую точку — невыносимо. Вспышки, вспышки, вспышки… Еще… Ближе, ближе, накатывает…

Взрыв, подобный падению в звездную, ослепительную бездну, и провал. И — здравствуй, утро, носом в мужскую подмышку. Значит, это Ник обнимает рукой поперек груди, а зад болит, потому что… блядь.

Протестующе передернувшись, пилот спихнул с себя руку людя и совершил попытку сесть. Копчик прострелило болью вверх по позвоночнику, голова согласно отозвалась — хреново, братуха, находящийся между копчиком и головой желудок скрутило тошнотным спазмом.

Зачем Арт вчера так напился, о космос. Зачем позволил Нику уложить себя на живот. Зачем радовался его пальцам в себе и подмахивал как течный омега, и выл, и скулил «еще», «глубже» и «сильнее»? Не зачем, а почему, идиот — ведь Ник был предельно нежен и аккуратен, а простата и у кавайцев, и у людей одинаковая. Да, парень лишил Арта задней девственности. Но как феерично лишил…

Пусть спит. Арт тихо встанет, примет душ, опохмелится пивом из холодильника, возьмет в аптечке таблетки от головной боли и, если повезет, найдет там ректальные свечки с анестетиком.

Морды бить лучше во вменяемом состоянии, сейчас не до разборок и выяснений, до душа бы доползти — раз. А два — Ник очень красиво спит, раскинулся у стены звездой, улыбается, светло и счастливо, по-детски. Будить жалко… Дарчи…

========== Покажи мне Дарчи ==========

Ник вошел в душевую, когда Арт уже смыл с лица пену-депилятор и дочищал зубы. Остановился в шаге, кусая губу — задумчивый, красивый людь с растрепанным птичьим гнездом густой черной шевелюры на голове, копался пятерней в затылке, поигрывая литыми грудными мускулами. Ждал реакции альфы на свое появление.

Пилот сплюнул в раковину зубную пасту, выпрямился и поощряюще улыбнулся отражению парня — первый шок уже схлынул, желание мстить за «поруганный» зад пропало, сменившись умиротворением.

Будь на месте Ника кто другой… А Нику можно, он же Дарчи. Лихо подросший, заматеревший в космосе нежный мальчик, меченый Артом одинадцать лет назад, им же лишенный девственности и брошенный во имя свободы, оказавшейся на поверку мифом и одиночеством. Тот мальчик, которого Арт… по-прежнему любил? Нет, не по-прежнему. По-новому, даже сильнее, пожалуй.

— Я не жалею о нашей вчерашней ночи, — сказал альфа, опять отражению Ника — обратиться к парню напрямую у него не хватило духа. — И не собираюсь ни орать, ни материться. Мойся спокойно.

Дараник моргнул и отмер, перехватывая почти съехавшее с плеча полотенце.

— Ты свечки нашел? — спросил он сипло, изучающе кося серым глазом. — Они немножко просроченные, но не страшно… — и закашлялся в кулак, смущенный.

Арт потянулся и потрепал космачика по подбородку, наслаждаясь ощущением под пальцами колющейся щетинки.

Свечки пилот нашел и уже применил по назначению, сразу две, чтобы наверняка. Большой у Дарчи мужской орган, толстый, и ночное соитие длилось не пять минут — оба, пребывая изрядно под алкогольными парами, долго не могли кончить. Теперь неделю толком не сядешь.

Ну и ладно. Пешком постоит, хех. Или полежит… Вместе с Дарчи. Пусть у того тоже зад болит.

Ник отстранился от ласки с очень странным выражением лица.

— Опять шутишь? — рот парня скривился, отрицая возможность любых чувств. — Дурацкие у тебя шутки, летун. И сам ты дурак. — людь фыркнул, помахивая полотенцем. — Чему радуешься, не понимаю. Я же из тебя омегу сделал.

Арт вскинул на чужую глупость бровь, ухватил растопырившегося любовника за локоть и подтащил к зеркалу вплотную. Ткнул пальцем Нику в лоб, потом постучал костяшками по его отражению и попросил:

— Дар, вглядись в себя внимательно. Кого ты видишь? Разве омегу? Этот упрямый подбородок в щетине. Это тело мужчины. Бицепсы, волосы на груди и руках. Ты — не омега. Так почему я вдруг должен им стать? По факту трахнутой задницы?

Космачик протестующе оскалился, но альфа не собирался его отпускать.

— Убери колючки, пожалуйста, — взмолился. — Тебе не идет. Покажи мне Дарчи, не верю, что он совсем умер в твоей душе. Не прячь его от меня…

Дараник нервно потер метку на плече и отвернулся к душевой кабинке.

— Зачем? — голос парня прозвучал безнадежной тоской. — Чтобы ты сейчас дотоптал то, что не дотоптал тогда? Нет. Прости, но Дарчи исчез, не существует. Зато есть я, — людь коротко выпустил воздух сквозь зубы. — И я, Ачичи, тебе не дамся. Научен горьким опытом.

А целовать засранца было сладко. Ник сопел, слабо отбиваясь, притиснутый к кафельной стене, потом передумал сопротивляться и ответил. Ох, как же он ответил — раскрываясь навстречу, впуская язык Арта в рот, застонал, обвивая торс альфы-пленителя руками, впиваясь ногтями в его обнаженную спину. От парня остро пахло бодуном, молодым, здоровым потом и недавним сексом. И он…

Он не был омегой. И альфой не был. Инох, бесплодный для кавайца, человек, достойный любви.

Последние крохи сожалений Арта по поводу собственной болящей задницы осыпались на пол пылью. Он обновит метку на плече Дарчи и никому никогда парня не отдаст.

Объясняться же с Оди будет, если найдет омегу. И плевать, что многомужество на Кавае запрещено законом. Зато в Системе Римоны разрешено, до квартета и, официально заключенное на Римоне, признается во всем гала-союзе. У Дарчи — право первого. Подвинется Оди, перетерпит.

========== Душевые игры ==========

Вообще-то, узкий санузел не самое удобное место для секса — справа бьешься локтями о пластик душевой кабинки, слева в бедро раковина врезается, кафельный пол твердый, холодный и скользкий, сядешь — попу отморозишь, и не только попу. Некоторые ученые напрасно уверяют, что мужские яички любят низкие температуры — их бы, умников, и посадить голяком на кафель, да еще и когда сидеть больно.

Но Арт все равно сел, утягивая цепляющегося за плечи Дарчи на себя верхом, лицом к лицу. Альфа и людь тонули в поцелуе и не могли прерваться, пили стоны и дыхание друг друга.

Но смазка-то осталась в комнате, незадача. А по слюням альфе пытаться войти в людя — преступление над человечеством. Порвет напополам, зашивать придется.

Ну и ладно, можно обойтись без проникновений — Арт, продолжая блаженно сплетаться языком с языком Дарчи, уронил правую руку вниз, ладонью обхватил сразу оба члена, свой и парня, и нежно сжал, размазывая по стволам природную, успевшую выделиться смазку. Людь сладко охнул пилоту в рот и дернул бедрами, предвкушая.